Отметим в данной связи, что адептам всех теистических религий (а не только христианским пастырям), органически присуща какая-то по-детски инфантильная, наивно-трогательная убеждённость, что Всевышний водит по жизни на помочах каждого из сотворённых «по образу и подобию Божию» представителей земного человечества, поскольку человек является «венцом Творения»

А. Кураев пишет в данной связи: «Если языческие народы позволяют себе обращаться к высшему небесному божеству только «как к последней надежде во времена самых страшных бедствий»127, то христианам было даровано право повседневного общения с Ним. К Творцу галактик мы обращаемся с просьбой о ежедневном хлебе…

Эта уверенность христиан в том, что люди не безразличны для Бога, была непонятна древним язычникам. Во II в. языческий философ Цельс так излагал свое возмущение по поводу христианской веры: «Род христиан и иудеев подобен лягушкам, усевшимся вокруг лужи, или дождевым червям в углу болота, когда они устраивают собрания и спорят между собой о том, кто из них грешнее. Они говорят, что Бог нам все открывает и предвозвещает, что, оставив весь мир и небесное движение и оставив без внимания эту землю, Он занимается только нами, только к нам посылает Своих вестников и не перестает их посылать и домогаться, чтобы мы всегда были с Ним. <Христиане подобны> червям, которые стали бы говорить, что есть, мол, Бог, от Него мы произошли, Им рождены, подобные во всем Богу, нам все подчинено — земля, вода, воздух и звезды, все существует ради нас, все поставлено на службу нам. И вот черви говорят, что теперь, ввиду того, что некоторые среди нас согрешили, придет Бог или Он пошлет Своего Сына, чтобы поразить нечестивых и чтобы мы прочно получили Вечную Жизнь с Ним» (Ориген. Против Цельса. IV, 23).

Те же аргументы слышим мы и от неоязычников: теософы, в иные минуты столь горделиво именующие самих себя «богами», вдруг становятся странно смиренны именно в этом вопросе. Они говорят, что человек и вселенная несоизмеримы, что человек и земля не могут быть предметом внимания вселенского Разума. А потому — «нужно приучить сознание к малым размерам Земли»128 и осознать, что мы можем общаться только с «планетарным логосом», только с тем духом, который «проявлен» на «нашем плане»…

Верно — человек и Вселенная несоизмеримы. Но в другую сторону. Как соизмерить человека и Млечный путь? Линейкой геометра человека не измерить. Человек занимает меньше про-странства, чем слон. Но онтологически человек существеннее слона. Гора занимает больше места, чем человек. Но именно через историю человеческой мысли, а не через историю вулканов проходит ось эволюции Вселенной. Разве размеры бриллианта соизмеримы с теми шахтами, из которых их выкапывают? Но человек — это существо еще более редкое, чем бриллиант.

И вот именно эту радость своей найденности, нелишности, замеченности, узнанности — крадет неоязыческая теософия. Высшее Божество, в соответствии с ее учением, не является ни Создателем (Творцом), ни Вседержителем, ни Спасителем. Оно вообще не думает, не действует…129 Миром правят «дхиан-коганы»… И теософы спешат разъяснить «сироте»130 его статус: твой папа — на самом деле не папа, а так, случайный любовник твоей матери, и вообще он никакой не летчик, а грузчик из соседнего винного магазина… Тот, Кого ты полюбил, не Бог. Так себе - элохим, «низший ангел»131.

На этом фоне понятна та радость, что переполняет христианского философа III в. Климента Александрийского: «Для нас вся жизнь есть праздник. Мы признаем Бога существующим повсюду… Радость составляет главную характеристическую черту Церкви» (Климент Александрийский. Строматы. 7, 7 и 7, 16).

Римский философ Цицерон полагал, что люди живут в космосе подобно мышам в большом доме – наслаждаются его великолепием, хотя оно предназначено отнюдь не для них132. Но не таково суждение христиан: «Мы не должны ничего ставить выше Христа, так как и Он выше нас ничего не ставил» (свт. Киприан Карфагенский133). «Нет у Него никакого другого дела, кроме одного – спасти человека». (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 87,3)».134

Однако, вопреки наивному антропоцентризму теистических религий, человек - отнюдь не единственное «богоподобное создание» во Вселенной.135 Считать земного человека «венцом Творения», столь же нелепо, как считать планету Земля «центром Мироздания». Земное человечество – это лишь втиснутая в планетарные рамки, упрощённая модель «вселенского» человечества. И так же, как земное человечество разделено на различные расы, нации и народы, так и «вселенское» человечество представляет собой совокупность различных космических рас. И если, как афористично выразился один из крупнейших немецких философов эпохи Просвещения Иоганн Готфрид Гердер136 - «народы – это мысли Бога»,137 то «вселенские» разумные расы – это «вселенские мысли» Бога.

Даниил Андреев пишет в данной связи: «Но если нам давно уже кажется диким тот историко-культурный провинциализм, который возводится  в  политическую  теорию  и  именует  себя "национализмом", то космический провинциализм  человечества покажется столь же смешным нашим потомкам. Легенда о "венце мироздания", это наследие средневековой  ограниченности  и варварского  эгоизма,  должна будет, вместе с господством покровительствующей ей материалистической доктрины развеяться как дым.

Приходит новое мироотношение: для него  человек  есть существо в грандиозной цепи других существ, он совершеннее многих, но и ничтожнее многих и многих…».138

Тем не менее, среди теологов теистических религий, до сих пор, незыблемой истиной является абсурдное мнение, согласно, которому Всевышний, для создания богоподобных существ, выбрал, во всей бесконечной Вселенной, лишь одну, весьма заурядную планету Земля, вращающуюся вокруг такой же заурядной звезды Солнца, где-то на задворках Млечного Пути, представляющего собой, также, весьма заурядную галактику.139 (В учении теистических религий об «избранности» земного человечества явно проступают «родимые пятна» иудаизма, лежащего в основе теистических религий, с его ученьем о евреях, как единственном в своём роде, уникальном «избранном народе»).140 И ведет себя, при этом, Всевышний, по отношению к этим, абсолютно уникальным во вселенских масштабах, богоподобным насельникам Земли, подобно любящему отцу: споткнётся «кроха» - Он поддержит, напроказничает – Он по-отечески «отшлёпает», но если «кроха» будет в целом вести себя правильно, то Он никогда не даст в обиду своё дитятко «злому дяде» Сатане, или кому-нибудь из членов его «хулигантской шайки».

Из знаменитых слов - «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем». (1-е Иоанна, 4:8,16), сказанных апостолом Иоанном, являвшимся любимым учеником Иисуса Христа, и в силу этого, в наибольшей степени чувствовавшим любовь Сына Человеческого,141 даже такой энциклопедически образованный Отец Церкви, как Климент Александрийский, сделал в отношении Бога вывод, что «нет у Него никакого другого дела, кроме одного – спасти человека».142 Вот, уж, действительно - христианские «шоры» превращают даже умудренного жизнью мыслителя, в наивного, восторженного юнца, видящего во Всевышнем, некое подобие скульптора Пигмалиона, «зациклившегося» на созданной им Галатее.

Однако, «главная задача» христианского Бога – это вовсе не «спасение человека», а полная и окончательная победа над Дьяволом, человек же, в силу данной ему Свыше свободы воли, должен сам выбрать, на чью сторону он станет в этой борьбе – Добра или Зла. Известный религиовед Л. Буйе пишет в данной связи: «Современные изыскания подчеркнули в синоптических евангелиях, а в особенности у Марка, одно очевидное обстоятельство, которого XIX век упорно не желал видеть, а именно: все дело Иисуса представляется Ему самому как борьба с диаволом, для изгнания его из мира».143 Действительно, Иисус Христос подчёркивает, что Он пришёл, дабы изгнать Сатану: «Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон». (Иоанн, 12:31). Спаситель вообще настроен воинственно: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч». (Матфей, 10:34).144