Какой сотрудник не мечтает подкопаться под своего начальника? Только тот, кто боится сам сесть на его место. Если подчиненного пугает ответственность или объем работы, он всегда будет оставаться всего лишь подчиненным, способным максимум на мелкие гадости и прилежную работу. Круглецов не боялся ни того, ни другого, и еще ему страшно надоела квартира, в которой он жил. Способностей в себе он чувствовал целый вагон.
Только вот как сесть на место начальника отдела? Всевозможные доносы, кляузы и жалобы отпадали. Павел Иванович не слишком уважал такую манеру действий, кроме того, охрана всегда знала о сотрудниках института больше, чем они сами. Ну понес бы начальник гуманистическую крамолу во время задушевного разговора за стаканом водки, что было маловероятно, учитывая малопьющее состояние Круглецова. Но все это было бы аккуратно записано, и еще прежде чем Павел Иванович составил донос хотя бы в уме, прежде чем он успел бы выйти в сортир, прихватив с собой мобильный телефон и нашептать по нему разоблачающие фразы с поведением его начальника уже разбирались бы. То же самое относилось к возможным хищениям, припискам и отдыху на Багамах за казенный счет. При том контроле, что имелся в институте, сигналы от работников были каким-то ненужным, замшелым и неэффективным пережитком прошлого, только портящим психологический климат в коллективе. Любого доносчика первым клали под полиграф и детально выясняли, для чего он затеял интригу.
Настоящий, надежный путь был только один — доказать, что начальник работает плохо, а ты работаешь хорошо. Система была молодой, гибкой, достижения сотрудников ценить умела. В нескольких отделах института шла почти непрерывная кадровая революция, но архитектоника... это было даже не болото, а отстойник. Ужас этого проявлялся не в том, что невозможно было показать свои таланты, как у солдата в мирном заштатном гарнизоне нет возможности доказать, что он великий полководец, а в том, что отдел и так со всем справлялся. Они не были ударниками или передовиками, но все задания, что к ним поступали, исполнялись в срок, грамотно и даже с некоторым запасом мощностей на будущие модернизации.
Улучшить исправно действующую систему трудней всего, серьезных перемен здесь не наблюдалось с момента второго основания института, потому Круглецову было от чего прийти в отчаяние. Уже два года, с тех пор как он стал начальником бюро, сменив ушедшего по склерозу и трясущимся рукам предшественника, он искал путей подняться выше. И только несколько месяцев назад он понемногу начал нащупывать возможный метод работы.
— Павел Иванович? — прервал его размышления голос «болванчика»-секретаря. — Оперативка через две минуты.
Круглецов засуетился, стукнул по нескольким клавишам, сбросил часть информации с личной машины в сеть института и выбрался из своей норы. Кабинет начальника отдела, в который так стремился попасть начальник бюро, не представлял собой воплощения его мечты. Если кто-нибудь когда-нибудь придумает скворечник для механического грача или синицы размером с человека, то поначалу он будет выглядеть именно так. Под самой крышей старого корпуса имелся чердак, слегка возвышавшийся над уровнем кровли, раньше там была микрооранжерея или что-то в этом духе. Такой милый каприз старой дирекции. Его вычистили, закодировали от всех внешних воздействий, и получилась вполне приличная комнатка. Правда, туда вела узкая винтовая лестница, никакие кондиционеры не могли изгнать ощущение летнего зноя, и потолок ощутимо давил на макушку каждого посетителя. Вдобавок его нынешний обитатель, Кокнер Яков Умарович, стащил туда тысячу и один сувенирчик из всех мест, где только побывал, а туристом он был изрядным и за свою долгую жизнь разъезжал где мог. Так что больше всего это напоминало воронье гнездо, устроенное в том же скворечнике. Когда туда набивались все семь человек, принимавших участие в оперативке, становилось тесно и до крайности неуютно.
Сегодня обсуждали конструкцию очередной модели, и все -обещало идти своим чередом.
— Начнем, пожалуй, — сипло каркнул Яков Умарович, потёр руки и застучал по клавиатуре, вызывая на экраны чертежи и схемы.
Круглецов смотрел в его глаза, ловил каждое движение зрачков и век, развороты головы и жесты. И еще он думал. В полном понимании речи начальника и крылась первая фаза незамысловатого плана подчиненного. Люди вообще склонны плохо понимать слова других. Обычно до них доходит только общий смысл сказанного, реже они могут уловить интонацию, еще хуже понимают причины тех или иных слов. Павел Иванович захотел заглянуть за ткань речи начальника, почувствовать, что находится между его словами. Что понимать под этим? Он захотел понять причинные корни каждого произносимого Кокнером предложения. Почему он назвал процессор барабаном, а не шкатулкой, как раньше, почему требует больше вариантов ответов, а не доволен тремя-четырьмя? Это можно сравнить с чтением переведенного с английского языка романа человеком, который этим языком владеет в совершенстве, — только по русскому тексту он может восстановить английские фразы и сказать, над какими именно выражениями больше всего мучался переводчик. В этом было что-то от чтения мыслей.
— А такое не пойдет. — Корпусное бюро возражало против дизайна очередной коробки и требовало более мягких линий.
— За такую цену все равно возьмут, не эстетам продаем, — кричали из другого конца комнатки полузадушенным голосом. Яков Умарович уже стучал своим любимым щербатым перстнем по столешнице, и все понемногу утихомиривались.
— Переходим к следующему вопросу, — каркнул он.
— Схождение представленных узлов достигнуто, — отрапортовал Круглецов, представив красивую картинку будущей модели, выполненную в красно-серых тонах.
Зачем надо разбираться в оттенках начальственных мыслей? Для их предсказания. Если человек понимает процесс, он может его спрогнозировать, а отсюда один шаг до управления, так милого сердцу подчиненного. Всем была хороша показанная картинка, расчеты в ней были абсолютно правильны, линия развития была идеальна, перспективы и те казались безоблачными, вот только цветовая гамма, в которой ее выполнила графическая программа, не могла понравиться Якову Умаровичу. Не то чтобы она вызывала у него стойкое отвращение, откровенную аллергию мысли или желание стукнуть кулаком по дисплею. Нет. Она была подобрана так, чтобы он почувствовал легкое пренебрежение и подспудное недовольство.
— Что-то тут не так. — Начальник отдела после двухминутных размышлений покрутил изображение в тщетной попытки найти в расчетах дефект. — Сделаешь еще раз общий анализ, для профилактики, утверждение завтра.
Жадный молох оперативки потребовал очередного вопроса, потом еще, и через полчасика руководители бюро очистили скворечник.
Спрашивается, не занялся ли Круглецов вредительством, саботажем, черным карьеризмом? Словом, всем тем, что может принести выгоду отдельному человеку и убыток всему предприятию? Не применял ли он старых добрых бандитских технологий, когда человеку создаются проблемы, а потом за некоторую сумму успешно и эффектно решаются? Это был достаточно скользкий и темный вопрос. С одной стороны, ресурсы отвлекались, люди вынуждены будут второй раз проделать ненужную работу, с другой — это была типичная внутренняя конкуренция, такие приемы сейчас везде входу, Да и плана разработок новых моделей никто не срывал.
Павел Иванович прекрасно понимал, что поймай его на горячем служба безопасности — останутся от него только берцовые кости вкупе с обгорелым черепом. Потому маскировал свои мероприятия как только мог. Добропорядочный человек ограничился бы созданием на рабочем диске папки, куда аккуратно складировал бы все данные по начальству, как то: дни рождения детей, любимые памятники мировой архитектуры и нелюбимые в устах подчиненных выражения. У Круглецова тоже была такая папка, куда он периодически заглядывал, поддерживая иллюзию старательного середнячка.
Все основные данные он держал у себя в голове, перебирая их как четки каждую свободную минуту. Откуда он их добывал? Естественно, никаких камер слежения, микрофонов подслушивания и манипуляторов прощупывания он к начальнику в кабинет запустить не мог, сотрудникам их иметь не рекомендовалось, а о применении никто вообще ничего не говорил — все и так было понятно. Утешало только то, что начальник тоже не мог откалывать подобных номеров, и доступ к досье подчиненных, собранным безопасниками, у него был ограничен. Выручали память и наблюдательность. Люди в своих разговорах находятся в таком странном противоречии: им хочется сказать собеседнику самое важное, прибегнуть к самым действенным аргументам, но эти доводы основаны на тех моментах их жизни, которые им хотелось бы скрыть.