— Держу пари на зажигалку, — негромко промолвил Григорий, — что с трёх раз угадаю, какой груз они везут!

Полицейский подошёл поближе и явно заинтересованным тоном спросил:

— А если не угадаете?

— Семь бед — один ответ! — рассмеялся Тарасюк. — Если не угадаю, придется покупать новую.

Огненные глаза очередного тягача показались из-за поворота.

Полицейский зажёг красный фонарик.

— Что случилось? — крикнули из кабины, когда тягач с тяжёлым скрипом остановился в двух шагах от Тарасюка.

— Проверка! — объявил полицейский, легонько подтолкнув Григория к прицепу, а сам, с большей лёгкостью, чем можно было предполагать по его плотной фигуре, вскочил на колесо, подтянулся и заглянул за высокий борт.

— Ну! — нетерпеливо шепнул он.

— Атомная бомба! — произнес Тарасюк трагическим шёпотом.

Полицейский презрительно фыркнул:

— Раз!

— Новая колокольня для монастыря святого Гильома?

— Два!

— Марсианский корабль для туристов?

— Три!… А ну-ка лезьте сюда!

Григорий не заставил себя ждать. Одним прыжком он вскочил на колесо и заглянул в кузов.

Там было пусто!

Полицейский с победным видом поглядел на Тарасюка, первым спрыгнул с прицепа, любезно предложил руку Григорию и зажёг зелёный фонарик:

— Всё в порядке! Можете ехать!

Обдав Тарасюка тучей дизельного дыма, тягач взревел и тяжело тронулся с места.

— Ну как? — весело спросил полицейский.

— Не хочешь — не берись, а взялся — не журись! — в тон ему ответил Тарасюк, вручая зажигалку.

…Только на рассвете, когда длинная колонна тягачей, натужно ревя, проследовала в обратном направлении — к Бейруту, старенький «додж» смог двинуться дальше.

Полицейский приподнял феску и поклонился Григорию, как старому знакомому.

Через два часа машина въехала в кривые улочки Хирбета, образованные — как и везде на Востоке — не домами, а глухими глинобитными заборами.

— В гостиницу? — устало спросил шофёр.

— Сначала к пирамиде!

Проскочив Хирбет за какие-нибудь пять-шесть минут, «додж» запрыгал по грунтовой дороге, изрытой тяжёлыми скатами тягачей, потом выехал на каменистое плато с остатками кирпичных сооружений явно почтенного возраста и, наконец, остановился.

Поломанные кусты, погнутые стволы молодых деревьев, глубокие отпечатки шин на земле — всё это не оставляло никаких сомнений в том, что тягачи были здесь. Но зачем?

На площадке, размером в хорошее футбольное поле, засыпанной щебнем, валялись небольшие валуны. А дальше, у края холма, возвышалась знакомая Тарасюку по десяткам фотографий трёхгранная пирамида.

Перескакивая через маленькие камни и огибая на бегу большие, Тарасюк, запыхавшись, подбежал к каменному великану и шагов за двадцать от него остановился.

Ближе подходить не хотелось. Очень большие предметы лучше рассматривать издали.

Григорий стоял и думал о тех, кто оставил этот удивительный знак. Знак чего? Этого, к сожалению, пока никто не знает.

Медленными шагами Григорий подошёл к пирамиде и положил ладонь на её шершавую грань.

И тотчас же отдернул руку в величайшем изумлении.

Или он сошёл с ума, или только что совершил великое открытие. Хирбетская пирамида была сделана не из песчаника. И не из базальта, не из доломита, не из гранита, не из мрамора…

Григорий ещё раз погладил стенку, внимательно осмотрел её, машинально сунул в рот сигарету, чертыхнулся, не обнаружив в кармане зажигалки, и с минуту простоял в глубоком раздумье.

— Чушь! — наконец воскликнул он. — Дикая чушь! Древние не знали железобетона!

— Вы совершенно правы! — раздался рядом незнакомый голос.

Тарасюк обернулся. Около него стоял высокий, очень худой мужчина в белой рубашке и грубых парусиновых брюках.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

КОЗА ЖОЗЕФИНА И ЗАГАДОЧНАЯ НАХОДКА

Между нами говоря, взрослые любят преувеличивать свою роль в истории. И очень не любят признавать, что большей частью своих достижений человеческая цивилизация обязана не им. Ещё пока взрослые не вырастут как следует, они всё отлично понимают. Но как только выбьются в большие, сразу начинают посматривать на всех, кто меньше ростом, сверху вниз.

И только иногда скрепя сердце они вынуждены отдавать ребятам должное. Слышал ли, например, кто-нибудь пословицу «Истина глаголет устами взрослых»? Конечно же, не слышал. Потому что такой пословицы нет. Зато пословицу «Устами младенца глаголет истина» знает каждый.

Или история с голым королем! Все взрослые вели себя в этой истории не слишком умно — и король, и министры, и многие другие. А кто сказал, что на самом деле никакого платья на короле нет? Может быть, всё-таки какой-нибудь взрослый? То-то же!

Мы уж не говорим о том, как плохо пришлось бы вдове Дуглас, а может быть, даже и судье Тэтчеру, если бы не Том Сойер. Индеец Джо перерезал бы их, как куропаток.

Так что нет ровно ничего удивительного в событиях, которые произошли ранним утром 5 января 196… года (ровно за месяц до того, как Матвей Белов пришёл к Леониду Серегину, а Леонид Серегин к Григорию Тарасюку) в пункте, находящемся немного севернее тридцатой параллели и немного восточнее тридцатого меридиана — неподалеку от Аравийской пустыни. Той самой Аравийской пустыни, которую проходят по географии в пятом классе.

Халид не проходил географии в пятом классе. Впрочем, он не проходил её и в каком-либо предшествующем или последующем классе, как не проходил и никаких других предметов, поскольку вообще не учился в школе: по мнению отца Филиппа, посещать школу монастырскому пастушонку было вовсе не обязательно. Дедушка Джафар, упросивший отца Филиппа взять в монастырь Святого Гильома своего младшего внука, должен был радоваться уже тому, что Халид не умрет с голоду, как это случилось с половиной их племени.

Итак, Халид никогда не учил географии. Но он отлично знал, что пустыня недалеко и что второй такой отвратительной козы, как эта рыжая Жозефина — любимица господина настоятеля, — нет во всём белом свете. Поэтому надо было поторапливаться.

Нет, Халид не боялся суковатого посоха отца Филиппа — вот уже год как его не бьют. Но за рыжую Жозефину придется отрабатывать ещё целый год! А он и так не знает, как вытерпеть до конца срока.

Уже давно поднялось из-за скал горячее солнце, тени стали короче, а проклятой козы будто след простыл. Халид поднимался всё выше в горы, внимательно вглядываясь в каждую расселину, в каждый куст. Постепенно он добрёл до перевала — самой высокой точки маленького хребта, отделявшего приморскую долину от пустыни.

Халид обернулся. Далеко внизу едва виднелись развалины древних построек и одиноко возвышалось остриё каменной пирамиды. Ни людей, ни животных — только бурые скалы да редкие пыльные кустики с обожжённой солнцем кожистой листвой окружали мальчика.

— Э-э-ге! — крикнул он, сложив ладони рупором.

Крик прокатился по скалам и заглох.

Халид миновал голую верхушку горы, свернул с тропы и двинулся вниз к роднику — напрямик, обдирая бока об острые колючки кустарника. «Чёртова Жозефина! — думал мальчик. — Не провалилась же она в самом деле сквозь землю?»

И только он так подумал, как его нога соскользнула с камня и повисла в воздухе. Едва удержавшись от падения, Халид взглянул вниз и, к своему величайшему удивлению, увидел довольно большую круглую дыру. Дна не было видно.

Он поднял увесистый камень, швырнул его в дыру и прислушался. Из глубины донёсся глухой звук удара.

— Если Жозефина провалилась сквозь землю именно здесь, то дело плохо! — сказал Халид вслух.

Вероятно, то же самое сказал бы или подумал на его месте любой взрослый, после чего спокойно побрёл бы дальше.

Но Халиду ещё не исполнилось двенадцати лет. А известно, что в этом возрасте великий дух исследований поглощает человека целиком и полностью. Швырнув в дыру ещё два камня и постояв несколько минут на коленках на краю странного колодца, мальчик полез туда сам, цепляясь за шершавые стенки.