– Несколько рюмок. Большинство людей, которых я искал, проводят ночь в барах и кабаре.

– Вы были пьяны?

– Не очень.

– Пали духом?

– Я не знал, к кому еще обратиться.

– У вашей жены были деньги?

– Не больше, чем у меня… У нее в сумке оставалось, должно быть, двадцать или тридцать франков…

– Продолжайте… Гарсон! Еще жареного картофеля, пожалуйста…

– Когда я вошел, она лежала на полу, а когда подошел поближе – увидел страшное, – он оттолкнул тарелку и жадно выпил четвертую рюмку вина. – Извините, я предпочел бы об этом не говорить.

– В комнате было оружие?

Рикен молча смотрел на Мегрэ, наступил решительный момент.

– Револьвер? Автоматический пистолет?

– Да.

– Автоматический пистолет?

– Мой браунинг, калибр шесть тридцать пять, производства Эрсталь.

– Где вы достали это оружие?

– Я ждал этого вопроса… Конечно, вы мне не поверите…

– Купили у оружейника?

– Мне ни к чему было покупать пистолет. Однажды мы с друзьями сидели ночью в ресторане «Ла Виллет», много пили… А потом буянили, – он покраснел. – Особенно я. Другие подтвердят. Когда я выпью, мне кажется, что я замечательный тип. К нам присоединились какие-то незнакомые люди. Вы знаете, как это бывает в ресторанах под утро. Это происходило два года назад, зимой. На мне была куртка на меху. Софи была со мной. Она тоже пила, но, как всегда, прекрасно соображала. Назавтра, надевая днем куртку, я обнаружил в кармане пистолет. Жена сказала, что я купил его ночью, несмотря на ее запреты. Будто бы я уверял, что непременно должен убить человека, который меня ненавидит. Я повторял: «Либо я – либо он, понимаешь, старушка?»

Мегрэ зажег трубку и глядел на своего спутника: трудно было определить, о чем он думает.

– Продолжайте. Итак, четверг, четыре часа утра. Полагаю, никто не видел, как вы вернулись к себе?

– Конечно.

– И никто не видел, как снова вышли?

– Никто.

– Что вы сделали с оружием?

– Откуда вы знаете, что я от него избавился?

Комиссар пожал плечами.

– Не понимаю, почему я это сделал. Я чувствовал, что меня обвинят.

– Почему?

Рикен с удивлением посмотрел на Мегрэ.

– Ну как же, это естественно. Только у меня был ключ. Кто-то воспользовался моим оружием, которое я хранил в ящике комода. Случалось, мы с Софи спорили. Она хотела, чтобы я получил постоянное место.

– Кто вы по профессии?

– Если это можно назвать профессией – я журналист, но постоянного места работы не имею. Я печатаю свои статьи, чаще всего рецензии на фильмы, где удастся.

– Вы бросили браунинг в Сену?

– Немного ниже моста Бир-Акем… Потом я бродил, искал, где откроется первый бар… Когда я наконец нашел бар в районе Вожирар, то выпил одну за другой три рюмки рома. Если бы меня стали допрашивать, я не смог бы отвечать. Я был уверен, что запутаюсь… Теперь меня засадят в одиночку. Мысль о тюрьме, о громадных засовах на дверях… Я страдаю клаустрофобией до такой степени, что не могу ездить в метро…

– И поэтому вы решили бежать за границу?

– Нужно побывать в моей шкуре, чтобы понять меня. Не могу даже назвать кварталы, по которым бродил… Мне необходимо было уйти подальше от Гренель. Помню, что оказался я вдруг на Монпарнасе, потом помню белое вино на бульваре Сен-Мишель. Я надеялся выиграть время, избежать допроса в том состоянии, в котором находился. В Бельгии или в другом месте я мог бы следить за газетами, как продвигается расследование.

Такое сочетание хитрости и наивности не могло не вызвать улыбки у Мегрэ.

– Что вы делали на площади Республики?

– Ничего. Я оказался там, как мог бы оказаться в любом другом месте. У меня оставалось десять франков. Я пропустил три автобуса.

– Потому что это были закрытые машины?

– Не знаю… Клянусь, комиссар, не знаю. Мне необходимы были деньги, чтобы купить билет на поезд. Я поднялся на площадку автобуса. Там было набито. В этой толчее я очутился за вашей спиной. В какую-то минуту вы подались назад и едва не потеряли равновесие. Я заметил, что у вас из кармана торчит бумажник. Я выхватил его, не думая, но когда поднял голову, увидел, что на меня смотрит какая-то женщина. Удивляюсь, как она сразу же не забила тревогу. Я выскочил на ходу. К счастью, автобус проезжал по очень людной улице, от которой отходили узкие и запутанные переулки. Я побежал… Потом долго шел…

– Гарсон, два пирожных!

Было половина второго. Через сорок пять минут правосудие приступит к делу, и квартирка на улице Сен-Шарль наполнится официальными лицами, а полицейские будут сдерживать любопытных, не позволяя им подойти ближе.

– Что вы со мной сейчас сделаете?

Мегрэ ответил не сразу, потому что еще не принял никакого решения.

– Вы меня арестуете? Я понимаю, что вы не можете поступить иначе, однако же клянусь вам…

– Ешьте! Может, кофе?

– Зачем вы все это делаете?

– А что особенное я делаю?

– Заставляете меня есть, пить. Не торопите меня, а, напротив, терпеливо слушаете. Не это ли называется у вас «ловить на ласку»?

Мегрэ улыбнулся.

– Я только пытаюсь упорядочить некоторые факты.

– И заставить меня говорить?

– А я ведь не очень настаивал.

– Сейчас я чувствую себя немного лучше… – он съел пирожное и закурил сигарету. Его лицо слегка порозовело. – Но я не в силах вернуться туда, увидеть это снова.

– А каково мне?

– Ну, это же ваша профессия. Кроме того, речь ведь идёт не о вашей жене.

Бредовые идеи внезапно сменялись вполне здравыми рассуждениями, слепой страх отступал перед логическими доводами.

– Странное вы существо.

– Потому что я откровенен?

– Мне бы тоже не хотелось, чтобы вы болтались, мешая всем, когда приедет прокуратура, и уж совсем ни к чему, чтобы журналисты мучили вас своими вопросами. Когда мои инспектора прибудут на улицу Сен-Шарль – кстати, они, наверное, уже ждут нас там, – я отправлю вас на набережную Орфевр.

– В одиночную камеру?

– В мой кабинет, где вы благоразумно подождете.

– А потом, что будет потом?

– Зависит от обстоятельств.

– Что вы имеете в виду?

– Пока я знаю меньше, чем вы. Ведь я не осмотрел тело и не видел оружия.