Медленно перебираю ногами и шагаю к озеру. Где-то вдалеке уже проснулись рыбаки, которые закинули свои удочки и настроились на удачную рыбалку. По пути к водоёму я встречаю ещё несколько человек, которые, видимо, как и мы, застряли здесь вчерашней ночью и уже собирались в обратный путь. Тени, что отбрасывали массивные деревья, постепенно стали уползать, уступая место первым солнечным бликам.

Светлое небо рассекает зарево красного рассвета. Птицы начинают щебетать ещё звонче. Я приземляюсь на маленький пирс неподалёку от трейлера и свешиваю ноги к воде. Над кронами деревьев показывается кромка встающего солнца. Местные окрестности просто завораживают. После целого года в шумной Атланте леса любимого парка кажутся мне отдалённым раем.

Я вновь прикрываю глаза и откидываю голову назад, подставляя лицо под первые лучи солнца. Природа, словно капризный подросток, что расстраивается по каждому поводу, снова радуется и смеётся, вдоволь наплакавшись ночью. Я грустно усмехаюсь, когда понимаю, что я наверняка уже давно пересекла черту своей юности. У меня впереди непременно будут проблемы, и они не решатся по щелчку пальцев.

Слишком много мы наломали дров. И Уилл, и я. Всё зашло слишком далеко. Все эти касания, что вызывали каждый раз нервную дрожь; невинные поцелуи, которые порой становились совсем не родственными, и произошедшее вчера… Потираю ладонью заспанное лицо. К чему приведут наши запретные желания? Как уберечь себя, уберечь нас обоих от губительных ошибок? Это так мучительно сложно, когда тот человек, к которому лежит твоя душа, – твой кровный брат. И нет отходных путей, и нет никаких шансов на то, что он всегда будет рядом. Если только в качестве близкого родственника. Горько ухмыляюсь. К чёрту таких родственников!

В голову тут же лезут картинки, на которых нам с Уиллом за тридцать. Наверняка после всего, что с нами случилось, мы бы избегали друг друга и скомканно улыбались на семейных ужинах. А быть может, и вовсе бы избегали друг друга и вечерами, уложив своих детей спать, вспоминали бы робкие запретные поцелуи. Да, мы бы стали настоящими братом и сестрой, которые однажды начинают жить своей жизнью. Отдельно. Разрывая эту близость и вырывая её из своего сердца с корнями.

К горлу подступает тяжёлый ком, который грозится вскоре разодрать мне горло от невыплаканных слез. Да к чему они, эти слёзы? Они никогда не изменят тот факт, что мы с братом были в одной утробе матери. Всё было решено за нас. Когда? С самого момента нашего рождения. Мы обречены.

– Давно ты здесь?

Я резко дёргаюсь от неожиданности, едва удержавшись за поручень. Суетливо поднимаю глаза на хриплый голос брата. Мои щёки начинает заливать краска, словно я пойманная преступница. Уилл стоит в полуметре от меня: заспанный, с взъерошенными волосами и лёгкой улыбкой на губах. Сердце начинает болезненно ныть. Целая гамма чувств с появлением всего одного человека.

– Нет, – растерянно отвечаю я. – Решила дать тебе выспаться и заодно привести мысли в порядок. – Неловко пожимаю плечами и отвожу взгляд на воду. Такая же чистая и лазурная, как глаза моего брата.

Он с минуту мешкает, переминаясь с ноги на ногу, а затем садится рядом со мной и протягивает мне кофе. Только сейчас замечаю, что в его руках две пластиковые кружки и бумажный пакет.

– У тебя там всё так запущенно? Ну… в твоих мыслях? – осторожно подводит меня ко вчерашнему Уилл.

– Да. Полный бардак. – Губ касается лёгкая улыбка. Он улыбается в ответ.

Грустная ирония. Только это нам и остаётся. Ведь нелепо сожалеть о том, чего желали оба. Отхлебнув немного своего кофе, Уилл тянется к своим ногам и разувается. Затем опускает босые ноги в воду и прикрывает глаза. Видя его довольную физиономию, я не могу устоять. Повторяю вслед за ним и, вцепившись в деревянный поручень, аккуратно спускаю ноги в воду. Удивительно. Ещё вчера ливень грозился превратить всю Джорджию в одно сплошное озеро, а теперь стоит такая сказочная погода, что хочется скинуть с себя всю одежду и прыгнуть вниз. Вода слегка прохладная, но ослепляющее солнце нагревает озеро Джона Таннера с каждой секундой всё больше.

Мы молчим. Совсем не хочется вырываться из своей временной отрешённости и ленивого томления первых дней лета. Не хочется говорить. Ведь всё сведётся к одному. Рано или поздно всегда всё сводится к одному.

Уилл сидит совсем рядом. Наши плечи так близко, что при малейшем движении они соприкасаются друг с другом. В эти моменты я не дышу. Просто замираю, испытывая приятное и тянущее чувство внизу живота. Это чувство напоминает мне те ощущения, которые кружились во мне вихрем, когда мы катались на всяких безумных каруселях. Так же захватывало дух, и приятная истома разливалась по всему телу. Уносящий адреналин. Гулкое биение сердца.

Когда же я отвлекаюсь от солнечных ванн, то замечаю знакомые булочки, что всегда готовили в местной столовой. Кажется, они были сырными. Мой живот урчит от радости и предвкушения. Отпив немного кофе, хватаюсь за свой завтрак, изредка поглядывая на поникшего брата, что затих, сверля взглядом мелкую рябь озера.

– Спасибо, – тихо бормочу себе под нос, медленно смакуя свежую выпечку. – У миссис Брауни талант: портить фигуры всем девушкам, заглянувшим сюда хотя бы раз.

– Ты слишком похудела в Атланте. Тебе это на пользу, – задумчиво протягивает Уилл, бросая на меня беглый взгляд.

Он вытаскивает свои ноги из воды и натягивает на влажные ступни белые Конверсы. Брат напряжён. Об этом мне говорят его мускулы, его завуалированная отстранённость и больше всего – этот виноватый взгляд, что он бросает на меня в те моменты, когда я чем-то отвлекаюсь. Конечно же, я чувствую его. С ним я всегда читала между строк.

Рядом со мной остывал его крепкий кофе и покоились нетронутые булочки.

– К тому же, у тебя замечательная фигура, Мими, – добавил он и как-то грустно улыбнулся. Тесто встало поперёк горла. Я тут же запила его своим напитком и закусила от досады губу.

– Уилл… – мой голос скован и еле слышен.

– М-м?

Закончив шнуровать свои кроссовки, он переводит свои мутно-голубые глаза на меня, впиваясь вопросительным и невидящим взглядом. Я нервно облизываю пересохшие губы, отставляя свой стакан.

– Ты не должен винить себя. Я хотела этого не меньше, чем ты.

– Знаю, – отвечает он, тяжело сглотнув.

– Давай просто опустим эту ситуацию, ладно? Притворимся, словно ничего вчера не произошло. – Я стараюсь придать своему голосу как можно больше уверенности. Кажется, тщетно.

– Так же, как притворились после той ночи у костра? Что, помогло? – Уилл нервно усмехается, сверля меня своими лазурными глазами. Такими грустными сейчас, что хочется сию минуту сцеловать с них эту тоску, впитать в себя эту боль, отнять её у него. Навсегда.

Мне трудно дышать. Лёгкие сдавливает что-то тяжёлое, что появляется каждый раз, когда мои мысли касаются запретной темы. Когда я отчаянно ищу положительные стороны нашей родственной близости, но все мои попытки не оканчиваются успехом. Всё бесполезно. Мы беспомощны перед этими запретами и обстоятельствами. Словно каждый чёртов раз, как только мы прикасаемся друг к другу, между нами вдруг выстраивается каменная стена и мы, как безумные, колотим по ней руками, разбивая костяшки пальцев в кровь и сдирая с них кожу. Маленькие глупцы. Тоскующие друг по другу и закрывающие глаза на колючую правду.

– Но мы должны пробовать ещё, Уилл! – повышаю я голос в настойчивых попытках образумить себя и брата.

Да, Миа, начни, пожалуй, с себя!

– Это просто влечение. Мы молоды, у нас кипят гормоны. Как давно у тебя была девушка? У нас с…

– Хватит, – резко прерывает меня брат, подскакивая на ноги и нечаянно сбивая с пирса кружки.

– У нас с Колином…

– Хватит, замолчи, Миа! – уже кричит Уилл, запуская длинные пальцы в светлую шевелюру. – Ты сама-то слышишь, что говоришь?!

Моё сердце грохотало в груди, отдаваясь набатом в ушах. Оглушая. Но я усердно пыталась остановить процесс нашего саморазрушения, стараясь впечатать в нас эту приторную ложь.