— Простите, что доставляю вам беспокойство, господин комиссар…

— Садитесь.

Его собеседник немного нервничал, скорее, был взволнован, как и многие другие люди, входившие в этот кабинет. Темное пальто визитер расстегнул, прежде чем сесть, а шляпу сначала положил на колени, а потом на ковер у ног.

Он как-то механически улыбнулся, очевидно из робости, откашлялся и произнес:

— Труднее всего начать, правда? Разумеется, как и все, я уж не знаю сколько раз проговаривал в мыслях то, что скажу вам, когда придет время, но сейчас все мысли спутались…

Новая улыбка, которой он выпрашивал у комиссара одобрения или подбадривания. Но в том еще не проснулся интерес к посетителю. Этот человек пришел в Неудачный момент, когда мозг Мегрэ дремал.

— Вы, должно быть, принимаете много подобных визитеров, людей, идущих к вам со своими мелкими делами, будучи уверены, что эти дела вас заинтересуют.

Он был брюнетом, довольно симпатичным, хотя нос немного кривоват, а нижняя губа излишне полная.

— Могу вас заверить, что я не такой и долго колебался, прежде чем побеспокоить такого занятого человека, как вы.

Должно быть, он ожидал увидеть стол, заваленный папками с делами, два или три телефона, трезвонящих одновременно, снующих инспекторов, а на стульях развалившихся свидетелей и подозреваемых. Впрочем, в другой день он непременно застал бы эту картину во всей полноте, но его разочарование не вызвало улыбки у комиссара, который, казалось, вообще ни о чем не думает.

В действительности он рассматривал костюм визитера, пошитый из хорошей ткани и явно не районным портняжкой. Темно-серый, почти черный костюм. Черные ботинки. Нейтральный галстук.

— Позвольте вас заверить, господин комиссар, что я не сумасшедший. Не знаю, знаете ли вы доктора Стейнера с площади Данфер-Рошро. Это невропатолог и, как мне кажется, в большей или меньшей степени может считаться психиатром. Его неоднократно привлекали в качестве эксперта к различным судебным процессам.

Густые брови Мегрэ слегка поднялись, но именно слегка.

— Вы консультировались у Стейнера?

— Да, я ходил к нему на консультацию и попутно сообщу вам, что эти консультации продолжаются по часу и проводит он их очень тщательно. Так вот, он у меня ничего не нашел и считает меня совершенно нормальным.

Что же касается моей жены, которую он не видел…

Мужчина замолчал, так как этот монолог был не совсем таким, какой он подготовил заранее и пытался вспомнить дословно. Он машинально достал из кармана пачку сигарет, но не решался попросить позволения закурить.

— Можно, — разрешил Мегрэ.

— Благодарю вас.

Прикуривал он неловко от волнения.

— Прошу прощения. Мне следовало бы лучше владеть собой. Не могу не волноваться. Это первый раз, когда я вижу вас во плоти, да еще в вашем кабинете, с вашими трубками…

— Можно спросить, кто вы по профессии?

— Мне следовало с этого начать. Профессия у меня не очень распространенная, и, как многие другие, вы, возможно, улыбнетесь. Я работаю в универмаге «Лувр» на улице Риволи. Официально моя должность называется — старший продавец отдела игрушек. Сами понимаете, в праздники у меня была полная запарка. На самом деле у меня есть специализация, которая забирает большую часть времени: я занимаюсь игрушечными железными дорогами.

Заговорив о любимом деле, он, казалось, забыл о цели своего прихода, о том, где находится.

— Вы в декабре проходили мимо универмага «Лувр»?

Мегрэ не ответил ни «да», ни «нет». Он очень смутно помнил гигантскую светящуюся композицию в витрине и не мог бы сказать, что именно изображали двигающиеся фигурки.

— Если проходили, то непременно видели в третьей витрине на улице Риволи точную копию вокзала Сен-Лазар со всеми путями, пригородными электричками и скорыми поездами, семафорами, стрелками. Это заняло у меня три месяца работы, мне пришлось ездить за частью материала в Швейцарию и Германию. Вам это, возможно, покажется ребячеством, но если бы я сказал, какую прибыль мы имеем с одних только игрушечных железных дорог… И главное, не думайте, что наша клиентура состоит только из детей. Взрослые люди, в том числе очень богатые, увлекаются игрушечными железными дорогами и вызывают меня в свои особняки, чтобы… — Он снова перебил себя: — Я вас утомляю?

— Нет.

— Вы меня слушаете?

Мегрэ кивнул. Его посетителю было между сорока и сорока пятью, на пальце он носил обручальное кольцо червонного золота, широкое и плоское, почти такое же, как у самого комиссара. Булавка его галстука изображала железнодорожный семафор.

— Совсем заговорился. Я ведь пришел к вам не затем, чтобы рассказывать про игрушечные поезда. Однако вам же необходимо составить обо мне представление, верно?

Что еще вам сказать? Живу я на авеню Шатийон, возле церкви Сен-Пьер-де-Монруж, в XIV округе, занимаю одну и ту же квартиру восемнадцать лет. Нет, девятнадцать… Точнее, в марте будет девятнадцать… Женат…

Он сожалел, что не может говорить яснее и перегружает рассказ деталями. По мере того как в памяти у него всплывали детали, он их взвешивал, мысленно спрашивая себя, важны они или нет, и в зависимости от ответа высказывал вслух или отбрасывал.

Он посмотрел на часы:

— Вот именно потому, что я женат… — Улыбнулся, извиняясь: — Было бы проще, если бы вы задавали мне вопросы, но вы не можете этого сделать, потому что не знаете, о чем идет речь…

Мегрэ был недалек от того, чтобы начать себя упрекать за такую статичность. Но то была не его вина. Он почти не интересовался тем, что ему рассказывали, и сожалел о своем разрешении Жозефу пропустить посетителя.

— Я вас слушаю…

Дабы чем-то занять себя, комиссар набил трубку, бросил взгляд в окно, за которым все было бледно-серым. Казалось, открывался вид на выцветшую декорацию провинциального театра.

— Прежде всего, господин комиссар, подчеркну, что я не обвиняю. Я люблю жену. Мы, Жизель и я, женаты уже пятнадцать лет и по-настоящему ни разу не ссорились. Я говорил об этом доктору Стейнеру, после того как он меня осмотрел, а он мне озабоченно ответил: «Мне бы хотелось, чтобы вы привели ко мне вашу жену».