— Намек понял, — спохватился Толик, откупоривая для дам сливовое вино.

— Нет, нет, — категорически отказалась Ангелина, накрывая рюмку ладонью. — Мы с Катюхой с коньяка начали, им и продолжим. К тому же я хочу сохранить ясность мыслей, а сливовое вино расслабляет и делает меня покладистой и покорной, как восточную женщину.

— Разве это так плохо? — лукаво блеснул глазами ее жених.

— Когда как, — последовал уклончивый ответ.

— А зачем тебе вдруг понадобилась ясность мыслей?

— «Во всем мне хочется дойти до самой сути».

— Неужели такой хорошенькой женщине, да еще наряженной в роскошное вечернее платье пристало говорить о серьезных вещах, цитировать классиков… — Голубев щелкнул пальцами, подзывая официантку. — Подогрей нам с Анатолием сакэ, а то оно остыло. И принеси бутылку лучшего коньяка для наших прекрасных дам.

— Коньяк тоже подогреть?

— Я тебе подогрею! — погрозил ей пальцем хозяин. — Кто ж коньяк подогревает?! Настоящие гурманы считают, что этот напиток должен соответствовать комнатной температуре.

— Но я видела, как наш швейцар пил горячий коньяк, — доказывала свою правоту официантка.

— Дядя Паша, милая, опытный дегустатор, — деликатно отозвался о швейцаре хозяин. — Он пьет все, что горит.

— Точно! — девушка игриво вильнула бедрами, отчего ее кимоно всколыхнулось, демонстрируя черные кружевные трусики и ажурные резинки чулок.

— Балда ты! Дядя Паша пьет глинтвейн, который варит по своему фирменному рецепту, — Голубев улыбнулся. — Теперь я понимаю, по каким критериям администратор отбирает персонал для моего заведения.

— А я у вас только до лета буду работать, — пообещала «гейша».

— Жаль, — Илья жмурился, как сытый кот. — А какое знаменательное событие в вашей жизни произойдет летом?

— Буду поступать в Лесгафта. Я же спортсменка — бегунья на длинные дистанции…

— Сделай милость, сбегай за коньяком, — попросила ее Катя. — Здесь недалеко, в баре. А потом можешь болтать с моим мужем, сколько тебе заблагорассудится.

Официантка унесла сакэ и вернулась с бутылкой коньяка.

— За вами поухаживать? — предложила она жене хозяина.

— О, нет! — Катя расцвела лучезарной улыбкой. — Я привыкла, чтобы за мной ухаживал мой драгоценный супруг.

— Как угодно, — «гейша» склонилась перед ней в ритуальном поклоне. — Тогда я принесу сакэ.

— Ревнуешь, котенок, — Илья поцеловал жене пальцы.

— Не обольщайся, — выдернула руку женщина.

Драгоценный супруг откупорил коньяк, налил дамам, себе и Анатолию плеснул из глиняной бутылочки сакэ и провозгласил тост:

— Друзья! Чем старше я, тем дольше и бережливее храню все притчи деда. Вы позвольте — я тост свой притчей заменю. Был у хунзахского хана излюбленный метод казни: он отправлял осужденных на очень высокую гору и там оставлял обнаженных. Ночью, зимой ли метельной выдержать пытки холодной даже полчаса не мог тот, кто был жертвою хана. И жили два горца — два друга, которые, словно две речки, впадающие в одну, верны были дружбе своей. Когда же один из друзей стал жертвою хана — другому надежды совсем не осталось, чтоб другу помочь. Но, однако, была оговорка у хана, что если на гору взошедший преступник к рассвету еще не замерзнет, останется жив, — то простит он его… И вот жертву раздели и повели на вершину. «Крепись!» — ему друг его крикнул. «Крепись! На горе, что напротив, костер разожгу я. Крепись же!» И голый, замерзший, несчастный увидел вдали — на вершине — горящий костер, и надежда теплом его тело согрела. Гора ледяная была. И ветрами она обдувалась. Но помнил он друга, который спасает его хоть надеждой. И вспомнил очаг того друга, где он согревался не раз, вино, что он выпил с товарищем верным своим, и тепло становилось ему. Всю ночь он стоял на горе. И всю ночь — ни на час — костер, что напротив, не гас. А утром простил свою жертву смирившийся хан. И горец вернулся домой, только дружбой спасенный. Понравилась притча иль нет — я не знаю. Но я предлагаю свой тост за дружбу! Пускай она будет меж нами, как души связующий мост.

Все дружно зааплодировали покрасневшему от удовольствия Илье, прекрасно понимая, что такую длинную речь Голубев выучил заранее.

— А как ты ответишь своему лучшему другу? — спросила у Толика Лина, чокаясь пузатым бокалом с его плошкой.

— Если человек пьет один, значит ему плохо. Если пьет с друзьями, значит ему хорошо. За друзей, с которыми приятно пить.

— Теперь моя очередь, — вызвалась Катя.

— Правильно, котенок, — поддержал ее муж.

Катя пригладила волосы, подняла бокал с темно-янтарным коньяком.

— В дремучем лесу жила стая волков. Вожак был очень старый. И когда стае пришлось идти на охоту, вожак сказал, что не в состоянии вести их. Из стаи вышел молодой, крепкий волк, подошел к вожаку и попросил, чтобы тот разрешил заменить его. Старый волк согласился, и стая отправилась на поиски пропитания. Через сутки стая пришла с охоты с богатой добычей. Молодой волк похвалился вожаку, что они напали на семерых охотников и без труда расправились с ними. Пришло время стае снова идти на охоту, и снова повел ее молодой волк. На этот раз стая долго не возвращалась. И когда старый волк увидел молодого волка, залитого кровью, он спросил, от кого они так пострадали. Молодой волк рассказал вожаку, что стая напала на троих охотников, долго билась с ними, все волки погибли, и в живых остался только он один. Старый волк удивленно спросил: «Но ведь в первую охоту стая справилась с семью вооруженными охотниками, и все вернулись целыми и с добычей?» На это молодой волк ответил: «Тогда было просто семь охотников, а в этот раз были трое лучших друзей». Так выпьем же за дружбу!

— Я вижу, семейство Голубевых основательно подготовилось к сегодняшнему мероприятию. А каков твой ответ лучшей подруге? — поинтересовался Анатолий.

— Наливайте, я скажу свой тост за дружбу, — подмигнула Ангелина Кате. — Один ревнивый муж стал подозревать, что его жена завела себе любовника. Наняв частного сыщика, он попросил его последить за женой. Через несколько недель сыщик доложил: «Вот вам все доказательства ее измены. Она действительно изменяет вам с вашим лучшим другом». Прокрутив отснятую пленку, муж увидел свою жену с другом в кино, в театре, на пляже, на танцах, в ресторане. Ошеломленный, он потерял дар речи и только бормотал: «Нет, этого не может быть, я этому не верю». «Но как же можно не верить, если я вам принес документальное доказательство?» — обиделся сыщик. «Я говорю не об этом, — ответил муж. — Я даже представить себе не мог, что моя жена может быть такой веселой и радостной». Так выпьем же за друзей, которые приносят радость в наши семьи.

— Да уж! — покрутил головой Голубев. — И как прикажете это понимать?

— Так же, как твои заигрывания с длинноногими бегуньями на длинные дистанции, — хихикнула Катя и чокнулась бокалом с подругой.

— Котенок, я же кремень! — стукнув кулаком в грудь, поклялся в верности жене Голубев.

— Илюша, не делай из меня посмешище. Ты, не стесняясь, заглядывал ей под юбку в присутствии нашей друзей.

— Прости. Это пагубная холостяцкая привычка, от которой трудно избавиться за один день. К тому же я эстет, и ничто человеческое мне не чуждо, — пытался оправдываться Голубев. — Я ж на нее как на картину любовался или как на скульптуру… наслаждаясь духовно, без всякого вожделения и грязных помыслов.

— Ты бы на меня так почаще любовался, можно даже с вожделением, — разрешила Катя. — А то ты либо ревнуешь без всякого повода, либо смотришь на меня, точно на пустое место.

— Катюха, не жалуйся. Ты знала, за кого выходишь замуж! Я такой, какой я есть — джентльмен с экстремальными наклонностями. Со мной, как на вулкане, от скуки не умрешь!

— Я сейчас от голода умру! — пожаловалась супруга. — Тогда ты овдовеешь и снова сможешь наслаждаться холостяцкой свободой и длинноногими гейшами.

Красотки в мини-кимоно наконец-то принесли заказанные блюда и ловко сервировали стол. Угодить хозяину было несложно: Голубев ел все и много, но его любимым блюдом был салат «оливье», который Катя называла кладезем холестерина, осетрина горячего копчения — непременно с хреном и бифштексы из свинины с кровью, к которым и Анатолий питал слабость. Хрупкая Катерина, морившая себя домашними диетами, при выходе в свет позволяла себе какое-нибудь оригинальное блюдо, шеф-повар лично готовил его для жены хозяина. Перед Катей гейши поставили тарелку с красно-коричневой запеканкой, посыпанной сверху рубленой зеленью, и салат из лука-порея с базиликом и авокадо. Анатолий, не дожидаясь закусок, схватился за нож и вилку, воткнул их в бифштекс и отрезал крупный кусок. Дымящееся мясо на срезе было нежно-розовым, с тонкой красной прожилкой. И только одна Ангелина была для повара отрадой и утешением, потому что она всегда заказывала блюда национальной кухни.