Принцу Хэлу хочется еще раз повидаться с Фальстафом, и Пойнс предлагает прийти в трактир, переодевшись слугами. Принц немного смущен (он явно стал более осторожен) и говорит:
Из Бога в быка? Какое понижение!
Так было с Юпитером.
Принц утешает себя мыслью о том, что Юпитер однажды не постеснялся превратиться в быка, чтобы соблазнить финикийскую царевну Европу (Европа, очарованная красивым и ручным белым быком, вышедшим из моря, села к нему на спину. Бык тут же прыгнул в море и поплыл с царевной на остров Крит, где Европа родила Юпитеру троих сыновей.)
Тем временем Нортумберленд готовится к военным действиям, не обращая внимания на мольбы жены и невестки, Катерины Мортимер (названной в списке действующих лиц леди Перси), вдовы его сына Хотспера (см. в гл. 6: «…Юный Генри Перси»). Нортумберленд говорит, что честь требует его присутствия на поле боя, но невестка с жаром спрашивает, почему честь не требовала его присутствия у Шрусбери, где погиб Хотспер, тщетно ожидая подхода отцовского войска.
Кроме того, леди Перси утверждает (явно преувеличивая), что архиепископ Йоркский достаточно силен и может обойтись без помощи Нортумберленда, она с горечью говорит:
И будь у Гарри доля этих войск,
Я б слушала, обнявши крепко мужа,
О смерти принца Уэльского теперь.
Монмут — это, конечно, принц Хэл (Генри Монмутский), названный так по городу, в котором родился.
В этом же монологе леди Перси (судя по всему, страстно любившая мужа) говорит о Хотспере как об идеале рыцарства, которому подражали все остальные:
Отрывистая речь — его порок —
Для многих стала признаком отваги,
Так что и те, кто гладко говорил,
Из хвастовства старались заикаться.
Видимо, необычное выражение вдовы Хотспера «speaking thick» (буквально: «густая речь») означает манеру говорить скороговоркой, когда одно слово набегает на другое и часто опережает мысль; нередко при этом человек заикается или спотыкается, подыскивая нужные слова.
В конце сцены женщинам удается переубедить Нортумберленда. Тот вновь избирает осторожную тактику и вновь подло предает тех, кто на него рассчитывал. Но теперь нельзя сидеть сложа руки и уповать на амнистию, как в случае с Хотспером: его участие в заговоре слишком очевидно. Поэтому граф собирается бежать в Шотландию.
Местом действия становится трактир в Истчипе, где Фальстаф устраивает последний кутеж по случаю своего отъезда на войну. Все готово; первый слуга посылает второго за музыкантами и говорит ему:
…пойди за господином Пролазом и музыкантами. Мистрис Тершит заказала музыку.
Ясно, что Доль Тершит — трактирная проститутка; само ее имя[120] указывает на эту профессию. В первой части «Генриха IV» фигурировали непристойные намеки на похотливость Фальстафа, но прямых упоминаний об этом не было — возможно, потому, что Шекспир не хотел, чтобы повесу принца Хэла обвинили в половой распущенности.
Сейчас, когда принц заходит в трактир только на минутку, можно вывести в этой сцене и женщин. Доль Тершит еще не пришла в себя после перепоя; следом за ней появляется Фальстаф, напевая балладу, и эта сладкая парочка тут же вступает в перебранку, потому что в любовном ворковании старого толстяка и накрашенной потаскушки не было бы ничего смешного; другое дело — брань, ругань и взаимные оскорбления.
Когда перебранка готова перерасти в «слоновьи ласки», входит слуга и говорит Фальстафу:
Вас спрашивает внизу прапорщик Пистоль. Он желает вас видеть, сэр.
Кажется, что слово «ancient»[121] указывает на возраст, но на самом деле это искаженное ensign (флаг, а также солдат, который его несет, то есть знаменосец).
Задача перед знаменосцем стояла трудная. До введения формы в пылу сражения отличить врага от друга было трудно. Армии или входившие в них отряды должны были собираться вокруг какого-то заметного знака и держаться около него. Этим знаком и являлся флаг (знамя, штандарт).
Естественно, знаменосец должен был держать знамя в самой гуще битвы и охранять его, не щадя собственной жизни. Он становился мишенью для врага, потому что с утратой знамени по крайней мере часть отряда охватывало смятение. Об утрате такого важного предмета, как знамя, становилось известно всей армии, и это считалось сигналом поражения. Многие утрачивали воинский дух, и проигрыш сражения становился более вероятным.
Следовательно, знаменосцем (прапорщиком) мог стать только дерзкий и закаленный в боях сорвиголова; пост этот считался почетным. Эти люди чаще всего темпераментны и быстро впадают в гнев. Именно таков прапорщик Пистоль. Само его имя указывает на вспыльчивость. Узнав о приходе нового гостя, Доль Тершит (видимо, уже встречавшаяся с Пистолем и хорошо его знающая) первым Делом говорит:
Ну его к черту! Не впускайте его. Это самый отчаянный буян и сквернослов на свете.
Одного слова «буян» достаточно, чтобы миссис Куикли бросило в пот. Она пытается не пустить Пистоля в зал (хотя не уверена в значении этого слова) и говорит:
Буян? Тогда пусть поворачивает оглобли.
Однако суть прапорщика Пистоля заключается в том, что он ужасно воинственный только на словах, а в глубине души — отчаянный трус. Это карикатура на Фальстафа: Пистоль еще более хвастлив и еще более труслив, чем его покровитель.
Даже красноречие Пистоля не его собственное; он то и дело цитирует отрывки из пьес эпохи Шекспира, неизменно выбирая самые напыщенные и претенциозные фразы, нещадно искажая их и применяя не к месту.
Так, когда рассерженная Доль Тершит напускается на Пистоля, он находит спасение в цитате из «Тамерлана Великого», пьесы Кристофера Марло, появившейся за десять лет до премьеры второй части «Генриха IV» и имевшей огромный успех.
Марло, родившийся в том же 1564 г., что и Шекспир, считался вторым после Шекспира драматургом Елизаветинской эпохи.
На самом деле Марло писал пользовавшиеся успехом пьесы еще тогда, когда Шекспир был начинающим актером, зарабатывавшим себе на жизнь переделками чужих пьес. В 1593 г. Марло убили в кабацкой драке; в ту пору ему было всего двадцать девять лет; все сходятся на том, что если бы он прожил дольше, то мог бы превзойти Шекспира. Возможно, Шекспир подозревал это и слегка отомстил сопернику, спародировав один из самых знаменитых (и самых напыщенных) монологов.
Это монолог из второго акта «Тамерлана Великого», когда монгольский завоеватель Тамерлан (искаженное Тимур-ленг, то есть Тимур Хромой) — кстати говоря, бывший современником Генриха IV — триумфально вступает в захваченный им Вавилон. (На самом деле Вавилон перестал существовать за пятнадцать веков до Тимура, но зачем забивать себе голову такой ерундой?)
Колесницу Тамерлана везут цари завоеванных им стран, что подчеркивает величие Тамерлана и унижение царей. Обращаясь к побежденным монархам, монгол называет их «изнеженными азиатскими клячами». Они — клячи (точнее, ломовые лошади), которые изнежились, когда были царями.