— Но и это еще не все, — с таинственным видом улыбнулся Риббентроп, когда Молотов закончил чтение. — Если ваша страна присоединится к Тройственному пакту, то можно считать решенным пакт о ненападении с Японией, которая пойдет на включение Внешней Монголии и Синьцзяня в сферу советских интересов…
— Хорошо бы, конечно, — ответил Молотов, но вместо Внешней Монголии… завел старую песню о Румынии, Венгрии, Турции, Болгарии и других европейских сферах интересов Советского Союза.
Разочарованный Риббентроп снова заговорил о Британской империи и заверил, что с нею уже покончено.
— Если это так, — усмехнулся Молотов, — то почему мы в убежище и чьи тогда бомбы рвутся над нашими головами?
Не дождавшись ответа, Молотов поставил последнюю точку в разговоре.
— Конечно, — произнес он, — все это очень интересно, но мне бы хотелось еще раз напомнить вам, что все эти великие проблемы завтрашнего дня даже при всем желании невозможно отделить от тех вопросов, которые стоят перед нами сейчас…
Риббентроп поморщился. Как видно, и он переоценил этих чертовых русских. Вместо согласия на участие в Трехстороннем пакте со всеми вытекающими отсюда последствиями Молотов опять вернулся к Финляндии. В конце концов он махнул рукой и сказал Молотову, поскольку ничего другого ему не оставалось, что Финляндия остается в сфере советских интересов, а вступление Советского Союза в «ось» они обсудят в рабочем порядке. Советский министр напоминал ему увязший в грязи грузовик, который буксовал, но так и не мог повернуть в сторону.
Так ни о чем и не договорившись, Молотов неизвестно зачем встретился с Г. Герингом и Р. Гессом и отправился домой…
Немцы были правы: Молотов действительно был опутан, словно цепями, сталинскими инструкциями и при всем желании ничего не мог сказать по поводу предложений, которые обрушили на него немцы.
Зоной советских интересов должна была стать огромная территорию в направлении Персидского залива, и одновременно Япония должна была отказаться от своих прав на нефтяные и угольные месторождения на Сахалине. Все это представлялось, конечно, весьма заманчивым, непонятно было только одно: на что надеялся Сталин. Турция, Ирак, Болгария и Румыния уже были тесно связаны с Берлином, и обижать их у фюрера не было ни малейшего желания. Да и по Японии, которую Сталин предлагал с его помощью лишить столь важного для нее сырья, ему бить тоже не хотелось. И, говоря откровенно, Сталин явно переоценил свои силы: Гитлер не только отказался пойти на все эти уступки, но еще больше озлобился. А может, переиграл, до самой последней минуты считая себя столь необходимым для Гитлера партнером?
Был ли разочарован таким исходом переговоров с Москвой Гитлер? Вряд ли. Скорее, он был доволен, поскольку теперь точно видел: он не ошибся, и аппетит к Сталину приходил во время еды. «Сталин, — заявил он своему окружению, — хитер и коварен. Он требует все больше и больше… Победа Германии стала непереносимой для России. Поэтому надо как можно скорее поставить ее на колени…» После чего поведал Герингу о намерении напасть на Советский Союз весной 1941 года и, несмотря на все уговоры Геринга не делать этого до 1943 года, 18 декабря подписал печально знаменитую Директиву № 21 об операции «Барбаросса».
«Германские вооруженные силы, — говорилось в ней, — должны быть готовы раздавить Советскую Россию за одну быструю кампанию, даже до завершения войны против Англии…
Приготовления, требующие большего времени, следует начать сейчас, если этого еще не сделано, и должны быть завершены к 15 мая 1941 года…
Масса русской армии в Западной России должна быть уничтожена выступающими вперед бронетанковыми клиньями; необходимо предупредить отступление боеспособных частей в необъятные просторы русской территории…
Конечной целью является создание оборонительной линии против Азиатской России, начиная от реки Волги до Архангельска. Затем последний оставшийся у России промышленный район на Урале может быть уничтожен люфтваффе».
Решение Гитлера напасть на Советский Союз держалось в секрете — было разослано всего девять копий, и тем не менее в течение всех последующих месяцев все было подчинено исполнению великой мечты Гитлера…
Как много раз говорил сам Гитлер, одной из основных причин, по которым он решил завоевать Россию, было его желание «выбить из рук Британии «континентальную шпагу» и заставить ее подписать мир. Особенно актуально это стало весной 1941 года, когда президент США Ф. Рузвельт получил неограниченные полномочия оказывать любую помощь сражающимся против диктаторских режимов странам. Но, прежде чем идти на Россию, Гитлеру пришлось решать балканские проблемы.
В марте 1941 года немецкие войска вошли в Болгарию, затем наступила очередь Югославии, руководство которой попросило Сталина о помощи. Но тот даже не пошевелил пальцем, еще раз продемонстрировав Гитлеру, что «не сердится» на него и готов к сотрудничеству.
Однако у Германии было то преимущество, что ее войска могли начать наступление из Южной Югославии, обойти греческие укрепления на Метаксасе и окружить ее защитников, которые сдались после падения Салоников 9 апреля. Прикрывавшие греков британские войска сумели перебраться на Крит. С моря взять остров немцы не смогли, и тогда Гитлер приказал высадить на остров мощный воздушный десант. А после того как Крит был захвачен, боявшийся увязнуть на Балканах Гитлер не решился развить свой успех в Средиземноморье, решив сосредоточить все свои силы на войне с Россией, до которой оставались считанные недели.
С первой же встречи Мацуока попытался уговорить Сталина заключить договор о ненападении, который, по его словам, дал бы Японии столь необходимую ей свободу в войне против США и Британии. А затем предложил «разрешить вопрос, исходя из более широкой точки зрения».
— Если вам понадобится доступ к теплым водам Индийского океана через Индию, — сказал министр, — то, думаю, подобное требование будет встречено нами с пониманием. Окажись порт Карачи в распоряжении Советского Союза, Япония закроет на это глаза. Когда приезжал специальный посланник Генрих Шамер (агент гестапо и будущий посол Германии в Токио), я заметил ему, что если Москве захочется подойти к Индийскому океану по территории Ирана, то Германия должна будет воспринять действия Советов так же, как и мы…
Затем он выдвинул целый ряд практически неприемлемых для Японии условий, и Мацуока уже собирался домой ни с чем. Но вдруг… Существует две версии того, что было затем. По одной — Мацуока сам согласился на все условия Сталина, по другой — тот вызвал его в Кремль и устало сказал:
— Вы душите меня! — с этими словами Сталин взял себя за горло. — Ну что ж, я готов подписать соглашение о нейтралитете…
Заметив некоторое беспокойство посланника микадо, он улыбнулся:
— Все будет хорошо… Я убежденный сторонник «оси» и противник Англии и Америки…
Тем не менее, когда 5 июня посол Японии в Берлине Хироси Осима сообщил императору и высшему военному командованию о готовности Гитлера напасть на СССР, оперативный отдел Генерального штаба сухопутных сил почти мгновенно представил монарху черновой вариант плана начала боевых действий против СССР с одновременным выдвижением войск в Индокитай.
Но все это будет только через два месяца, а пока Сталин изумил еще не видевший ничего подобного мир, появившись вместе с Молотовым на вокзале, где японского министра провожали дипломаты и представители прессы.
Слегка обняв японца, Сталин сказал:
— Европейские проблемы могут быть решены естественным путем, если Япония и Советы будут сотрудничать…
Потом он подошел к стоявшему в нескольких шагах от Мацуоки послу Германии графу Шуленбургу.
— А с вами, — улыбнулся Сталин, — мы останемся друзьями, и вы теперь должны сделать все для этого!
Но и этого вождю показалось мало, и он, взяв руку военного атташе полковника Ребса двумя руками, с заговорщицким видом произнес:
— Мы останемся друзьями, что бы ни случилось…