Да, сегодня она была в ударе. Я же никак не мог собраться духом. Мои глаза лихорадочно блестели, когда я блуждал взглядом по толпе. Грудь мою будто бы сдавили бетонной плитой, когда студия взорвалась бурными аплодисментами, а Рози уже спускалась с импровизированной небольшой сцены.

Мии не было.

Прозвучало моё имя, и сердце моё упало куда-то вниз. Уже спустившись, Рози проказливо улыбнулась мне и быстро вложила в руку что-то металлическое. Опустив взгляд, я увидел ключи.

Хотелось горько рассмеяться. Нужны ли они мне теперь? Кладу ключи в карман брюк и сжимаю пальцы в кулаки.

Просто сделай это!

Я медленно поднимаюсь на несколько ступенек выше и вглядываюсь в свои же работы.

На первой – нам ещё нет пяти. Местный зоопарк. Её голова закинута назад, а лицо выдаёт неподдельную радость, оттого что обезьяна лизнула ей нос. Я заснял это на свою первую мыльницу.

На второй – ей десять. Сидит под нашим деревом во дворе и читает книжку, которую стащила у отца. Лица её совсем не видно; только чуть сгорбившаяся спинка, непослушные прядки, что закручены в хвост, и книга в руках. Я любил застукать её за подобными проказами, чтобы подшучивать и иногда шантажировать, исключительно чтобы провести с Мией ещё больше времени.

Третья фотография – ей тринадцать. Чёткий профиль, что выглядывает из-за стенки. Кадр получился случайным, но был одним из моих любимых. Лица не видно полностью, но даже так бросается в глаза её капризный рот, что снова скривился от очередной несправедливости мира.

Снимков было много. Начиная со светлых моментов нашего детства и заканчивая моими пальцами на её животе, двигавшимися вниз. Это почти на грани безумия. Ведь я знаю каждую родинку на её теле, каждый шрамик и каждую трещинку на губах. На последних фотографиях, что были сделаны совсем недавно, лиц совсем не видно. Но совершенно не потому, что я боялся осуждения или грязных сплетен. Я просто не хотел делиться ею. Это и так всё было слишком личным. Священным. Доступным лишь для наших глаз.

На выделенную мне зону падает мягкий зелёный свет, а вверху курсивом выведена одна буква: «М»…

Я делаю пару шагов и приближаюсь к микрофону, вглядываясь вдаль. Возможно, она в этом зале. А может, и нет. Однако я должен сказать это. Произнести свою проклятую речь, слова которой совершенно стёрлись в моей голове. Но вместо этого я всего лишь кидаю папку с черновиками на пол перед собой и, тяжело выдохнув, начинаю импровизировать:

– Я писал эту речь около двух недель, но теперь понимаю: всё это – лишь расписная обёртка. Если же я хочу донести до вас саму суть своего проекта, я скажу вам всё, как есть. Я не буду рассказывать о своей первой любви, так же как и о мире во всем мире. Моя М. не является моей первой любовью, она – моя единственная. Я против войны, но я ни черта не знаю о мире во всём мире, потому как вся наша с М. жизнь – это постоянный бунт и непокорность сложившимся обстоятельствам, – усмехаюсь я собственным словам. – У каждого из нас свой путь, своё стремление к свету. Но лично мой путь, мой свет заключён лишь в Ней одной. И без неё я попросту не справлюсь и затухну один, так и не успев толком разгореться. Я обычный парень, который полностью отдаёт себя фотографии, но я солгу, сказав, что фотоискусство – моё самое главное стремление. Все эти снимки – это всего лишь жалкий кусочек нашей маленькой вселенной. И, готов поклясться, мне с трудом удаётся делиться им с вами, – продолжаю я, замечая понимающие улыбки и тихий смех зрителей. – Эта жизнь так удивительна и неизведанна для нас с М. Но единственное, в чём я абсолютно уверен: я не смогу познавать этот мир без её изумрудов, с ошеломляющей любовью смотрящих на меня. Без её тонких запястий и цепких, но умеющих дарить нежность пальцев, что всегда переплетались с моими. Без её истерик, без упреков, без её убийственной нужды во мне. Каждый мой вдох сопровождался её вдохом. Каждый шаг моего взросления – с её шагом. Мы настолько близки, что порой я с трудом различаю, где заканчивается М. и начинаюсь я сам. Просто одно целое, без показной мишуры и клятв, произнесённых во всеуслышание. Вы едва ли увидите это в нас, потому что мы – жуткие собственники. А ещё наш рай – это очень тихое и на все сто частное местечко. И теперь само существование без моей М. – персональный ад, в котором я варюсь уже как несколько недель. Но ведь дорога в него вымощена благими намерениями? Это и двигало мной, когда я вовлекал нас в разлуку, так не привычную для нас обоих. И всё-таки, мы сами виновники всех наших бед, верно? Поэтому я лишь прошу сладкого отмщения. Наказания за своё отсутствие. Ведь в конечном итоге только мы сами способны удержать своё счастье. Борясь за него, выгрызая зубами у не согласной с вашим мнением Судьбы. Только мы, и никто больше. У меня всё, – поджимаю губы и кланяюсь зрителям, не надеясь на успех. На самом деле я едва ли желаю его.

Зелёный свет в моей зоне гаснет, и я спускаюсь со сцены, устремляя свой взгляд в толпу. Кажется, звучат аплодисменты и чьи-то восторженные поздравления, но мне совершенно не удаётся воспринимать всё это, когда я замечаю её тонкую фигуру, ускользающую от меня сквозь переговаривающееся скопление зрителей. Так тесно, что я задыхаюсь, пока проталкиваюсь вперёд, следуя за Мией. Да, мне хватило всего одного столкновения взглядов, чтобы узнать. Чтобы нутром ощутить её присутствие. Но знакомые то и дело преграждают мне путь, пожимая руки. Незнакомые лица, гул их голосов. Хочется заорать на них что есть силы и заставить расступиться. Ведь я уже так близок к моей девочке.

Ещё несколько усилий – и я уже почти у входа в уборную. Вижу, как её стройное тело, обтянутое в красивое белое платье, скрывается за дверью. Меня опережают две девушки, одна из которых оборачивается и зазывающе протягивает:

– Меня зовут Марианна, красавчик, и я могу простить тебя за все, что бы ты ни совершил, – смеётся блондинка.

Её подруга коротко извиняется и тянет её за рукав.

– Оставь его, Мэри. Тебе ни для кого не стать М., пока ты кидаешься на парней, как на свежее мясо, – шипит она на блондинку и краснеет, оглядываясь на меня и неловко улыбаясь.

Но мне совсем не до этого. Мне хочется послать всех куда подальше и остановить время, чтобы настигнуть её. Знаю, что она злится. Когда ею движет обида, Миа всегда убегает. А я всегда догоняю. И нет, за всю нашу с ней жизнь мне это не надоело. В первую очередь, Мими была женщиной. Сначала маленькой и неопытной, потом на пути становления, а сейчас в её больших глазах можно разглядеть нешуточный огонь. Женщину, умеющую манипулировать, влюблять в себя и, непременно, заставлять припадать к её ногам.

И я был готов.

Совершаю частые вдохи и выдохи, но ничего не помогает. Моё терпение иссякает, и тогда я захожу в женский туалет. Мать его.

На меня тут же обрушивается поток качественной брани и тихие перешёптывания, не говоря уже о взглядах – заинтересованных и просто ошеломлённых. Лишь одна из всех девушек абсолютно неподвижна. Стоит спиной ко мне, оперевшись двумя руками о туалетный столик возле зеркала, и не произносит ни звука. Миа молчит, но я кожей ощущаю её волнение, перенимая его на себя в удвоенном количестве.

– Я вас настоятельно прошу: оставьте нас наедине, – серьёзно цежу я сквозь зубы.

– Совсем оборзели! – вздыхает одна из них, вылетая из туалета.

– Кажется, вот и М., – мечтательно сообщает девушка и кивает на Мими, медленно шагая к выходу.

– Какой же он страстный, ты видела эти скулы? С какого он курса?

Весь шёпот и ругательства стихают. Удостоверившись, что мы одни, я закрываю дверь на замок и медленно подхожу к ней. Господи, и до чего же всё-таки абсурдны людские поступки! Подыхая вдали от неё, я в буквальном смысле загибался от тоски, а теперь, стоя в полушаге, робею, словно мальчик-подросток. Хотя, если задуматься, то действовал я правильно. Я боялся её спугнуть. Ведь Миа – она словно маленький дикий зверек, к которому подбираться нужно аккуратно и неспешно. А особенно сейчас.