Но рабочая форма — это все-таки рабочая форма. Если брюки немного широки в поясе, то этот недостаток устраняется при помощи брезентового брючного ремня. Он прочно закрепляет их.

Полотняная рубашка тоже иногда оказывалась великоватой. Но морской ремень с бляхой помогал навести порядок и здесь.

Другое дело — выходная форма: черные суконные брюки, синяя шерстяная форменка с воротничком. Если командование мирилось с недостатками в подгонке и этой формы одежды, то юнги никак не могли согласиться с тем, чтобы на них что-нибудь сидело не так, как положено.

Бушлат длинен и мешковат. Брюки внизу узки. Воротничок и тельняшка бьют в глаза свежестью — их хозяин совсем еще молодой моряк и ничего не испытал в морской жизни.

У моряков есть свои славные традиции, благодаря которым они снискали себе известность людей неустрашимых, привыкших бороться со стихией, стойких в бою, крепких в дружбе. И как только молодой человек оденет морскую форму, так все эти качества он считает неотъемлемой частью своей натуры. Так уже повелось. И поэтому форма для моряка — далеко не последнее во всей его жизни дело. Каждая деталь его формы — овеянный романтикой символ. Бескозырка с ленточками! Это же не фуражка или какая-то там шляпа. Муаровая с черными полосками гвардейская ленточка! Это слава, доблесть, геройство! А что написано на этой ленточке? Когда-то, очень давно, уходя в море, матросы писали на ленточке имя своей любимой. Теперь по надписи на ленточке можно определить, к какому именно отряду моряков принадлежит хозяин бескозырки.

А воротничок! Три скромные белые полоски на синем поле. Некоторые думают, что синий цвет воротничка и белые полоски на нем просто обозначают море и что-то вроде волн или пены. Пусть же знают несведущие люди: дело не просто в море. Три белые полоски — это символ трех великих побед русского флота под Чесмой, Синопом и Гангутом!

Тельняшка! Тоже символ! Символ морской души, всего лучшего, что заложено в ней. Моряк идет воевать на сушу, расстается с родным кораблем, с бушлатом и даже бескозыркой. Надевает на себя брюки, шинель, гимнастерку и металлический шлем сухопутного солдата. Но тельняшку он никогда не снимает.

Форменка, бушлат, брюки — все сидит на моряке по-особенному. Моряка издалека видно. На моряка все смотрят. И моряку совсем не все равно, как на нем сидит флотское обмундирование. У моряка душа не на месте, если в форме нет порядка. Традиции в Военно-Морском Флоте — великое дело! Они есть даже у каждого флота и флотилии. И опытный, много служивший моряк, даже не глядя на надпись на ленточке, а только по тому, как сидит бескозырка, сможет отличить североморца от балтийца, тихоокеанца от черноморца.

Ваня Таранин решил исправить недостатки в своей выходной форме. Новый воротничок он променял какому-то матросу на поношенный, с поблеклыми синими полями. Бушлат на нем сидел неплохо, потому что Ваня был высок и строен. Но вот брюки… Они были узки внизу и больше походили на смешные дудочки, чем на настоящие флотские брюки.

Кое- кто из юнгов пытался расширить брюки при помощи вставных клиньев. Но такой метод оказался устаревшим и непригодным. Во всех приморских городах комендантские обходы забирают «братишек-клешников», приводят их в комендатуру и заставляют тут же вырезать клинья ножницами.

Ваня Таранин узнал о совершенно новом способе. И, рассматривая свои суконные брюки накануне выходного дня, он сказал товарищам:

— Завтра с утра, конечно, объявят форму номер три. А какая у нас форма? Смех! Брюки не брюки… Макароны какие-то…

— Не по заказу шиты, — сказал Жора Челноков.

Петушок добавил:

— Матросы вон служат по нескольку лет, у них в баталерке свои кореши. Берут брюки на два, а то три размера больше. Из таких какие хочешь можно сделать. А вставить клинья — все равно заставят вырезать.

— Так можно же обойтись без клиньев, — сказал Ваня и приставил палец к губам: — Только, чур, не выдавать. Сегодня командир нашей смены Цыбенко говорит мне: «Ты, говорит, Таранин, аккуратный парень, ходишь всегда чисто. За аккуратность тебя командир роты хвалит. А вот посмотришь на тебя, когда ты одет по форме три… Нога у тебя крупная, а брюки — смешно смотреть. Не тот ты размер для себя взял». А я, говорю, не выбирал. Такие дали. «Знаю, говорит, у молодых всегда так. А хочется мне, чтобы ты примерным был всегда. И в рабочее время и в выходной.» Так как же быть-то, спрашиваю, товарищ старшина первой статьи? «Научу, говорит, только никому ни слова. Комар носу не подточит. Никакой обход не придерется». И знаете как? — Ваня поднял матрац и достал из-под него фанерную дощечку. — От вас я все равно не скрою. Только смотрите, ребята, никому ни слова. Старшину не подведите.

— Да ладно тебе, — перебил Ваню Челноков. — Чего уж там…

— Могила! — поддержал Жору Петушок.

— Ну то-то. А все очень просто. Надо низы брюк намочить и сырые натянуть на дощечку. На фанере они растянутся, а потом в таком виде и высохнут. Можно любой ширины сделать.

— Здорово! — воскликнул Петушок. — Давайте сейчас же сделаем.

— Раз без клиньев, значит, можно, — согласился Жора.

16

Утром выходного дня в лагерь пришел начальник школы юнгов Абрамов, начавший службу на флоте еще до революции.

Увидев его, дежуривший по лагерю замполит первой роты лейтенант Соколов вдохнул всей грудью и, напрягаясь до последнего предела, раскатисто скомандовал:

— Сми-и-ррно!

Стоявшие у палаток юнги подтянулись, повернулись в сторону начальника школы.

Лейтенант Соколов приложил руку к фуражке.

— Товарищ капитан первого ранга, дежурный по лагерю лейтенант Соколов.

Он сделал шаг в сторону, повернулся во фронт, давая дорогу начальнику школы, и, когда Абрамов негромким спокойным голосом скомандовал «вольно», так же во весь голос повторил:

— Вольно!

Начальник школы поздоровался с Соколовым и пошел вдоль палаток и строящихся землянок. Острое лицо его с прямым нависающим носом и густыми седыми бровями было спокойно.

Он знал, что кое-кто из юнгов отлынивает от работы, бродит по лесу, что с камбуза пропадает посуда, и начальник столовой ходит по лесу и берегам озер и собирает разбросанные там бачки, миски и чумички.

Гурька Захаров в этот день был дневальным по роте. Офицеры остановились около палатки, в которой находился ротный наряд.

Гурька слышал, как начальник школы спросил командира роты старшего лейтенанта Сти-феева;

— Когда закончите строительство землянок?

— Через три дня закончим.

— Хорошо. Через два, дня откроем новую столовую. Самое трудное останется позади. Учебные кабинеты готовы к занятиям. Сегодня надо показать их юнгам. Да… А вот с дисциплиной…

Стифеев попросил:

— Разрешите?

— Говорите.

— При отборе ребят на местах допущены

ошибки. Брали всех, кого попало. В школу пришли… — Стифеев замялся, потом продолжил: -

Вместе с хорошими ребятами в школу попало немало хулиганов. Я полагаю, что мы должны избавиться от них. Пускай будет меньше, но лучше.

— Все?

— Все.

— Наших юнгов, — сказал лейтенант Соколов, — война поставила в исключительные условия. Тяжелые условия, я имею в виду. Многие из них являются настоящими детьми войны. Родители их погибли на фронте или во время налетов вражеской авиации на тыл. Эти ребята по нескольку месяцев бродили по дорогам, беспризорничали, пока их не подобрали…

— Тем более они должны бы… — перебил своего заместителя Стифеев.

Капитан первого ранга качнулся на носках, пожевал губами и, очевидно, не желая слушать, что еще скажет командир роты, приказал:

— Постройте роту.

— Есть построить! Первой роте строиться!

Дежурный по роте подхватил команду старшего лейтенанта:

— Первой роте строиться!

Гурька засвистел в боцманскую дудку, которая у него висела на шее, и, обходя палатки, кричал во весь голос:

— Первая рота, выходи строиться!

Через несколько минут первая рота выстроилась.