– Господи, что я тебе сделал, что Ты свел меня с этим наказанием? – тоскливо донеслось откуда-то.., да, спереди. Петюня робко посмотрел в направлении источника голоса и напоролся на мужественный подбородок, уже начинающий покрываться щетиной. Лицо вопрошающего было направлено к небу, а значит…
Петюня постарался поаккуратнее, но как можно быстрее соскочить с впечатляющей груди начбеза и драпануть было восвояси, но, увидев, что Панкратов так и остался лежать на земле, потоптался, поприкидывал, решил, что в кои-то веки можно и совести послушаться, вернулся, присел на корточки рядом с уже начавшим садиться начбезом.
– Я вас не очень того… – трогательно розовея и глядя на начбеза еще в детском саду оттренированным щенячьим взглядом, спросил Петюня.
Панкратов остался сидеть на земле. Посмотрев на виновника несчастья и отвернувшись, он хмуро сказал:
– Если я тебя попрошу убраться в Антарктиду, а еще лучше в систему Альфы Центавра и больше никогда со мной не пересекаться, ты ведь не послушаешься.
Петюня робко кивнул головой и добавил во взгляд просительности. Панкратов скосил на него взгляд, вздохнул, встал и пошел ко входу.
Петюня встал, проводил начбеза взглядом, который сменил за то время, пока начальник шел ко двери, невероятно широкий диапазон эмоций, начиная от вины, переходя к раскаянию, надежде, интересу и заканчивая взглядом, однозначно подходящим под легендарное: «Эврика!», улыбнулся чему-то своему и вприпрыжку понесся домой. День определенно удался.
Примечания:
*начбез - начальник службы безопасности
**облигаторно - обязательно
***опционально - на выбор
****конгруэнтный - соответствующий
========== Часть 2 ==========
Петюня долго стоял в раздумьях в мясном отделе. Денег было не то, чтобы мало, но их было мало до конца месяца. А конец месяца был через неделю. На один раз в магазин сходить должно было хватить. Поколебавшись, понарезав круги по супермаркету, подумав, Петюня вернулся на исходную позицию и решился. План, который возник в его голове навроде радуги после дождя, когда он сидел на земле и выклянчивал прощение у начбеза, и который он продумал на пути от работы до магазина, требовал финансовых вложений, как, к сожалению, все в этой жизни. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, а начбез не такой дурак, чтобы польститься на жалкий кусочек результата ферментации молочных продуктов. Мясо – желательно не изнасилованное промышленными мясорубками – вот продукт, достойный настоящего мужчины! Петюня оторвал от сердца кровную денюжку, расплатился и довольный потопал домой.
Квартирка у Петюни была маленькая, досталась от бабушки. Как Петюня ее приватизировал – отдельный триллер. Сколько ему пришлось по репетиторствам поноситься да переводы ночи напролет поделать, чтобы совсем с голоду не помереть и на административные расходы поиметь – Бог весть. Но оно того стоило. Когда его обожаемая мамочка в очередной раз встретила свою единственную любовь и решила создать семью, чтобы жить долго (или как получится) и умереть в один день (а вот на это мамочка рассчитывала однозначно), и Петюня, тогда учившийся на пятом курсе и пребывавший в хроническом цейтноте, сначала опешил, будучи представленный тому нечто, которому предстояло стать его отчимом (мамочка настаивала на «папе», Петюня иезуитски избегал называния вообще), а потом выдохнул, затянул пояс потуже и сделал это! Квартира – не квартира, малосемейка, но своя. Ну да, нуждалась в ремонте, который делался исключительно спорадически – а что вы хотели? Петюня молодой активно живущий парень, и в клуб заглянуть надо, и в кафе каком посидеть, опять же планшеты всякие, книги, что там еще? Ну и свидания случались, не без этого. Иногда платили за него. Иногда (да много чаще!) он. Но за удовольствия надо платить, что тут поделаешь. Так вот. Квартира. Маленькая. Зато с балконом. С клетушкой, выполняющей роль кухни. Зато плита новая. Петюня обожал готовить. Только кормить особо некого было. Мамочка, чтобы ей подольше жить, и все с кем-нибудь и подальше, готовить умела. И Петюню научила. Чтобы, значит, спихнуть готовку на него и больше никогда! никогда не подходить к плите. Петюня неожиданно вошел во вкус, а легендарную Елену Молоховец, совершенно случайно завалявшуюся у бабушки на антресолях, благополучно прочитал от корки до корки и время от времени удачно адаптировал под скромную зарплату офисного работника широкого профиля, за которого его держал шеф.
И вот сейчас он оставил оттаивать мясо, а сам принялся за тесто. Еще одна его слабость: Петюня обожал его месить. Особенно дрожжевое. Это было ни с чем не сравнимое удовольствие, близкое к эротическому (да-а, сублимация, печально вздохнул Петюня, и есть же от чего, зараза! Вон, даже на начбеза внимание обратил), готовить тесто, ощущать себя в чем-то создателем, затем вымешивать, распластывать и снова месить, чувствуя его упругость под руками и наслаждаясь (чего уж греха таить, Петюне нравилось), как мышцы работают, и не только на руках, но и плечах и даже прессе, смотреть, как оно из комковатого и рыхлого становится пластичным и послушным, теплым и ласковым. А уж как ему запах свежей выпечки нравился! И он отлично понимал соседку снизу, которая очень резво вырисовывалась на пороге, когда он устраивал cuisine á la russe на весьма скромном пятачке кухни, отчего весь подъезд наполнялся благоуханным ароматом.
И Петюня трудился над тестом, а сам ухмылялся, строя дальнейшие планы. Да, надо будет еще как следует причесаться, ни в коем случае не делать стайлинг гелем – бравый начбез, скорее всего, жуткий консерватор, вон ведь сам длиннее двух миллиметров свою шевелюру не отпускает. А еще не мешало бы тщательно продумать наряд. Рубашка не должна быть кислотно-веселенькой (Петя даже озадачился: и где он такую найдет? В его шкафу скучненькие мышиные рубашки не водились. Голубая отпадает, поймет неправильно, верней, поймет правильно, отреагирует самым нежелательным из возможных образов. Зеленая? Изумрудный вырви глаз, самое то в глазах рыцаря в мышиных доспехах. Красная, о да, красная. И глаза у Панкратова сразу уподобятся цветом бодренькому кумачу. Есть! Петюня радостно заухмылялся и энергичней задвигал руками и торсом. Белая в тонкую полоску! В меру консервативно, очень бодренько). Галстук. Тоже есть, жемчужно-серого цвета, настоящий шелковый, между прочим, барышни на двадцать третье февраля дарили. Уж этого добра у Петюни – хоть ателье открывай! Что за дурацкий обычай – и день этот праздновать и галстуки дарить! Не менее дурацкий, чем то самое Марта, которое после седьмого, но перед девятым. Как будто в зависимости от того, тестостерона больше организмом вырабатывается, или эстрогенов, человек имеет (или не имеет) право на праздник.
Так, тесто вымешено, пора и дальше приниматься за начинку. Тут Петюня пустил фантазию вскачь, главное – чтобы было много мяса и вкусно. Мяса было много. О втором предстояло узнать попозже.
Так за приятными хлопотами Петюня провозился до полуночи. Укладывался он и того позже, усталый, но довольный, и потом еще полночи ворочался, представляя, планируя, прикидывая, мечтая.
Будильник разбудил его на самом интересном, как вообще этой гадской штуке было свойственно. Стоя под душем, Петюня слегка поалел своим мыслям, полюбовался своей распущенностью и направился готовиться к атаке на льва в его логове.
Расстегаи были аккуратно запакованы, прикрыты полотняной салфеткой (лишний повод заглянуть в гости и стребовать ее обратно), рубашка надета, галстук завязан, рыжая (тут Петюня себе непоправимо льстил, до рыжего ему было далековато, но и каштановыми волосы уже не были) шевелюра причесана и слегка взъерошена, Петюня посмотрел на себя в зеркало и подмигнул. Ну, не поручик, конечно, но за бравого корнета сойдет; на худой конец и юнкер неплохо. С этими оптимистичными мыслями он направился в берлогу начбеза.
После разведывательных мероприятий (беседа с вахтером дядей Мишей: у него разыгрался геморрой, а у его кота понос – что поделать, зато ценные сведения собраны) было установлено практически достоверно, что начбез у себя. Петюня решительным шагом направился в сторону кабинета, но постепенно решимость оставляла его. Да, в пронырливости ему не откажешь, но по зубам ли ему Панкратов? Да и все их стычки и столкновения особой радости их встрече не добавят. Петя брел по коридору, в который вошел стремительной походкой, все медленнее и медленнее и все активнее обдумывал, как бы порезвее сделать ноги, как на беду Панкратова у входа в коридор раздались шаги и чьи-то голоса. Петюня как ужаленный рванулся с места и сайгачьим галопом понесся к той самой двери. Остановился. Отдышался. Постучал. Услышал раздраженный голос начбеза, воровато оглянулся и зашел.