— Да, — отозвался Алексей Фомич.

— Но подступать надо! Не берусь, да это и действительно невозможно одним взмахом разрубить узел, но одну жилу этого узла, причем существенную, мы можем с вами подточить основательно. Конечно, узел этот имеется в виду в своих хотя бы масштабах. Вот она, жила, — он показал в окно, где кроме здания школы ничего не было видно.

Романцов непонимающе посмотрел на собеседника.

— Простите, Алексей Фомич, я не очень вразумительно выразился, но имел в виду именно школу, понятно — не здание само по себе, а школу как таковую. Все это хорошо: и то, что мы ее расширили, и то, что трактор Т-40 списали и школьникам отдали. Я ведь, признаться, первое время был не особенным сторонником этого. Директор школы убедил. А сейчас вижу: верно поступал тогда Виктор Михайлович, настоял-таки он на этом, и правильно сделал. Теперь неплохо поскорее бы им грузовик выделить. Пусть ребята приучаются к машине. В этом главное, как я понял.

А вот сколько раз просили нас и завуч, и сам Виктор Михайлович прийти к ним, побеседовать с ребятами о жизни вообще, о жизни села, о будущем. Сколько раз я вам напоминал об этом?! Нам — все некогда, все дела… Ведь это же и есть наша кузница кадров. Сегодня школьник-восьмиклассник, а завтра — наш рабочий, полевод или механизатор. Понятно, не всех мы можем сагитировать, да этого и не требуется. Пусть из десяти — два человека будет. Это уже здорово.

«А что, верно он толкует, — думал про себя Романцов, — сколько раз я обещал, а ни разу не сходил, не выбрался в школу к ребятам. Прав секретарь…»

18

После мучительных раздумий, душевных колебаний, Митрий все же больше склонялся к тому, чтобы подождать со своим отъездом в Петровск до осени. «Закончу уж год в совхозе. А то пойдут разговоры — вот, мол, какой — и сезона не отработал, ушел. Да и колодец можно соорудить за это время», — думал он.

Беспокоило лишь одно: что он будет отвечать Федору, который завтра будет в Починках и заявится за ответом. «Не впервой, — рассуждал он, — скажу, что осенью еду, твердо решил. Зачем торопиться? Поспешишь — людей насмешишь. Заодно посмотрю, как он сам приживется на этом самом карьере. А то, может, и он не придется ко двору. Всяко бывает…»

Казалось, в этот день все складывалось к тому, чтобы утвердить Митрия в его решении подождать до осени. Не успел он подойти к конторе, куда направлялся на наряд, — встретил соседа Буряка.

— Здорово, кум, — как-то радостно и не в меру громко басил тот, хотя никаким кумом никогда Митрию и не доводился, — случай-то какой. Отметить надобно…

— Что за случай?..

Буряк недовольно хмыкнул, презрительно, как показалось Митрию, посмотрел на него и вынул из кармана пачку трехрублевок.

— В отпуск иду, вот какой случай.

И словно горячей волной обдало сердце Митрия, какими же радостными и желанными стали вдруг для него эти слова соседа, простые слова: в отпуск иду… Он осознал вдруг, что и сам-то теперь ведь совхозский человек, что и ему полагается теперь отпуск. И он теперь может поехать туда, куда захочет. К дяде, например, в Белгород-Днестровский, на золотые пески, на лиманы… Хотя он об этом слышал и раньше, но как-то не задумывался. Почему-то именно при этой встрече, при виде возбужденного и радостного соседа ощутил эту же самую, в сущности своей такую земную и простую радость рабочего человека, которому после трудового года представляется случай на короткое время забыть обо всем, что всечасно его занимало, просто отвлечься, отдохнуть.

— Ну? — смотрел вопросительно на Митрия Буряк.

— А-а, была не была, — махнул рукой тот. — Кирпоносов будет, и ладно.

— Идем!

И они быстро зашагали к закусочной, открытой в Починках два года назад в каменном здании, что осталось от бывшей прицерковной сторожки.

— Катюше наше с кисточкой! — уверенно поприветствовал Буряк буфетчицу.

— Заявился, не запылился, — недовольно проворчала не по годам располневшая, румяная Катя, известная в Починках как самая опытная торговая работница, побывавшая и в сельмаге, и в продмаге, а теперь вот заправлявшая делами в закусочной.

— Два по сто пятьдесят и бутерброды, — потребовал Буряк.

Катя взяла в руки мензурку, влила в нее вино и вылила его в стакан с такой ловкостью, что ни Митрий, ни тем более Буряк, уже подвыпивший, ни кто-либо другой ни за что не смогли бы заметить недолива.

— Ну и Катька, прямо-таки актерка, — констатировал Буряк быстроту ее рук.

— Давай, давай, гуляй, отпускник.

— Еду в Ростов, — сообщил сосед Митрию, когда тот выпил и стал закусывать, — к брату, — уточнил Буряк, видя, что Митрий не совсем его понял. — Надо повидаться, да и купить: то да се. Попытаю счастья, может быть, Уральца достану. Во — машина! Самая что ни на есть для нашей местности. А может, по путевке уеду, если дадут.

— Машина что надо, — согласился Митрий.

— Не знаю, писал как-то братан, что есть у него там вроде бы знакомство такое.

— Слушай, Павел, ты ведь давно в совхозе? — перевел Митрий разговор на другое.

— Ну.

— И все во втором отделении? У Грызлова?

— Во втором, только не у Грызлова.

— Как это во втором, а не у Грызлова?

— А так, — вытер Буряк губы бумажной салфеткой.

— Вот я и спрашиваю — как?

— Сняли его — вот как.

Такого Митрий не ожидал, он осторожно поставил стакан, не сводя глаз с Буряка, с минуту молчал, не зная, что и сказать. А тот спокойно, как будто ничего особенного и не произошло, достал из кармана кожанки папиросы, стал закуривать.

— Спасибо… Побегу…

— Ты что, — удивился Буряк, — погодь, выпьем еще.

Но Митрия и след простыл.

— Фу-ты, сумасшедший, — Буряк выругался, однако вполголоса, искоса поглядывая на Катюшу, которая с кем-то весело и довольно громко разговаривала.

Когда Смирин подошел к совхозной конторе — наряд закончился. В коридоре — не пройти. Табачный дым, разноголосый говор, смех.

— Вот я и толкую: пусть садится сначала на моем старом поработает. А то получили только что и — ему…

— Конечно, — соглашался другой голос, — поучиться-то на старом оно и полезней, да и просто-напросто разумнее. Зачем гробить-то новую машину?..

— Об том я и толкую…

— Алексей! Алексей! прошу к нашему шалашу! — звал кого-то сиплый до хрипоты, почти свистящий голос.

— Нет, нет, никогда ты в таком случае не снимешь его, пласт-то, хоть как ни опускай хедер.

— А как же тогда?

— А так же, слушай, да на ус мотай…

— Сосед, дай закурить!..

— Чего толкаешься?

Митрий втиснулся в толпу, в углу заметил Титова, Лукина, Кирпоносова.

— Ты чего не приходишь на наряд? — спросил Василий.

Митрий объяснил, что торопился, да пришлось вот задержаться по одному делу. Говорил, а сам прикидывал в уме, как бы поточнее разузнать насчет Грызлова, уж на летучке об этом, видимо, говорилось. Он не хотел об этом спрашивать напрямую. Еще на смех поднимут, знают ведь о его стычке с управляющим. «Если это правда — сами скажут, — подумал Митрий, — подожду, все равно разговор зайдет, не может не зайти». Только он подумал об этом, как Титов, широко растянув мясистые губы и дурашливо улыбаясь, сказал:

— А друга твоего тю-тю, стало быть…

— Какого друга? — нарочно сурово сдвинул брови Митрий.

— Грызлова-то.

— Не по шапке, а сам он подал заявление, в город уезжает, — поправил Лукин, — в торговлю идет.

— Пойдешь в торговлю, коли прижмут.

Пока Титов с Лукиным спорили, уточняли, что и как, Кирпоносов стоял слушал, но в разговор не вступал, а Митрию разговор этот и вовсе представлялся теперь никчемным — главное для него было ясно: Грызлов действительно уходит. Эта самая мысль подогревала его изнутри, и он с облегчением вздохнул, когда наконец Кирпоносов произнес:

— Да хватит вам, лучше выпить пойти.

— В буфет свежее пиво привезли только что. Сам видел, — поспешил подтвердить Митрий.

— Оно и видно по твоим усам, что привезли, — заметил Титов, все так же дурашливо улыбаясь.