Изменить стиль страницы

А тут... ну, тут все как всегда. С утра – “Макар” на 11–м, потом сразу на 7–м, потом ушел на “контрольную” – и вдруг, когда уже вот–вот идти на завтрак, он вдруг прется на наш “продол”! На 12–й, оттуда сразу на 10–й – и еле дождались, чтобы ушел, не выходить на завтрак прямо под его “пресветлые” очи. У столовки, к счастью, его тоже не было, только какой–то “мусор” – и я мимо столовки пошел прямиком в баню (сегодня вторник). Долго продумывал этот вариант: 2–й раз на шмон по возвращении из бани наткнусь вряд ли (сейчас всего–то 7 бань осталось); в 10–30 – еще неизвестно, будет ли, не “кончится” ли, как обычно, горячая вода; а вот завтракать наспех, как пару раз уже было до этого, торопясь в эту проклятую баню – и все равно, придя, заставать там полностью забитую раздевалку, “телагу” повесить некуда, и по полчаса ждать в переполненном зале “лейку”, – меня никак не устраивало.

В бане оказался одним из первых, она была непривычно пустой. Довольно долго пришлось теперь ждать, когда включат воду, – сперва в раздевалке, потом, когда попер народ, уже в зале. Заметил, что в зале на стенах, особенно внизу, на щелях между бревнами, снег и лед – видимо, стекала по стенам вода, да так и замерзла. Промерзает, значит, все–таки банька насквозь, пусть и бревенчатая, бревна толстые, и без окон, и между бревнами натыкано чего–то для утепления – а все равно промерзает. Хотя сейчас не так холодно, как еще недавно, – 20 с чем–то градусов мороза было с утра. Счастье еще, что успел–таки я занять еще свободную “лейку” – мылся сразу, никого не дожидаясь, да и в раздевалке одевался в почти пустой – одним из первых туда выйдя. В раздевалке довольно холодно – но вытираться так лучше, не взмокаешь от пота в духоте, как было в прошлые разы. Оделся и дошел до барака – пока все тихо, без всяких происшествий.

30.1.11. 13–10

Эта свиданка была – сплошное “кусание” с “мусорами”! Позвонили 27–го в 10 утра – пусть, мол, бежит бегом (“козел” передал). Ага, а потом 2 часа там стоять, да еще на проверку назад в барак, – знаем мы это “бегом”! Тем не менее, собрался и пошел, – на полчаса раньше, чем рассчитывал.

Ожидалась какая–то очередная комиссия, у “мусоров” была суета, беготня и оживление. Потом (сегодня) сигаретчик сказал, что уже после моего ухода на свиданку был шмон на 13–м! – в 11 пришли, что ли? Перед столовой встретил “Макара” – мы поздоровались, и он ни слова больше мне не сказал. А когда стоял уже у вахты – никого нет, один, как всегда! – разговаривал со знакомым, старым, седым, в очках, с 3–го барака, бывшим электриком на “промке”, с которым, вот так же стоя перед свиданкой у вахты, когда–то и познакомились – вдруг слышу крик: “Опускаем воротник–то, опускаем!..”.

Поворачиваюсь – стоит Баранов, новый зам. про БиОР, – я не столько узнал, сколько догадался, что это он. Поговорили с ним кратенько – я поинтересовался, с какой стати опускать. (“А у Вас уши опущены!”) и посоветовал ему тогда уж выдавать “телажки” без воротников, если ему так мешают поднятые воротники. Он немедленно докопался до моего шарфа, обмотанного вокруг шеи, и заявил, что, мол, шарфы вообще не разрешены, мы уж, так и быть (не дословно, но смысл), разрешили (добрый какой!.. Они тут были разрешены еще в 2007 г., когда я приехал) – и, мол, где Вы видели в “ПВР” хоть слово о шарфах? Я спросил его, видел ли он шарфы в списке запрещенных предметов в тех же “ПВР” и сказал, что раз шарф там прямо не запрещен, то он разрешен по умолчанию – на что Баранов тут же выдал (жаль, я не запомнил совсем уж дословно): а у меня все, что я лично не разрешил, – все запрещено! Классическая формула произвола! – жаль, я не нашелся сразу ему это ответить. Затем он еще объяснил мне, что шарф надо носить не обмотанным, а как у него (висит на шее и ничего не закрывает) – я поинтересовался, где это написано и откуда он это взял; докопался мимоходом до “нарушения формы одежды” в виде моих старых, драных джинсов (купленных перед самым арестом, в феврале 2006, носимых в тюрьме, первое время здесь, в Буреполоме, а потом – только на свиданки), поинтересовался, почему я здесь стою, и т. д. Под конец, пробормотав что–то вроде: посмотрим на Ваше дальнейшее поведение (не дословно), ушел в сторону штаба. У меня сложилось впечатление, что, услышав, что ему дают словесный отпор, про “список запрещенных предметов”, про разрешенное по умолчанию, а под конец еще и про то, что я сейчас иду на свиданку (да и воротник я ведь так и не опустил!.. :)) – он как–то сник, потерял свой начальственный задор, с которым покрикивает тут на всех и командует. Те, кто зримо, по внешним признакам, не боится его, не трясется от страха, не демонстрирует моментальной готовности выполнить любой приказ (опустить воротник, да хоть на четвереньки опуститься!..), а уж тем более спорит, не соглашается, дает моментальный словесный отпор, – достаточно легко, как я понял, могут заставить его отступить. Эта Система (и все ее “винтики” в погонах и без) построена на рабстве и рассчитана на командование покорными рабами.

VIP–комната оказалась, как и в тот раз, занята на первые 2 дня, поселиться туда можно только утром 29–го. В остальном все было нормально, – теплая, с хорошо топящейся батареей, маленькая комнатушка №3 на 1–м этаже, беседы с дневальным Мишей (на одну назойливую, его любимую теперь тему – о религии и попытки его спорить с моим атеизмом), и т.д. Оказалось, к моему изумлению, что в этот день на длительную я один! На оба этажа – один я, больше ни к кому не приехали! Потому–то и требовали “бежать бегом”, и Штыров, вскоре после ухода Баранова выглянувший с вахты и крикнувший: “Стомахин, ты что там стоишь?!” – быстро прошмонал меня и впустил; не было еще и 11–ти утра, так что почти весь 1–й день оказался в нашем распоряжении, – редчайшая удача! Досадно было только то, что оба первых дня то и дело на полчаса–час выключали свет.

Но когда еще свиданщицы шмонали мать, только заведя в комнату, – у нее тут же, едва увидев, без разговоров забрали все распечатки, которые сделать и передать мне через мать я специально просил Маню и Майсуряна. Материалы по аресту Низовкиной и Стецуры, их знаменитые листовки и – статью Нестеренко о причинах его эмиграции. То, бывало, не забирали, или просто не видели этот пакет с бумагами, а тут – моментально...

Мать напомнила – и, придя сдавать передачу, я спросил у молодой жирной дуры–свиданщицы по фамилии (потом сообщил Миша) Пластикова, в звании, по–моему, сержанта, где мои распечатки. Она пришла сюда работать уже при мне – и, по словам матери, в начале своей здесь карьеры была куда мягче и лучше. Сейчас же она казенно–непререкаемо ответила мне, что все бумаги в оперчасти – им, мол, приказано все отдавать туда. Это была, конечно, ложь, как и 2 года назад с книгами – но на мое, очень мягкое, впрочем, недоумение и протест – она резко заявила (почти заорала), что, мол, не будет же она учить офицеров (оперов), что им делать, и т.д. ничего особенного, увы, я ей в этой краткой беседе так и не сказал (а мог бы многое!) – но тем не менее с ее стороны были следующие угрозы (узловые точки разговора): что Вы со мной разговариваете таким тоном?! :) Я сейчас не буду принимать у Вас передачу, вызову контролера (с вахты), пусть он принимает. (Но это именно ее обязанность, а никак не контролера.) Ну и – самый главный перл! – я о себе читала в интернете (в смысле – в такого рода распечатках, наверное. Ничего криминального в том, что о ней написали в интернете, о такой тупой деревенской дуре, в общем–то нет, ей, наоборот, лестно должно бы быть. Но я знал, что она лжет, эта сучка: не зная ее фамилии, никто не мог бы писать там персонально о ней.) Ну и – стандартное: мы вас сюда не приглашали! – на что я – тоже стандартно: ну так проводите меня до “шлюзов”, чтобы мне их открыли, и я пойду! Внятного ответа не последовало...

Эти мрази в погонах врут всегда и во всем, уже не раз я убеждался тут в этом. Никакого четкого приказа сдавать мои бумаги в оперчасть, конечно же, нет у них – но есть приказ: под этим предлогом не давать их мне в руки (ну точно как с книгами 2 года назад, – “От революции к тоталитаризму” Виктора Сержа, изъятую якобы “для проверки оперчастью”, мне так и не вернули с январской свиданки 2009 года). Сегодня, в воскресенье, в 8–м часу утра, когда еще закрыт вообще штаб и нет на работе никаких оперов – матери вернули при выходе эти распечатки, все 3 дня просто пролежавшие здесь же, в КДС!..