Однако в начале XVI столетия Лион стал столицей французского Ренессанса. Этот космополитический город, через который к тому же лежала дорога на Италию, стал не только площадкой для творческих экспериментов художников, архитекторов, поэтов, но еще и крупным центром международной торговли — там устраивали четыре ярмарки в год. Кроме того, двор короля Франциска I наведывался туда практически ежегодно, и тогда Лион превращался во временную столицу Франции. Там возводили замки и разбивали военный лагерь, устраивали празднества и турниры, давали литературные вечера и утонченные пиры. Эразму Роттердамскому Париж показался после Лиона клоакой, а Франсуа Рабле, объехав почти все французские университеты, обосновался в Лионе. За 50 лет население города увеличилось в полтора раза — до 60 тысяч человек. В XVII веке юридический факультет вернул себе былой престиж; в течение трех лет там попеременно преподавали гражданское, каноническое и французское право.
Уроженцы Прованса и Ниццы отправлялись учиться в Болонью и даже в Прагу и Гейдельберг, а позже, когда их родной город оказался владением Савойи, входившей в Священную Римскую империю германской нации, — в Вену. С 1385 по 1685 год студенты из Ниццы первые четыре года изучали медицину в епископстве Соспель, а завершающую стадию обучения проходили в Турине, Болонье, Гейдельберге или Вене.
Университеты в рейнских городах (Майнц, Страсбург, Базель) привлекали не только немцев, но и венгров, англичан, поляков, итальянцев, французов и голландцев. Греки и македонцы устремлялись в Венецию и Падую.
В XIV–XVI веках Ягеллонский университет в Кракове принимал тысячи учащихся со всей Польши и Литвы, в том числе с украинских и белорусских земель, а также из России, германских государств и Испании. В период его расцвета около 40 процентов студентов составляли иноземцы.
В те времена было принято переходить из одного университета в другой (как в раннем Средневековье переходили из монастыря в монастырь), восполняя пробелы в своем образовании, ведь знания можно было получить только изустно, от преподавателя, или из книг, а их было мало. Странствующие студенты как раз и переносили с собой книги, идеи, познания, которыми делились друг с другом, благо у всего научного мира был один общий язык — латынь. Эразм Роттердамский, став студентом в 25 лет, исколесил всю Европу, неоднократно бывал во Франции, Англии, Базеле и посетил несколько итальянских городов, не говоря уже о голландских. Путешествовали и наставники школяров. Например, Иоанн Дунс Скот преподавал сначала в Оксфорде, потом в Париже, а скончался в Кёльне; Фома Аквинский (1125–1294) преодолел 11 тысяч километров пешком или верхом на осле, от Кёльна до Неаполя через Париж; Андреас Везалий (1514–1564) начал учебу в Испанских Нидерландах, продолжил в Париже и Монпелье, вернулся в Леуварден, докторский колпак получил в Базеле, а потом преподавал в Падуе. Так выткалась паутина личных связей между университетами и учеными, ставшая кровеносной системой интеллектуальной жизни Европы. Не случайно в Средние века, да и в эпоху Возрождения, одни и те же художественные течения (романский стиль, готика и т. д.) одновременно возникали в разных регионах.
Но вообще-то среднестатистические студенты предпочитали учиться поближе к дому, а не ехать за тридевять земель, тем более за границу. Можно представить, с какими опасностями было сопряжено подобное путешествие: в Италии свирепствовала чума, Франция и Англия вели Столетнюю войну (1337–1453), а тут еще в католической церкви произошел Великий раскол… Вот лишь один пример: в 1422 году, за 30 лет до окончания Столетней войны, теолог Жан Бопэр решил отправиться из Франции в Англию, но по дороге угодил в засаду и лишился руки.
Весной 1436 года Париж, уже 16 лет находившийся под английской оккупацией, являл собой ужасное зрелище: он обезлюдел от голода и чумы, был разорен войной, покинут знатными жителями; его население сократилось наполовину, по улицам рыскали волки, опустевшие дома разбирали на дрова; поговаривали о том, чтобы перенести столицу в какой-нибудь из городов на Луаре… Какое уж тут учение?
В середине XVI века Франция пребывала в состоянии войны с Испанией; испанцы не могли учиться в университете Монпелье, однако по меньшей мере один представитель этой нации добился позволения находиться в нем и в марте 1553 года даже был произведен в бакалавры. Но это, впрочем, исключение из правила. Как всегда бывает, войнам сопутствовал всплеск шпиономании, препятствовавший свободному перемещению жителей Европы, в том числе и школяров. Группа германских студентов из Монпелье решила отправиться в Тулузу, но на полпути, в Нарбонне, тамошний губернатор принял их за лазутчиков и велел поворачивать оглобли, угрожая повесить их на первом же дереве, если они попытаются пройти в Тулузу пешком. 1 марта 1557 года в тот же Нарбонн приехали базелец Феликс Платтер и еще три немецкоязычных студента, в том числе двое из Страсбурга. Все они назвались швейцарцами, потому что во Франции к ним было более благожелательное, по сравнению с «другими немцами», отношение из-за союзных договоров. Их отвели к губернатору, которому они сказали, что являются студентами и хотят посетить Францию. Тот не поверил и позвал человека, который мог поговорить с ними на латыни. По счастью, при Феликсе оказалось письмо из Базеля, написанное на этом языке, и все сомнения разрешились. После этого губернатор был так любезен, что даже порекомендовал им один из постоялых дворов.
Помимо всего прочего, путешествие — удовольствие не из дешевых, а лишних денег ни у кого не водилось. И всё-таки находились смельчаки, которых тяга к знаниям заставляла отправляться в путь. И дело было не только в престиже некоторых университетов, снискавших себе хорошую репутацию, но еще и в том, что правители университетских городов брали эти учебные заведения под свое покровительство и обеспечивали «распределение» их выпускникам с учеными степенями. Если не видишь себе применения на родине — может, фортуна улыбнется за рубежом?
Впрочем, власти быстро поняли опасность утечки мозгов и приняли меры. Например, в 1349 году Флоренция запретила своим гражданам учиться где-либо еще, кроме своего университета. В 1407 году аналогичный запрет издало правительство Венецианской республики: отныне ее подданные могли посещать только Падуанский университет (Падуя была аннексирована двумя годами ранее). Но эти запреты пошли на пользу делу образования, поскольку способствовали возникновению и развитию новых университетов — например, в Сарагосе, Валенсии, Гранаде, Турине, Галле или Геттингене. Если в 1300 году в Европе насчитывалось в общей сложности полтора десятка высших учебных заведений, за два века их число увеличилось до семидесяти.
Реформация придала новый толчок «академическим странствованиям». В 1523 году Густав Ваза изгнал из Швеции датчан и стал королем, основав новую династию. Населению страны навязывали лютеранство, и университет Упсалы, на какое-то время превратившийся в оплот католицизма и потому потенциально нелояльный властям, быстро опустел. Студенты теперь отправлялись учиться в протестантские университеты Германии, предпочитая Виттенберг. В 1593 году общее собрание студентов и преподавателей в Упсале постановило полностью «перековаться» и превратить университет в кузницу кадров для лютеранской церкви. Сын Густава Вазы, впоследствии взошедший на трон под именем Карла IX, даровал университету новые привилегии.
Жан Кальвин, отрекшийся от того, чему его учили на богословском факультете Сорбонны, и посвященный в доктрину Лютера во время изучения права в Орлеане, принес знамя Реформации в Женеву, которую сделал бастионом кальвинизма. В местном университете даже лекции читали на французском языке, а не на латыни. В 1536 году подрывные сочинения Кальвина распространились по французским провинциям и Испанским Нидерландам. В Дуэ был основан университет, который должен был стать католическим противовесом Женеве и привлечь к себе франкоязычных студентов, которые до того отправлялись в Париж или Орлеан. Правда, лекции там читали на латыни. Благодаря этому в Дуэ могли преподавать английские профессора-католики из Оксфорда, отправившиеся в изгнание, после того как Генрих VIII порвал со Святым престолом.