На последнем крючке болтался еще один крупный хариус, сдавшийся без борьбы.

Радость, конечно. Рыбак не сдержался, проделал какие-то прыжки, похожие на танец первобытного человека, поднял остывшие рыбины и взвесил на руках: верных два кило! Для ухи на бригаду хватит. И тут вспомнил о свертке. Осторожно развернул порванную газету и прежде всего глянул на число: старая газета, за 13 марта. Понятное дело, на Колыму их доставляют только самолетами, а самолеты летают далеко не каждый день, поэтому далеко не всем газеты достаются. Он расправил и сложил листы. В чистой тряпочке были завернуты две буханки формового хлеба и здоровенная соленая кета, разрубленная надвое. Еще горсти две колотого сахару. Ах да хозяюшка! Не поскупилась. Вместе со свежей рыбой «заработок» Сергея выглядел уже внушительно. Будет и наваристый перловый суп со свежей рыбой, и вареная соленая рыба, и даже чай вприкуску, да с хлебом! «И запируем на просторе!..»

Много ли голодному человеку нужно для радости?

Совсем счастливый побежал он на лыжах к палатке. Придвинулся вечер. Шла середина апреля, весна здесь если и чувствовалась, то лишь по удлинившемуся дню и по особенному воздуху, уже не стерильному, как зимой. Морозы оставались жестокими; тем бедолагам, кому приходится кайлить мерзлоту на приисках, облегчения такая весна пока не приносила. Вспыхнула, отдалась тоской память об одиноком и больном Верховском, о пропавшем отце Борисе и канувших в неизвестность командире и Супрунове. Судьба их вызывала беспокойство. Живы ли?..

Бригада еще не вернулась из леса, Авдей сидел у печки и дремал, поставив винтовку между ног, огонь в печке чуть теплился. Услышав скрип лыж по снегу, вышел.

— Ну как? — И глянул на сверток, на замороженного налима. — Ты гля! Налим! Точно, налим, у нас в Покше таких же ловили. Выходит, они и сюда добрались? А хлеб откуда? Колол дрова? Ой, Серега, не попадись! Не подведи меня, у нас за это строго, как за побег.

— Под суд?

— Хужее. Куда-то на шахты отправляют, к полюсу вроде, где каторга.

— Здесь тоже каторга, Авдей.

— Не скажи! Есть такие места, где к тачкам прикованные. Аркагала называется, слышал? Нет? Уголь там обушками добывают в шахтах. Отчаянных людей собрали, мы туда боимся попасть.

Сергей слушал, а сам осторожно складывал газету «Правда» вчетверо, восьмеркой, глаза его так и бегали по строчкам. Вот знакомая фамилия фельетониста Кольцова, сообщение о возвращении папанинцев с Северного полюса, вся Москва их встречала.

И везде Сталин, Сталин, Сталин. Живет столица, славит вождя; о «врагах народа» на второй полосе, как всегда, с руганью и презрением. Кто-то верит, клянет злодеев. Не знает о Колыме, куда и сам может попасть.

Пришла бригада, все молчаливые, уставшие, лица в сплошной изморози, лед на усах, окружили печку, лед с лица сдирают, дышат теплым воздухом, нутро согревают. Отошли немного и тогда разглядели Сергееву добычу, заговорили.

— Значит, получилась рыбалка? — деловито спросил Михаил Михайлович. — Где эти рыбины нашлись, найдутся и другие. С почином тебя! Вижу, ты и дровишками занимался? Не застукают тебя офицеры или кто еще?

— Я в крайнем доме, добрая хозяйка встретилась, почти моя землячка.

— Приглянулась? — Машков насмешливо приподнял бровь.

— Замужняя и вроде старая, командирская жена. Со мной по-хорошему обошлась. Сказала, чтобы еще заходил, ей самой не под силу, а хозяин поздно приходит, рано уходит, такая у него служба.

— Знаем мы эту ихнюю службу. Ну, добре. Чей сегодня черед варить-жарить? Оценим Серегины труды.

Самая удачная рыбалка выпала Сергею в солнечный день, в чисто апрельский безветренный день с небольшой ростепелью в обеденное время. Он вытащил и принес больше двух десятков хариусов и налимов. На ту сторону идти побоялся, что-то там народу маячило много. Уже собрался назад, когда до него донесся далекий грохот трактора. Побежал, вдруг кто из охраны заявится? И вообще, могут быть новости. Впрочем, о письмах он уже забыл, видно, не разрешают ему письма, но и здешние новости могут быть всякие… В свое будущее он дальше дня следующего как-то перестал заглядывать, все равно не угадаешь. Только одно помнил, сколько ему осталось по календарю: недавно было 690, потом 676 дней, ну и так далее… Много это или немного? У других и по десять лет, а все равно считают. Вон взять Антона Ивановича. Тоже ждет, и на родине, где семья, тоже его ждут, считают дни.

Когда подходил со связкой рыбы через плечо, увидел в стороне трактор, он подталкивал сани к штабелю. Не тот ужасный ЧТЗ, а другой и с другим трактористом. А у самой палатки стоял Антон Иванович, ждал Сергея.

К его ногам Сергей и сбросил рыбу:

— Угадал к вашему приезду, Антон Иванович. Здрасьте!

— Да ты здесь уже по-оседлому, как ороч или якут! Экая благодать дается в Твои руки!

День такой удачный, солнечный, потому и берет рыба, а так по три-пять штук, не больше. Хариус к солнцу идет. Наварим, нажарим.

— Ох, люблю, грешник, рыбное! Вспоминаю «Метрополь», там в ресторане осетрину по-московски готовили, пальчики оближешь! Жалко, что нет у нас ни перцу, ни лаврушки, но все едино — хорошо. Действуй, а я пойду к бригаде, погляжу, что там у них.

Он приехал не из простого любопытства. Начальник строительства майор Силаев рассказал ему о телефонном разговоре с Магаданом: на подходе теплоход «Джурма», для него ледокол дорогу во льдах пропорол, ожидают со дня на день в Нагаево. В трюмах цемент есть, так что пора бетонщикам готовиться к своему делу. Новость эта уже не очень радовала: опять зона, подъем потемну, развод, выстойка у вахты, ругань, хитрые уловки уголовников, шмон, драки, вонь и холод большого барака. Только-только отвыкли от всего лагерного, в лесной палатке хоть и тесно, зато по-домашнему тихо, все породнились, да и работа по силам, еще и воспоминания перед сном о доме и родных, некая иллюзия свободы, благо Авдей совсем свыкся с ними. По нужде он уже ходит без своей винтовки, с которой первое время не расставался. Даже за пилу нет-нет, да и возьмется для «сугрева».

Машков слушал инженера и вздыхал. Значит, в лагерь. А тюрьма она и есть тюрьма. Спросил, не поднимая глаз:

— Какие там слухи, Иваныч? Все еще сажают нашего брата аль угомонились?

— Слухи такие, что на пересылке «Вторая речка» во Владивостоке народу собрали — непробойно. Добрая сотня тысяч новых, большей частью политических. Ждут теплоходов, а их, как всегда, мало, не рассчитывали на такой улов заключенных. Да никто и не предполагал, что аресты так долго будут идти. Ан, нет! Гонят и гонят. Врагов нашлось — немыслимо! Их гребут, а они прибывают. И какого народа! Твоя, к примеру, бригада, Михайлович, почти сплошь из крестьян, да? И у всех по десять, как и у меня. Кажется, в деревнях пособирали последних умелых работников, вычистили для новой жизни. Теперь на город переключились, вы уже не самые главные враги, теперь враги из интеллигентов, из партийных работников, вот какие враги. И разница эта для Дальстроя ощутимая. Вы всю жизнь физически работали и никаких там восьми часов и отпусков не знали. Все вы можете, хоть и блоху подковать. И дом срубить, и бетон сделать, и пахать-сеять. Такие заключенные для Колымы — находка, ведь золото золотом, а хозяйство и тут надо вести с умом. А вот теперь из трюма будут выходить слабые, а то и такие, которых выносить надо. Люди умственного труда не способны к тяжелым работам. Как с ними-то? Если как с вами, то все они скоро поумирают. А дать им нормальную пищу, восьмичасовой рабочий день и выходные — это уже поблажка, пособничество врагам народа. По счету сотня тысяч рабочих рук — вон она, на «Второй речке». А по существу — одни кандидаты на тот свет. Кому же золото копать, дома и дороги строить? Это я вам говорю для того, чтобы знали: удержать вас на строительстве будет очень не просто, опять все мы окажемся под страхом: вдруг с вахты и на какую-нибудь шахту или на прииск? Из всех здешних только один Морозов попробовал, что такое золотой прииск, до сих пор бледнеет, когда вспоминает. Или уже забыл, Сережа, морозные ночи в забое?