Как хорошо оказаться внутри теплого «Майбаха» после промозглого февральского балтийского ветерка и опять пошедшего снега! Увы, ненадолго. Через пяток километров должна быть развилка дороги с поворотом к берегу. Просматривая фотографии перед вылетом, я наткнулся на это странное небольшое здание рядом с обычным домом. В чем странность? Судя по размеру отбрасываемой тени, высота помещения была максимум пара метров. Очень низенький домишко. Крыша притом была тоже какая-то странная. Мелкие прямоугольники с зеленоватыми переливами. Но, главное было, что у самого берега удалось разглядеть стационарный пост береговой охраны. Если его нейтрализовать, то там втихую можно будет уйти.

Втихую? А вот фиг вам! То бишь индейское национальное жилище, как говорил любимый герой моего детдомовского детства. Наглость, какая! Гады! Сволочи! Я вам рога пообломаю! Через четыре месяца собрались ударить всеми силами своего Вермахта по моей Родине? Оружие возмездия свое недоделанное здесь сляпать пытаетесь, сверхчеловеки фашистские? И одновременно цветочки выращиваете?…

Интересно, и чего я тогда так разошелся? Перенервничал во время операции? Может быть, раньше времени отходняк начался? И кто же меня, ненормального, знает? Во всяком случае, когда, расталкивал льдины, подплыла к берегу резиновая лодочка, связанный Браун, глядя на меня, как на нечто ужасное, отталкиваясь ногами, все время пытался отползти подальше. Сзади замерзала разгромленная, с перебитыми стеклами теплица (тоже мне, странное здание!). А в руках у меня был огромный букет роз, завернутый в пуховую маскировочную накидку и несколько слоев парашютной ткани. Может быть, к Светкиному дню рождения еще успею?!

Интересно, как звучат «сопляк» и «балбес» по-грузински? Точно не знаю, но теперь могу предполагать Иосиф Виссарионович Сталин ругался на своем родном языке долго, вероятно, виртуозно и, возможно, с наслаждением

Когда я ввалился в городскую квартиру вождя с громадным букетом роз, было начало одиннадцатого часа вечера. Среда, двадцать восьмое февраля тысяча девятьсот сорокового года. Четырнадцатилетие Светланы. Немногочисленные гости уже разошлись. Вообще-то сам Сталин здесь не жил. Обычно он ночевал на ближней даче в Кунцево. Поэтому в квартире зимой жили дети вождя, кроме старшего Якова. А так как Василий учился в Качинском летном училище, то тут сейчас хозяйничала одна Светлана. Скинув куртку и папаху на руки ординарцу, я в белом парадном кителе (переоделся в самолете) вошел в большую столовую. Из динамиков стереофонической акустической системы звучало «Притяжение земли» в исполнении Льва Лещенко. Светка стояла у стола с ламповым проигрывателем и перебирала долгоиграющие пластинки. Сталин сидел за низеньким журнальным столиком, курил трубку и слушал, какие «там горы высокие». Мое появление в столовой чем-то напоминало картину Репина «Не ждали». Светлана обернулась на легкий сквознячок из открытой двери и застыла с радостной улыбкой. А вот вождь… Иосиф Виссарионович аккуратно положил дымящуюся трубку на край пепельницы, встал и начал громко ругаться на грузинском языке. «Дети галактики» уже успели приземлиться на «дорогую Землю». «Сокол Хабибулин» Никитина (наверняка Димки Горина контрабанда. Он почему-то был очень неравнодушен к этой песне) вовсю пытался выяснить свой позывной летчика-космонавта, а Иосиф Виссарионович все ругался. Пара грузинских слов повторялась достаточно часто. Мои способности аналитика идентифицировали их именно как «сопляк» и «балбес». Улыбка медленно сползла с лица Светланы. Вместо нее появилась злость. Девушка покраснела. Вжик! Звукосниматель слетел с пластинки, откинутый рукой Светки в сторону.

– Папа, не кричи на моего Егора!

Моего? Неужели? Вот это выдала! Глупая радостная улыбка появилась теперь уже на моем лице. Сталин замолчал, махнул рукой в сторону Светланы и сел обратно в кресло.

– Вот такие вот дела, – констатировал Викентьев. – И, главное, как не вовремя.

– Да уж, – усмехнулся Коган, – в тихом омуте черти водятся. Я от Воропаева такого не ожидал. А уж об операции мог бы с нами посоветоваться. Я, когда сегодня утром связался со Сталиным, застал его очень задумчивым. И первое, что Иосиф у меня спросил, это был вопрос о Синельникове в нашей истории.

– И что ты ему ответил? – тут же заинтересовался директор проекта.

– А что я мог сказать? Мы же с тобой когда еще обсуждали этот вопрос. Я и придумал версию. Мол, проверили по архивам сразу, как только он был назначен директором СГБ. У нас такой тоже был. Расстрелян в конце тридцать седьмого по навету завистника. В пятьдесят пятом реабилитирован за отсутствием состава преступления. – Полковник закурил сигарету. – И только потом мы начали обсуждать надвигающуюся войну.

– То есть его больше интересовал Синельников, чем война? – удивился Викентьев.

– Нет. Просто эти вопросы в его сознании как-то взаимосвязаны. Сталин вот уже почти три года, как привык верить моему послезнанию. Тут приходит наш герой и утверждает, что война будет на год раньше. А после этого срывается в никем не санкционированную операцию. С блеском проводит ее и является поздравить Светлану Сталину с днем рождения. Что бы ты подумал в такой ситуации?

– Ну… – Директор проекта задумался. – Неуправляем, хотя и очень удачлив. Занимаемой должности не соответствует. Снять немедленно.

– Вот потому-то, Юра, ты только подполковник, а он генералиссимус, – усмехнулся Коган. – Иосиф отлично разбирается в людях. «Кадры решают все», сказал вождь и сделал ставку на молодых. Старым коммунистам он не верит. Они дорвались до власти и творят черт знает что. Кто-то играет в заговоры, пытаясь пошатнуть самого Сталина, кто-то гребет под себя все ценности, до которых может дотянуться, а некоторые малолетних девчонок в постель тащат, как, например, тот же Рыков. Да, да, не удивляйся, в закрытых архивах много чего интересного есть. Другое дело – молодежь. Она считает, что всем обязана стране и лично Сталину. Молодые не помнят, как жилось при царе. Они знают, что было плохо. А сейчас там живется все лучше и лучше. Значит, надо выдвигать молодых. И они вполне оправдывают решение Сталина. И вдруг такой пассаж! Тот парень, которому он доверял, который справлялся с любым поручением, вдруг сходит с катушек! Почему? Неужели решение неправильное? Надо разобраться в причинах, которые подвигли любимчика на авантюру. Чего уж тут от себя самого скрывать, думает Иосиф, именно любимчик. Как только он обратил внимание на Синельникова, тот стал расти но служебной лестнице не по дням, а по часам. Даже по минутам. – Коган загасил сигарету и посмотрел на Викентьева. – Ну, что, дошло до тебя?

– Любимчик влюбился в его собственную дочь и пошел во все тяжкие ради девчонки?

– Именно! – улыбнулся полковник. – Теперь он будет еще преданнее, еще работоспособнее. Надо только направить его в правильное русло и держать на коротком поводке. А ошибки в ставке на молодежь нет. Вот так примерно рассуждал Сталин. Да и срыв, в конце концов, послужил делу. На Синельникова появился мощнейший способ воздействия. Плюс Страна Советов заполучила отличного специалиста-ракетчика, а противник лишился талантливого, самого молодого на момент получения звания, доктора наук. Далее. После моего подтверждения очень высокой вероятности выводов директора СГБ о дате начала войны ценность Синельникова, как специалиста в своем деле, поднялась вообще на недосягаемую высоту.

– А отцовская любовь к дочери?

– Вот это очень сложный вопрос. – Коган закурил очередную сигарету. – Но ведь Сталин очень умный человек. Умудренный большим жизненным опытом. Может, и поревнует немного, но придет к правильному выводу. Мне очень непросто здесь разобраться. Свою дочь, увы, я не растил и не воспитывал. А Иосиф… Тут надо попробовать понять его характер. Жесткий до жестокости. Дико работоспособный и того же требовавший от других. И в то же время людям верил. Но только до первой лжи. После этого уже ничего не поможет. А ведь Егор, может, и обманул его ожидания, но не его самого. Чувствуешь разницу?