Когда под Пиетари прибыли английские, французские и немецкие инженеры, чтобы на земле его отца строить линию Маннергейма, Рудольф Экхольм выхлопотал земельную компенсацию на западе, подальше от советских границ, — небольшое поместье в районе Таммисаари.
Старинный каменный дом с башней на гранитной скале служил, по преданиям, прибежищем морским разбойникам. На склоне лет Экхольм питал слабость к романтике — он называл этот дом своим замком. Он раздобыл себе должность коменданта укрепленного района Ханко — поближе к столь легендарному и, как ему казалось, надежному замку.
Сухой песчаный берег, сосновые леса, пляж, морские купанья, водолечебницы, живописные скалы и парки Ханко привлекали в летний сезон тысячи людей. Чистенький городок, застроенный одноэтажными, ярко окрашенными домиками, населяли главным образом шведы — содержатели отелей, казино, лодочных станций, прогулочных яхт, магазинов, хозяева промышленных предприятий города. Предприятий, впрочем, было немного: на окраине кондитерская фабрика англо-финской фирмы; на берегу бухты гранитный завод, для которого ломали утесы Королевской горы; паровая лесопилка, загруженная тогда, когда экспортеры находили выгодным пропускать через нее проданный за границу лес северной Финляндии; динамитный завод, оставшийся в наследство еще от российского акционерного общества «Гранит»; кирпичный завод, чахнущий с каждым годом — сырье для него иссякало; и торговый порт, сильно развитый в начале века, когда он получал свои ледоколы для зимнего плавания, но со временем он лишился торговых линий России — порты Ботнического залива, особенно Турку, отбили у него выгодные рейсы в Стокгольм, и оживленное судоходство поддерживалось только зимой; летом порт жил за счет курортников и многочисленных иностранных туристов. От них в значительной мере зависели доходы многих жителей, таможенников и пограничников. Экхольм хорошо знал об этих доходах, обильных в годы строгого сухого закона. Не только профессионалы контрабандисты, каждый турист обязательно прихватывал с собой в Финляндию запас спиртного, и при досмотре в порту чиновникам и страже кое-что перепадало.
Курортникам показывали развалины старых шведских и русских фортов, извлеченную из моря ржавую пушку с двуглавым орлом и датой «1799», гранитный стол с чашеобразным углублением, в котором была изготовлена жженка во время торжественной встречи в Ганге путешественника Норденшельда в 1881 году, и живописную панораму полуострова — с колокольни лютеранской кирки или с вершины водонапорной башни.
Контрабандисты приходили ночью в рыбацкие поселки на западном берегу полуострова. Пограничная стража и таможенники получали от них свою долю и отпускали их восвояси — на Аланды либо в Швецию.
Для иностранных туристов существовали две достопримечательности, охраняемые не только краеведами, — к ним вели приезжих в зависимости от национальной принадлежности: представителей новой Германии — к обелиску над бухтой в честь освободителя от большевиков фон дер Гольца; англичан и всех прочих — к невзрачному сараю с окошком, существовавшему еще до создания в 1874 году города Ганге; гиды называли это строение «Дом Фохлин», сообщая, что здесь жила какая-то старуха Фохлин, приветливо встретившая в 1854 году англичан с кораблей Чарльза Нэпира, высадившихся на полуострове; о том, что русский гарнизон сбросил этот десант в море, гиды не сообщали — туристов из Советского Союза тут не было.
Не всех иностранных туристов интересовали пейзажи Ханко. Под маркой туристов, под вывесками представительств различных фирм, банковских агентств, посреднических контор и консульств на полуострове действовали агенты английской, американской, германской и японской разведок. Послы и военные атташе, аккредитованные в Хельсинки, назначали на Ханко тайные встречи со шпионами. Иностранцы заглядывали и на батареи укрепленного района, настойчиво напоминая Экхольму, что армия Суоми для того и существует, чтобы в нужную минуту запереть советский флот в Финском заливе.
Полковник Экхольм за эти годы стал агентом еще трех разведок, помимо германской. Посредничество между разведками приносило доход, и, кроме того, Экхольм надеялся укрыться на полуострове от надвигающихся военных бурь.
Войну против Советов Экхольм считал неизбежной. Когда маршал начнет наконец поход через Карелию к Уралу, пушки заговорят там — под Ленинградом, Петрозаводском, Мурманском, — далеко от Ханко, от этих западных ворот Финляндии. А Экхольм широко раскроет ворота навстречу потоку оружия, обещанного Берлином и Вашингтоном, Лондоном и Парижем. И кто знает: может быть, придет через эти ворота новый фон дер Гольц?!
Перед самым началом зимней войны 1939/40 года Экхольм и его штаб перебрались в небольшую, но уютную дачу рядом с городским пляжем, — ее называли «виллой Маннергейма». Дача стояла на лесистом островке Мянтюсаари, от пляжа ее отделял искусственный пролив, и с материком ее соединял только узенький мостик, строго охраняемый часовыми и двумя английскими скорострельными зенитными автоматами. Позади дачи Экхольм приказал вырыть глубокие щели. Ну что же!.. В худшем случае придется пережить несколько бомбардировок. Впрочем, противовоздушная оборона полуострова так насыщена батареями, что она способна прикрыть от русских флот западных держав, если он придет в порт Ханко, а не только штаб Экхольма. Словом, роль интенданта в тылах устраивала Экхольма больше, чем должность офицера ударных частей.
Зимняя война докатилась, однако, и сюда. Из Выборга еле унес ноги отец. Вторичного бегства от красных он не выдержал: в своем замке Экхольм похоронил отца.
А потом началось. Форты оказались бессильными против советского флота. Пушки устарели. О блокаде Финского залива лучше не вспоминать. Русский крейсер беспрепятственно обстрелял побережье. На Ханко, далеко от фронта, рвались снаряды. Русские подводные лодки у ворот гавани подкарауливали транспорты. Сколько потерь — каждый день налеты авиации!
Даже зима, сковавшая льдами залив, не принесла Экхольму желанного покоя. Русские подводные лодки появлялись возле Ханко и зимой. На южном берегу в Эстонии русские устроили аэродром, и их штурмовики и бомбардировщики налетали оттуда на Ханко по нескольку раз в день. А генеральный штаб, устанавливая все новые батареи, запрещал использовать всю силу противовоздушной обороны и в каждой шифровке твердил: «Резервируйте зенитные батареи до весны…» Надо еще дожить до весны! Да и придет ли весной англо-французская эскадра или все кончится посулами прислать войска и флот против русских?
Экхольму перевалило за пятьдесят. Его воинственный пыл угас два десятилетия назад. Удрать бы в Берлин или, еще лучше, в самый захолустный городок Южной Америки! Но хозяевам он нужен здесь, именно здесь. То тайный представитель французского штаба потребовал списки прогитлеровски настроенных офицеров округа; то шеф из Лондона прислал курьера для переброски в Хельсинки, в генеральный штаб; то Экхольма срочно вызвал в Ваазу германский резидент и заставил точно описать все, что делали, что говорили и о чем думали на Ханко английский и французский офицеры.
Тайный курьер из Лондона был английским морским офицером; он прибыл в начале января сорокового года на транспорте, зафрахтованном финнами у англичан. Путь в гавань транспорту пробил шведский ледокол; транспорт прошел под нейтральным турецким флагом и привез американское оружие.
Экхольм уже запутался во всех этих комбинациях с флагами, нейтралитетом и международным правом.
Англичанина он принял в гостиной дачи маршала, у пылающего камина. Камин горел неровно, погода портилась, и в трубе порывами завывал ветер.
Гостю здесь нравилось — он не думал встретить в хмурой Финляндии такой уютный уголок. Он ждал самолета из Хельсинки. Неужели придется расстаться с этим раем и лететь куда-то над чужой воюющей страной?.. Почему не поехать поездом? Или, еще спокойнее, автомашиной? Что за спешка в конце концов?.. Он лениво слушал хозяина, тот старательно внушал ему, что англичане и французы скорее должны последовать примеру кайзера, который именно через Ханко в 1918 году ввел в Финляндию оккупационные войска.