— Очень справедливое замечание, — ответил он, — дороги людей очень различны. Вы в этом еще больше убедитесь, когда станете старше.

— А этот дом вы построили специально для столярной мастерской? — спросил я затем.

— Да, — отвечал он, — мы построили его специально для этой цели. Но возник он гораздо позднее, чем наш жилой дом. Когда мы уже стали изготовлять вещи у себя дома, очень легко было сделать следующий шаг — устроить собственную мастерскую. Но строительство дома было отнюдь не самым трудным делом, гораздо труднее было найти людей. Столяров у меня побывало много, и мне приходилось их увольнять. Сам понемногу учась, я сталкивался с упрямством, своеволием, косностью. В конце концов я стал брать таких людей, которые не были столярами и сначала должны были здесь обучиться. Но и у них, как и у их предшественников, был один грех, весьма распространенный в рабочем, да, пожалуй, и других сословиях, — грех довольства достигнутым или нерадивости, которая всегда говорит: «Сойдет и так» — и всякие дальнейшие условия считает ненужными. Грех этот присутствует и в самых незначительных, и в самых важных делах жизни, и в прежние годы я с ним часто встречался. Я думаю, что он натворил много бед. Из-за него погибло множество жизней, и великое множество других, даже если они и не погибли, он сделал несчастными и бесплодными. Произведениям, которые иначе были бы созданы, он не дал родиться, а искусство и все, что с ним связано, было бы при этом грехе вообще невозможно. Только настоящие мастера своего дела лишены этого греха, и из них-то и выходят художники, поэты, ученые, государственные мужи и великие полководцы. Но я отклоняюсь от темы. В нашей мастерской этот грех приводил лишь к тому, что ничего существенного у нас не получалось. Наконец я нашел человека, который не бросал сразу работу, когда я на него наседал; но в душе он, наверное, довольно часто раздражался и клял мое упрямство. После обоюдных усилий дело пошло. Влияние стали приобретать изделия, сочетавшие в себе точность с целесообразностью, и они-то служили теперь руководством. Возрастало внимание к красоте форм, легкое и тонкое предпочиталось тяжелому и грубому. Он подбирал себе помощников и воспитывал их в своем духе. Одаренные быстро освоились. Стали заниматься химией и другими естественными науками, а для душевного развития читали художественные сочинения.

После этих слов он подошел к человеку, подыскивавшему дощечки в соответствии с лежавшим перед ним рисунком, и сказал:

— Не будете ли вы добры показать нам некоторые чертежи, Ойстах?

Молодой человек, к которому были обращены эти слова, поднялся, оторвавшись от работы, и явил нам свой спокойный, любезный нрав. Он снял с себя зеленый суконный фартук и прошел со своего рабочего места к нам. Рядом с этим местом в стене находилась стеклянная дверь, затянутая снаружи складками зеленого шелка. Отворив ее, он провел нас в приятного вида комнату. В этой комнате с искусно выложенным полом стояло несколько широких гладких столов. Из ящика одного из них молодой человек вынул большую папку с чертежами, открыл ее и разложил на столе. Увидев, что чертежи извлечены для просмотра, я стал медленно переворачивать листы. Это были сплошь чертежи построек, показывавшие то общий их вид, то отдельные части. Выполнены были чертежи и, как принято говорить, в перспективе, и в иных планах, в продольном и поперечном сечениях. Поскольку я сам долгое время занимался рисованием, хотя и предметов иного рода, то за этими чертежами я был больше на месте, чем возле старинной мебели. Зарисовывая растения и камни, я всегда стремился к большой точности и старался с помощью простого карандаша передать суть так, чтобы можно было распознать род их и вид. Правда, лежавшие передо мной рисунки изображали постройки. Я никогда не рисовал построек, я, собственно, по-настоящему не рассматривал их. Но, с другой стороны, линии крупных сооружений, слоев материала и больших плоскостей были такими же, какие являли мне скалы и горы, а легкие завитки украшений были знакомы мне по растениям. Ведь, в конце концов, все постройки созданы по образцам, которые дала природа — в виде, например, округлостей и зубцов скал или даже елей, сосен и других деревьев. Поэтому я рассматривал чертежи довольно подробно, обращая внимание на их соответствие действительности. Перелистав их, я перевернул всю пачку и еще раз просмотрел каждый лист.

Все чертежи были выполнены простым карандашом. Были показаны свет и тени, а линии были проведены с разным нажимом, чтобы передать не только материальность предметов, но и так называемую воздушную перспективу. На некоторых листах были применены акварельные краски либо для обозначения отдельных мест, особенно ярко или своеобразно окрашенных, таких, например, где зелень растений особенно ярко выделяется на фоне каменного ограждения, либо там, где от солнца или воды материал приобретает необычный цвет, как, например, некоторые камни, делающиеся от воды бурыми, чуть ли даже не красными; применялись краски и для того, чтобы сделать рисунок правдоподобнее и гармоничнее; наконец, иные детали были обозначены красками или, как говорят, колерами, затем, чтобы оттеснить на задний план какие-то плоскости, предметы или отдельные их части. Но всегда краски выполняли подчиненную роль, благодаря чему чертеж не перерастал в произведение искусства, а оставался чертежом, который краска только оживляла. Я очень хорошо знал эту методу и сам часто ее применял.

Что касается ценности этих чертежей, то она показалась мне довольно значительной, сделаны они были, видимо, опытной рукой, судя по тому, что при всем их множестве никакого совершенствования я не заметил: оно произошло во времена более ранние, и эти чертежи оказались его плодом. Линии были проведены чисто, уверенно, так называемая линейная перспектива была, насколько я мог судить, — ведь подвергнуть ее математической проверке возможности не было — верной, чертежник прекрасно знал фактуру карандаша и умело пользовался его небольшими возможностями, поэтому каждый предмет отчетливо отделялся от своего окружения. Гам, где краска приближалась к действительному цвету, она была нанесена с объективностью и чувством меры, что, как я знал по опыту, трудно выполнить так, чтобы вещи выглядели натурально, а не как раскрашенная картинка. Это особенно касается предметов менее определенных цветов, таких, как камни, кладка из них и тому подобное, а с предметами, четко окрашенными, такими, как цветы, бабочки, даже иные птицы, дело обстоит проще.

При просмотре этих чертежей я заметил одну особенность. В архитектурных украшениях, заимствованных у творений природы, растений и даже животных, встречались существенные ошибки, даже нелепости, каких не допустит и новичок, если хорошенько рассмотрит растение. А в таких же точно украшениях на других зданиях, на других чертежах, этих ошибок не было, украшения были исполнены верно по отношению к их образцам в природе. Занимаясь рисованием, я часто разглядывал картины моего отца, и в них, даже в таких, которые он считал превосходными, находил подобного рода ошибки. Поскольку картины отца были старинные, а эти чертежи изображали опять-таки старинные здания, я решил, что передо мной зарисовки подлинных построек, что ошибки в украшениях на чертежах — это ошибки в подлинных украшениях зданий и что украшения, изображенные на чертежах без погрешностей, не имели погрешностей и в подлинниках. Это обстоятельство повысило в моих глазах ценность чертежей, потому что как раз и доказывало большую их точность.

При осмотре этих чертежей мне пришла в голову одна своеобразная мысль. Никогда я не видел дотоле такого множества архитектурных зарисовок, поскольку сами произведения архитектуры предметами моего внимания никогда не были. Когда я увидел всю эту череду орнаментальных листьев, изгибов, зубцов, извилин, завитков, они мне показались как бы творениями природы, наподобие растительного царства с соответствующим ему миром животных. Мне подумалось, что их можно сделать точно таким же предметом наблюдения и исследования, как настоящие растения и прочие творения земли, хотя в данном случае это всего лишь мир камня. Я никогда не задумывался об этом, хотя не раз, глядя на церковь или иное здание, замечал какой-нибудь каменный стебель, или розу, или острые травинки, или стержень колонны, или решетку двери. Я решил, что надо будет присмотреться к таким вещам внимательнее.