...Господин Ремо сразу же заметил на моем лице следы расстройства, когда мы вышли из храма. Он не донимал меня расспросами, за что я была ему признательна. Не вдаваясь в лишние объяснения, он решительно свернул в какой-то переулок, пригласив меня последовать за ним, и вскоре мы, сопровождаемые запыхавшейся Арной, вышли к набережной, где я еще ни разу не бывала. Господину Эттани и в голову не пришло, что мне, ни разу не видевшей моря, стоит его показать. За все время, что я жила в его доме, мне так и не довелось прогуляться куда-либо, кроме пары храмов да рынка.
Я заворожено смотрела на прозрачные зеленоватые волны, обрушивающиеся на берег, вдыхала свежий морской воздух и едва ли не в первый раз в жизни ощутила то, что люди называют свободой. Она пела мне манящие песни на незнакомом языке совсем рядом, но обрести ее было так же невозможно, как поймать ветер. Его порывы растрепали мои волосы, освободив несколько прядей от шпилек, но я даже не обратила на это внимания, настолько меня поразил вид горизонта, где в сияющей голубоватой дымке море неуловимо переходило в небо. О, как мне хотелось узнать, что скрывается в этом сиянии...
Господин Ремо, конечно же, не в первый раз видел море, но не отрывал взгляда от меня явно не потому, что ему наскучил привычный вид.
Впрочем, вернулись мы точно к обеду - вот оно, преимущество зрелого возраста. Пунктуальность сохраняется практически в любых обстоятельствах.
Как это ни парадоксально, мой внешний вид после похода в храм оказался намного более предосудительным, нежели после встречи с шайкой Вико. Разгоряченное лицо, выбившиеся пряди волос и радость, которую невозможно было спрятать за спокойным выражением лица - все выдавало меня с головой. Господин Эттани смолчал единственно из-за подобострастного уважения, которое питал к Ремо Альмасио, но взгляды, которые он на меня бросал, не обещали ничего хорошего.
Оставшийся день пролетел незаметно, я все еще видела море и слышала его шум, отгородившись от прочего мира. Разум мой был оглушен, я не могла разобраться, влюбилась ли в господина Альмасио или же в саму жизнь, вдруг повернувшуюся ко мне той стороной, что раньше мне была неведома. Поэтому слова Арны, принесшей мне горячую воду для купания, окончательно меня запутали.
- Госпожа Годэ, - промолвила Арна, едва ли не упав мне в ноги. - Простите мою дерзость, но я не могу смолчать после того добра, которое видела от вас!
- В чем дело, Арна? - меня охватило недоброе предчувствие. Все же служанка за эти дни узнала меня ближе, чем прочие в доме, и могла заметить какой-то мой промах. Хоть за мной и не водилось серьезных грехов, я постоянно ощущала неясное чувство вины - возможно, то было последствие слишком частых посещений храма.
- Госпожа Годэ, никогда бы в иных обстоятельствах мой язык не повернулся обсуждать знатных господ, у меня на то и ума не достанет, - даже кончики ушей у Арны стали малиновыми. - Не гневайтесь, но уже все слуги в доме заметили, как вы относитесь к господину Альмасио. Мы люди простые, и знаем, что нам положено работать, а не подмечать, кто из господ к кому имеет склонность, но иногда и захочешь, а мимо глаз не пропустишь. Вы не подумайте, что мы о вас языки чешем! - всполошилась она, заметив на моем лице признаки смущения. - Если бы не сегодняшний случай с господином Альмасио, то я бы ни за что не посмела с вами об этом заговорить!
- Ты имеешь в виду то, что он сопровождал меня в храм? - уточнила я.
- Да, госпожа. Сами посудите, решился бы кто на такое безо всякой задней мысли?.. Вы и сами, я вижу, поняли, что господин Ремо не просто так вызывался с вами гулять по городу. Небывалый для него поступок, так что не судите строго нас, бедных слуг, за то, что мы сразу же уверились - господин Альмасио имеет на вас виды!
Смесь стыда и довольства охватила меня при этих словах. Значит, мне не почудилось!.. Но Арна говорила все это с таким расстроенным видом, что тревога тут же заглушила приятные чувства в моей душе.
- Арна, но что плохого в этом?.. - спросила я, поборов смущение. - Ты хочешь сказать, что господин Эттани будет гневаться из-за поведения господина Ремо? Но ведь...
- Ах нет же, госпожа Годэ! - воскликнула Арна, вид которой стал виноватым, но решительным донельзя. - Я хочу сказать, что вам не следует доверять господину Альмасио!
Я опешила. Подобная смелость в высказываниях для служанки была делом немыслимым, и любая другая знатная иллирийка уже прогнала бы дерзкую девчонку прочь, да приказала бы еще и выпороть. К счастью Арны, я не умела себя вести достойно со слугами и поэтому выслушала ее до конца.
- ...Про господина Ремо Альмасио никто из господ вам не скажет ничего дурного, госпожа Годэ. Да и среди слуг о нем сплетен ходит не так много, но вовсе не потому, что поводов он не дает. Многие знают, что это страшный человек, но помалкивают. Слышали ли вы, что он был трижды женат? И лишь первая жена пробыла с ним в браке больше пяти лет, родив двоих сыновей. Две последующие супруги после свадьбы не прожили и года! Насчет одной было сказано, что она скончалась после выкидыша, вторая же якобы упала с лошади во время прогулки. Но пусть покарает меня господь, если я совру, когда скажу, что дело было нечисто! Хоть прошло больше пяти лет с тех пор, как господин Ремо овдовел в последний раз, никто в Иллирии не смеет вслух вспоминать о несчастном случае с его третьей женой. Госпожа Годэ, скажу вам прямо - бойтесь, если господин Ремо к вам посватается! Да смилуется над вами бог, милая госпожа, вам не прожить долго в браке с ним!..
Арна, вне всякого сомнения, говорила искренне. Но сердце мое отказывалось верить ее словам. Ко мне господин Ремо неизменно проявлял внимание, неужто слова служанки смогут посеять в моей душе сомнение в честности намерений столь уважаемого человека?..
Увы, я была достаточно приземленной натурой для того, чтобы прислушаться к советам Арны вопреки собственным чаяниям. Мне ли было не знать, что за стенами богатых домов женщины часто оказываются жертвами своих мужей, и общество закрывает на это глаза, ведь после свадьбы жена становится собственностью своего супруга, как до свадьбы она была собственностью отца, брата или дядюшки... В рассказе Арны не было ничего невероятного, и если я не могла в него до конца поверить, то лишь из-за того, что в моих глазах до сего момента господин Ремо был воплощением участия и доброты.
Арна, видя, как расстроили меня ее речи, принялась просить прощения со слезами на глазах, и я, произнеся несколько слов, которые должны были убедить бедную девочку в том, что я не гневаюсь на нее, отпустила служанку, сказав, что искупаюсь и переоденусь в ночную сорочку без ее помощи.
Оставшись наедине сама с собой, я дала волю чувствам, и даже пробормотала себе под нос несколько проклятий. Не успела я толком предаться мечтам, которых давно уже не было в моей жизни, как реальность меня тут же одернула самым грубым образом. Вновь и вновь я вспоминала господина Ремо и нашу совместную прогулку, но теперь каждая мысль о нем была отравлена подозрениями и страхом. И раньше тайная неуверенная мысль о нашем возможном браке вызывала у меня естественную тягостную неловкость - Ремо был чужим, незнакомым мужчиной, с которым я всего лишь перемолвилась несколькими словами. Теперь же выходило, что замужество ввергнет меня в зависимость от жестокого человека, умело скрывающего свои дурные склонности. И снова разум протестовал: я не могла поверить в то, что господин Альмасио мог убить своих жен. В конце концов, об этом мне рассказала совсем юная служанка, жадная до всяких бредней...
Уж близилась полночь, а я все еще не могла заснуть. Опять я вспомнила Лесса - единственного, кому я доверяла безмерно - и заплакала о тех временах, когда меня не терзали по вечерам одиночество и страх. Узнав однажды, что значит быть любящей и любимой, я особенно остро сознавала, каким жалким было мое существование в доме Эттани. Еще год назад такими же осенними вечерами меня согревали руки мужа, теперь же я измеряла шагами расстояние от стены до стены, точно зверь в клетке, и с тоской косилась на холодную постель.