– Фюрер – эталон. Не все могут быть такими. – Он встает с кресла, залпом выпивает второй стакан воды и глядит на дверь. – Кажется, в приемной кто-то есть?

– Там два офицера от рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.

– Что?! Давно? – Он взглядывает на часы: без десяти одиннадцать.

– Их автомобиль подъехал вслед за мной, а я здесь чуть более пяти минут.

Лабберт замечает, что на ногах отсутствуют сапоги, и смотрит по сторонам. Зельда чутко улавливает его взгляд, подбирает тяжелую обувь и ставит перед ним.

– Я хочу, чтобы вы сделали мне суровый выговор, герр Голдхабер, – тоном провинившегося человека говорит она.

– Это еще зачем?

– Я не хотела пускать сюда офицеров, но они зашли. Они твердили, что дело очень важное, и видеть вас необходимо сию же минуту. Я не осмелилась встать на пути у таких серьезных людей.

– Собственно говоря, и что здесь такого?

Зельда смотрит на бутылку и окурки.

Лабберт прослеживает за её взглядом.

– У нас, офицеров, свое отношение ко всему этому, – смеется он.

Четыре часа сна после нескольких суток суматошного бодрствования – недостаточно и для человека здорового. Но Лабберт чувствует себя отдохнувшим. Все-таки есть в человеке дополнительные резервы!

– Зельда, приготовь господам кофе и попроси подождать ровно пятнадцать минут.

С этими словами он покидает кабинет через другую, тайную дверь и направляется в ванную комнату.

Гладко выбритый, пахнущий кёльнской водой, при полном обмундировании полковника СС, ни на секунду не опоздавший, перед высокими гостями из Центра появляется Лабберт.

– Хайль Гитлер! – вскидывают руки эсесовцы.

Лабберт – само дружелюбие – расстилается улыбкой. Гости удивлены. Они ожидали увидеть неопрятного субъекта с небритыми щеками, в перекошенном кителе, с запахом перегара. Они поверить не могут, что перед ними тот же человек, который четвертью часа ранее в полном беспорядке среди бутылок и сигаретного пепла спал на столе и бормотал под нос неприличные выражения. Оба смотрят с чувством товарищеского уважения. Старший офицер искренне улыбается. При случае он хотел намекнуть, что негоже пить на таком ответственном посту, но теперь решил этого не делать. Своим умением преображаться вчерашний пьяница всех подкупил.

– Господа, прошу ко мне в кабинет, – говорит Лабберт.

– К сожалению, на это нет времени.

– Как же? Я должен передать вам объект и получить инструкции для дальнейшей работы.

Эсесовцы переглядываются.

– Все изменилось. Теперь у нас задание другого характера. Вы должны взять объект и отправиться с нами. Самолет ждет на аэродроме.

– Куда я лечу?

– Скорее всего, в Берлин. Точное место мы согласуем перед вылетом со штабом фюрера.

– Фюрера? Вы же сказали, я буду докладывать рейхсфюреру?

– Теперь этим заинтересовался лично Гитлер.

Случилось то, чего Лабберт не хотел больше всего. Нет, личный контакт с Гитлером его не пугает. Ему три раза доводилось видеть этого человека на различных собраниях и один раз – лично вести недолгий разговор. Правда, при этом присутствовали Гиммлер, Геббельс и Геринг. Предстоящая встреча будет напряженной. Придется общаться с глазу на глаз.

«Плевать, – думает он. – Держать себя в руках я умею»

Полуподвальное помещение. Спертый воздух, от которого становится тяжело в груди. По тусклому свету из закопчённого оконца на уровне потолка трудно судить, утро сейчас, день или вечер.

– Проклятые, несчастные уроды! – Недолгая пауза. – Скоты, свиньи, ублюдки! – Это ругается привязанный к стулу Лотар. Из носа течет кровь. Разбита губа.

– Я прямо не знаю, что делать с этим непрошибаемым, – сдавленным голосом говорит агент тайной полиции своему товарищу, едва они выходят за дверь. – Второй час дубасим, всё без толку.

– А какую историю выдумал, а?! Враньё – высший класс! Я на этой службе практически с первых дней её существования, но такое слышу впервые. «Я прибыл из будущего с вашим чертовым ублюдком-нацистом!». Каким нацистом? Имени не называет…

– Про своего подельника тоже петь не желает. Жаль, ему удалось скрыться. Хотелось изловить сразу две рыбки.

– Его ищут. На улицах наши люди. Дома обыскивают. Он выиграл немного времени и куда-то подевался. Но конечный результат будет один: сегодня или завтра его непременно поймают. Он будет сидеть в этом кабинете. Тогда можно устроить между ними очную ставку.

Агент хочет вернуться к допросу, но второй берет его за рукав и, легонько подтягивая за собой, жестом предлагает прогуляться по коридору.

– Я тут подумал… Тебе не кажется, что мы имеем дело с чем-то странным? Ведь какими профессионалами нужно быть, чтобы вдвоем отправить на тот свет столько вооруженных людей?

– Что говорить, мысли есть всякие… Сильно смущает оружие. С виду – обычный пистолет, но подобный образец вижу впервые. Гравировка гласит: произведено оружейной фирмой «Вальтер». Там же, где и наши с тобой, служебные. Если бы не девятимиллиметровые патроны парабеллум, можно подумать, что оружие действительно из будущего. Уж как-то слишком необычно выглядит корпус. Серийные номера я передал экспертам, но чую, результатов это не даст.

– Мы можем либо гадать, либо выбить из него необходимую правду. Применим особые методы воздействия. Неси воду, щипцы и молоток.

У гестаповца загораются глаза, он кивает.

Демпферная система шасси Ю-52 примитивна. Тело Лабберта подвергается встряске. Как же он ненавидит взлеты и посадки с грунтовых аэродромов! Как радуется, когда выполняя очередной перелет, предоставляется возможность воспользоваться асфальтированной полосой! Все же с неприятными ощущениями, которые длятся не более двух минут, можно смириться ради самого полета. В прошлом году его рабочее время было перенасыщено воздушными перемещениями, и он настолько полюбил небо, насколько может полюбить небо существо, обладающее неуемной фантазией, колоссальными амбициями, но по природной случайности не имеющее крыльев.

Ю-52 способен быть человеку крыльями. Пусть не настолько гибкими, как у птицы, пусть где-то неуклюжими и даже хрупкими. Но это только начало. Эпоха младенчества авиации была во времена братьев Райт, сейчас это уже крепкие подростки, которым только предстоит пройти путь и стать настоящими мужчинами.

Напротив сидит адъютант Хорст. Лабберт уважает этого молодого человека за постоянную готовность отправиться в путь. Как только стало известно, что нужно лететь, секретарша тут же ему позвонила. И, несмотря на то, что накануне ночью Хорсту пришлось описывать электронику и не спать до пяти утра, он примчался к самолету раньше своего начальника.

Хорст Гопп. Двадцативосьмилетний высокий голубоглазый брюнет. Он относится к поколению молодых людей, искренне жалеющих, что не родились 15-20-ю годами ранее и не попали на поля Мировой войны. К поколению, которое полагает, будь оно на месте своих отцов, война была бы выиграна. Полагает без преувеличения, положа руку на сердце. Но пушки той войны уже отстреляли. Началась новая война, в разы более смертоносная и невообразимо ужасная. Жажда боя скоро будет утолена пейзажами разрушенных городов, вскрытыми брюшными полостями, неумолкающими криками в госпиталях и падающими в круглосуточном режиме авиационными бомбами. В мире будет очень мало тех, кого не затронет война.

Юнкерс неспешно набирает высоту. За прямоугольным окошком самолета появляются облака. Перелет от Мюнхена до Берлина займет 2 часа 48 минут. Лабберт прижимает портфель, в котором нет ничего, кроме личных документов, прихваченной из будущего шариковой ручки и самого главного: «Объекта Х».

«А что если каким-то образом устройство сработает прямо сейчас? – опасается Лабберт. – Придется сажать эту консервную банку среди звездолетов будущего?»

Полет завершается на юго-востоке Берлина в аэропорту Темпельхоф.

Полоса занята, и пилоту приходится идти на дополнительный круг в зоне ожидания. Самолет накреняется, открывая тем самым хороший обзор. Лабберт смотрит вниз. Когда-то это был даже не аэродром. Здесь было поле, на котором в 1914-м ему и его товарищам приходилось отрабатывать строевой шаг. Под офицерский рев, отбивая ноги, он встречал восемнадцатилетние. Потом пересылка на фронт. Боевое крещение. Потеря товарищей. Ему до сих пор не понятно, как за четыре года сражений посчастливилось остаться без ранений. Это при том, что он не отсиживался в блиндажах и не прятался за спинами. Все, кого он знал, так или иначе получили хотя бы осколок. Всего раз пуля чуть не забрала его жизнь. В «вечерней тишине»; так они с товарищами называли артиллерийскую стрельбу, огонь которой бомбил чужие позиции где-то на горизонте и не доставлял неудобств им самим, они пытались занять себя игрой в карты. В какой-то момент Лабберту надоело играть, он поднялся и, поскольку по данным разведки нападения на сегодня не планировалось, пошел спать. Краешек солнца еще висел над полем, и каска дала блик. Вражеский снайпер сработал молниеносно. В тот момент, когда Лабберт подумал, а не пройти ли оставшееся расстояние на полусогнутых, каска слетела с его головы и с дешевым кастрюльным звуком шмякнулась о противоположную стену окопа. Он провел ладонью по коротким волосам, почувствовал кровь и потерял сознание. Ей-богу, падая на холодную землю, он даже не успел испугаться. Только спустя некоторое время, когда он вертел в руках испорченное средство индивидуальной защиты и разглядывал дыру, на него накатывал ужас. Еще миллиметр – и пуля расколола бы череп. Волосы на этом крошечном участке не растут до сих пор.