— Кыш отсюда! — заорал Макс, подбегая к дереву. — Пошла вон!

Слепой голубь резко поднялся в воздух и, громко захлопав крыльями, улетел, ловко огибая все препятствия…Но не успел я успокоиться, как он вернулся, сел на могилу и начал разгребать камни лапками. Ни я, ни Макс не решались подойти к нему ближе, было в нем что-то пугающее.

— Пошла вон! — закричал Макс снова, но уже не так громко. Теперь его голос звучал не так твердо, я понял, что он испугался. Но птица не реагировала, казалось, она не только слепая, но и глухая. И здесь я заметил еще кое-что. На самой верхушке дуба было небольшое гнездо. Я никогда не замечал его раньше, и я был уверен, что оно появилось недавно.

— Смотри, — сказал я Максу, указывая на гнездо. — Ты видел его раньше?

— Нет.

Около гнезда сидела ласточка. Она не двигалась, и создавалось впечатление, что она смотрит на голубя, который все еще разгребал камни. Я хотел позвать отца. Или маму. Но что бы они сказали, узнав обо всем? А если бы они перестали меня любить, узнав, какие несчастья и беды я привлек на нашу семью? Эти мысли крутились в моей голове, как этот ужасающий аттракцион, на котором Макс должен был сойти с ума. Внезапно голубь поднялся в воздух, и в клюве у него было тело убитой нами ласточки. Это произошло так быстро, что я даже не успел ничего понять, не успел даже испугаться как следует.

Слепой голубь поднялся к самой верхушке дерева и аккуратно, как бы с любовью, уложил мертвую птицу в гнездо. А затем улетел. Я видел неподвижное тело, крыло, измазанное засохшей кровью. Тогда я не понимал, что возможно вижу самую удивительную вещь в своей жизни, тогда я думал только об одном — что родители могут увидеть крыло и могут обо всем догадаться.

Макс спросил:

— Ты ведь тоже это видел?

Его голос звучал так, будто он открыл шкаф и увидел там привидение.

— Да. — еле слышно произнес я. Мой голос звучал точно так же.

— Что им нужно от нас?! — закричал Макс. Его лицо стало другим, оно превратилось в какую-то озлобленную и разъяренную гримасу.

Он подбежал к дереву и начал на него взбираться. Я пошел за ним, не совсем понимая, что он собирается делать. Я тоже полез на дерево, использовав глаз дуба как ступеньку. Макс был уже высоко, и мне хотелось догнать его. Но он поднимался слишком быстро, будто окрыленный злобой. Откуда она взялась? Я не понимаю и до сих пор.

— Подожди! — закричал я. Но он не слушал или не хотел слушать. Он был почти у гнезда. И тут раздался оглушающий хруст. Макс ухватился за ветку, на которой лежало гнездо, но та не выдержала и сломалась. Я не успел даже закричать. Я опустил голову — Макс лежал лицом вниз на камнях под деревом, свернувшись в какой-то неестественной позе. Камни, на которых он лежал, в тот же момент окрасились в красный цвет. В ушах звенело.

Макс не двигался. Не двигался и я.

— Макс, ты слышишь?

Я хотел спуститься, но боялся. Мои руки тряслись, а сердце словно перестало биться.

Потихоньку я начал спускаться, поглядывая на Макса. Он так же лежал, не двигаясь. Двигалось только красное, почти черное пятно под ним. Словно кто-то открыл кран…Рядом с ним, буквально в двух шагах лежало гнездо. А возле него — убитая нами птица.

Оказавшись на земле, я, трясясь от страха, подошел к Максу и попытался перевернуть его на спину. Это был кошмар. Его лицо было залито кровью, которая сочилась из огромной раны на лбу. Я не боялся крови, во всяком случае тогда. Меня пугало только то, что я не понимал, дышит ли мой брат или нет.

— Макс! Ты слышишь? — спросил я еще раз, в этот раз очень сильно надеясь получить ответ.

Ответа не было. Я услышал только одно — щебетание у себя над головой.

Еще дальше

Я знаю одного ребенка, который до смерти боялся собственной тени. А еще когда-то я познакомился с мальчиком, которого пугало его отражение в зеркале. Если дети пугаются даже таких вещей, то можете себе представить, что происходило со мной после всего этого. Все вокруг казалось мне чужим, каким-то незнакомым.

На мой крик выбежала мама, за ней прибежал и отец. Я все еще не мог понять, дышит ли Макс. Мне казалось, что происходящее меня не касается.

Он не двигался. Двигалось только красное пятно, которое расплывалось и становилось все больше. Мама больше не сияла, как раньше. Она выглядела так, словно постарела сразу на сорок лет.

В больнице было страшно. Я ждал маму, сидя с трясущимся отцом. Она все не появлялась и не появлялась, и мне приходилось просто сидеть. Я смотрел на людей, которые проходили мимо. Удивительно, но некоторые из них выглядели счастливыми, некоторые даже смеялись. Мне казалось, что трагедия одного человека — трагедия всего мира, но это было не так.

— Все будет хорошо. — тихо произнес отец, пытаясь меня успокоить. Но я в этом не нуждался, вернее нуждался меньше, чем он сам. Я и так знал, что все будет хорошо. По-другому и быть не могло. И я ответил:

— Я знаю, папа.

Когда Макса аккуратно уложили в носилки и унесли в машину скорой помощи, я обрадовался, потому что понял — он дышит. Я смотрел на красное, почти черное пятно на камнях, и удивлялся тому, что у человека может быть так много крови. Даже птицы, кажется, сочувствовали. Они пели как-то иначе. Или мне просто так показалось?

Мамы все не было. Отец попросил меня тихо посидеть, а сам куда-то ушел. В другой день, я бы перепугался до ужаса, но тогда я просто ответил:

— Я подожду.

Я ничего не боялся. Ни того, что остался один среди больных, незнакомых, несчастных и счастливых людей, ни того, что могло случиться с Максом. Я просто витал где-то в космосе, разглядывая скопления галактик.

— Ничего не ясно. Никто ничего не говорит. — сказал отец каким-то механическим тоном, расхаживая туда-сюда. — Ну разве можно так с людьми?

***

Я не знал значения слова «кома». Когда какой-то человек, наверное, врач, сказал, что Макс упал в кому, я подумал, что он упал в шахту лифта, когда его пытались отвезти в операционную. Врач говорил таким тоном, словно случившееся — обычная вещь. Наверное, для него так оно и было. Тяжелая травма черепа, перелом…что-то такое. Эти слова ни о чем мне не говорили. Я просто их не понимал. Травмы очень серьезные, говорил он, нужно ждать, пока он выйдет из этой проклятой шахты лифта.

— Нужно ждать. — повторил он сочувственно и ушел.

Доктору было лет пятьдесят, могу представить, сколько раз в своей жизни он говорил эти слова.

Когда он ушел, мама села на пол и заплакала. А отец просто стоял рядом и смотрел вслед стремительно удаляющегося доктора. Я стоял как бы в стороне от всего этого. Не знал, как я должен реагировать. Но я тоже начал плакать, потому что мне стало жаль маму, жаль папу, жаль Макса…Так продолжалось долгое время.

Мама все плакала.

— Так, — негромко сказала мама, поднимаясь, — вам пора домой. Приедете утром.

Она стояла, держась за стену.

Отец запротестовал, сказав, что никуда не поедет, но мама спокойно ответила, что сейчас не самое подходящее время для того, чтобы спорить.

— Хорошо, — согласился он, — мы приедем завтра утром. Он поцеловал ее в губы и мы ушли.

Ночью я долго не мог уснуть. А когда засыпал, что-то словно вырывало меня из сна. Я просыпался и звал Макса, забывая о том, что случилось днем.

— Ты слышишь? — спрашивал я. — Ты слышишь, Макс? Но, не получав ответа, отворачивался к стене и пытался вернуться в сон. Получалось плохо. В голове была настоящая каша, ничего конкретного, просто куча всего.

Сон опять стал неожиданностью.

— Вставай, сына.

Я открыл глаза, посмотрел в окно — уже светило солнце.

— Что случилось? — спросил я.

— Я еду в больницу, — ответил отец. — Ты пока спи, а чуть позже зайдет бабушка Катя, приготовит тебе завтрак и немного посидит здесь, ладно?