Над Владикавказом гремели весенние грозы, и высокое небо озаряли сполохи зарниц. Зазеленели долины. Белыми, желтыми, розовыми лепестками покрылись сады. Распустились кусты сирени. Теплый бодрящий воздух наполнился веселым щебетанием птиц.

Первомайское утро выдалось солнечным. Над белой скатертью Столовой горы ни единого облачка. Ною, так и не ложившемуся спать в эту праздничную ночь, показалось, что хлопотливые солнечные лучи раньше обычного тронули ледяные вершины Мкинварцвери, сделали их розовыми, живыми; скользнули ниже, к альпийским лугам, в тесные заросли дуба, бука, ели; заиграли на быстрых студеных водах горных рек.

Вместе с солнцем в распахнутые окна ворвалась медь оркестров. Ной удовлетворенно улыбнулся. Он вспомнил: современник Пушкина декабрист Одоевский мечтал, что через тысячу двести лет наста-нет пора, когда на улицах городов российских слышна будет доступная народу музыка. Прошло меньше столетия, и вот гремят оркестры. Музыка и песни в честь пролетарского праздника на берегах вечно беспокойного, «погибального», как говорили в Государственной думе, Терека.

Впрочем, сейчас Терская республика более походила на обетованный остров, вокруг которого бушевали, ярились волны контрреволюции и иностранной интервенции. В Таганроге и в Батуме, в приемных у командующих немецкими оккупационными войсками послушно ждали своего часа русские белогвардейцы, украинские гайдамаки, грузинские меньшевики, азербайджанские мусаватисты. В Константинополе доставленное из Батума на немецком угольщике «правительство независимой Северо-Кавказской республики» заключило «дружеский» договор с императорским оттоманским правительством, по которому «Высокая Порта приняла на себя некоторые обязательства в деле осуществления политических стремлений цивилизованных слоев Северного Кавказа».

Уже севернее, восточнее, южнее Терской республики сосредоточивались немецкие и турецкие дивизии. Летом 1918 года пушки неминуемо снова должны были заговорить и на Тереке.

И все-таки сегодня впервые за свои тридцать шесть лет Ной Буачидзе встречал международный рабочий праздник окрыленный победой, как человек, дождавшийся торжества своих идей. Теперь он был не только агитатором, борцом против старого, но и строителем нового, главой народного правительства.

Втайне от всех (это проскользнуло только в письме к брату Николаю Григорьевичу) Ной твердо решил, что как только на Тереке воцарится мир, он уйдет из правительства, займется пропагандистской, а еще лучше — педагогической деятельностью. Но пока он был главою правительства и все энергичнее пользовался своей властью. По его приказанию за несколько часов до праздника управляющий делами Совета Народных Комиссаров Колка Кесаев распространил экстренные сообщения. Первое из них касалось тянувшихся весь апрель бесплодных переговоров народного комиссара труда и промышленности с представителями господина Дюкенна о возобновлении работ на заводе, обогатительной фабрике и рудниках акционерного общества «Алагир». Начав с того, что «владельцам невыгодно пустить предприятие до тех пор, покуда не будут выяснены возможности конкурировать на зарубежных рынках, а также последствия нового таможенного договора Украины с соседними государствами», представители Дюкенна в конце концов потребовали субсидии в один миллион рублей и гарантии того, что «все убытки будут покрываться правительством Терской республики». В то же время рабочие делегаты сообщали, что на складах акционерного общества хранятся большие запасы топлива и сырья для производства кислоты, удобрений и других химических продуктов.

Вчера Ной Буачидзе своей властью написал резолюцию: «Ввиду явного нежелания открыть действия на предприятиях общества «Алагир» принять завод во Владикавказе и Садонские рудники с Мизурской обогатительной фабрикой и всем имуществом горнохимического общества, арендованного А. Дюкенном, в чем бы оно ни состояло, в собственность Терской республики.

Завод и рудники пустить в двухдневный срок.

Рабочее время на всех предприятиях и хозяйствах, независимо от их размеров и от того, кому они принадлежат, не должно превышать восьми часов в сутки и 46 часов в неделю, включая сюда и время, употребляемое на чистку машин и приведение в порядок рабочего помещения.

Рабочее время не достигших восемнадцати лет не может быть продолжительнее 6 часов в сутки».

Второе сообщение Совета Народных Комиссаров, также приуроченное Ноем к празднику 1 Мая, касалось неотложных нужд народного образования Грамотность среди осетинского населения в ту пору не превышала десяти-двенадцати процентов. Грамотных кабардинцев, балкарцев, ингушей и чеченцев было и того меньше. Да и во Владикавказе обстояло немногим лучше. «Классы реального училища, — сообщала одна из газет незадолго до революции, — как известно, помещались в одном здании с баней Береславцева. Санитарная комиссия признала такое совместительство недопустимым. А администрация училища утверждает, что другого помещения в городе будто бы нет. С закрытием этих классов на улицу выброшены еще двести сорок учеников».

Вместе с Яковом Маркусом, народным комиссаром просвещения, блестящим организатором и талантливым педагогом, Буачидзе разработал декрет о коренном преобразовании школ и обязательном бесплатном обучении.

Из чрезвычайно скудных средств отрезанной от Центральной России Терской республики Ной сумел выделить довольно большую сумму на открытие национальных школ, созыв учительских съездов в горских национальных районах, организацию издательств на горских языках, на открытие народных курсов в Пятигорске и срочное окончание строительства Дома народного чтения во Владикавказе.

К одиннадцати часам утра манифестанты с красными знаменами подошли к кадетскому корпусу. (Там после Пятигорского съезда помещался Народный Совет.) Играли военные и рабочие оркестры, музыканты из китайского батальона. Вскоре показалась группа вооруженных всадников. Это приехали из ближайших к городу осетинских селений члены партии «Кермен». Немного позже появились ингуши из Базоркино. Подоспели и казаки-фронтовики.

Буачидзе поднялся на трибуну. Он огласил телеграмму, только что полученную по железнодорожному телеграфу со станции Назрань:

«Мы, железнодорожники и ингуши, занятые восстановлением пути между Бесланом и Грозным, устроили собрание на месте работы и вынесли такую резолюцию: решили не останавливать работы в наш светлый первомайский праздник, но каждый в своем сердце празднуем его и приветствуем наших товарищей во Владикавказе. Председатель собрания Литвинов».

— От имени Совета Народных Комиссаров, — продолжал Ной, — если вы позволите, от всех участников митинга мы тотчас же пошлем ответную телеграмму, поблагодарим товарищей, проявивших высокую сознательность.

Вы знаете, на всех национальных съездах и на войсковом круге казаков делегаты справедливо требовали немедля открыть железнодорожное сообщение. Я вместе со всеми поднимал руку, голосовал за это необходимое дело. И, как большинство делегатов, не представлял, как велики разрушения. Двадцать семь километров железнодорожного пути совсем исчезли, рельсы куда-то увезены, шпалы вывернуты, спалены. Шесть мостов уничтожены… Теперь работы остается всего на несколько дней. Спасибо русским рабочим-железнодорожникам, спасибо их добровольным и бескорыстным помощникам, ингушским крестьянам.

Революционная дисциплина и самопожертвование во имя впервые обретенной пролетариатом Отчизны приведут нас к празднику возрождения всей страны…

После митинга Буачидзе попросил всех участников считать себя гостями правительства. Комендант Народного Совета с несколькими добровольными помощниками выкатил бочки с пивом, расставил столы с бутербродами.

Неделю спустя, в среду, 8 мая, в 2 часа дня по петроградскому времени, было соединено железнодорожное полотно.

В четверг около полудня два празднично украшенных паровоза доставили из Грозного первый товарный состав — пятьдесят цистерн с нефтью. К тому времени народное правительство, не колеблясь, национализировало все нефтяные промыслы, взяло на себя тяжкую заботу о восстановлении и немедленном пуске всех не охваченных пожаром скважин.