Ошеломленный таким началом канцлер вяло кивнул и отправился в столовую. «Тогдашнее состояние Шушнига, — описывал ту сцену гауляйтер Каринтии Фридрих Райнер, — вообще трудно себе представить. Фюрер толкал его, дергал, кричал на него. Шушниг был заядлым курильщиком. Мы знали о нем буквально все, вплоть до интимных подробностей, знали стиль его жизни, знали, что он выкуривает 60 сигарет в день. Поэтому фюрер запретил ему курить. Риббентроп сказал мне, что он даже пожалел Шушнига».

Ознакомившись с предъявленными ему требованиями, канцлер только беспомощно развел руками: их исполнение превращало Австрию в немецкую марионетку.

— На выполнение всех этих условий, — не скрывая насмешки, сказал Риббентроп, — вам дается три дня…

— Вы, — заявил он, — подпишете документ в том виде, в каком он есть, и выполните мои требования в течение трех дней. В противном случае я ввожу войска в Австрию…

Канцлер согласно кивнул, заметив, что ратификацию этого ультиматума он гарантировать не может. Гитлер дал канцлеру полчаса на размышления и, когда тот удалился, вызвал Кейтеля.

— Никаких приказов не будет, — улыбнулся он. — Я просто хочу, чтобы вы были с нами!

Ровно через полчаса потрясенный всем случившимся Шушниг снова предстал перед фюрером, и тот сказал:

— Я передумал… Впервые в жизни меняю свое решение, но предупреждаю — вам дается последний шанс. Даю вам еще три дня, перед тем как соглашение войдет в силу…

Вконец измученный Шушниг подписал документ. У него все же хватило смелости включить в совместное коммюнике обещанное подтверждение соглашения 1936 года, которое гарантировало полную независимость Австрии, однако Гитлер покачал головой.

— Ну нет! — снова возбуждаясь, воскликнул он. — Сначала вы выполните наши новые условия!

Немного пришедший в себя Шушниг (да и что, откровенно говоря, ему было терять?) всерьез обеспокоился потерей независимости и, не желая быть обвиненным в полнейшем бездействии, назначил на 13 марта 1938 года плебисцит, в ходе которого австрийцам надлежало высказаться за «свободную и независимую, немецкую и христианскую» Австрию или против таковой. Когда военный атташе Австрии сообщил о намеченном референдуме Муссолини, тот усмехнулся.

— Это тот самый снаряд, — заметил он, — который разорвется в его руках!

Он действительно разорвался. Узнав о затее австрийского канцлера, фюрер пришел в бешенство, й больше всего его разозлило то, что Шушниг воспользовался его излюбленным способом. Но бушевал он недолго — надо было принимать срочные меры к тому, чтобы события пошли не по намеченному в Вене сценарию.

— Ему, — говорил Геринг внимательно слушавшему его Гитлеру, — даже не надо будет ничего отправлять нам. Все, что от него требуется, это только сказать: «Согласен»!

Главным из них был, конечно, тот, который Гитлер подписал 11 марта в 20 часов 45 минут и согласно которому немецким войскам было приказано перейти границу Австрии на рассвете следующего дня.

Но было уже поздно. Гитлер был уверен, что австрийские войска не осмелятся оказать вооруженное сопротивление вермахту, к тому же он как раз в это время получил очередное подтверждение на захват Австрии от Муссолини, чем был несказанно обрадован. «Передайте Муссолини, — сказал он по телефону Филиппу Гессенскому, — что я никогда этого не забуду. Никогда, никогда, никогда, что бы ни случилось… Как только с Австрией все уладится, я буду готов поддерживать его в чем угодно, чего бы это ни стоило. Я заключу с ним любые договоренности…»

Тем временем Геринг встретился с чешским послом и сказал обеспокоенному столь серьезными событиями дипломату следующее:

— Слово чести: Чехословакии ничего не грозит со стороны рейха!

Затем посла принял Гитлер и попросил от него гарантий того, что Чехословакия не объявит мобилизацию. Посол связался с Прагой и заверил фюрера, что ему ничто не грозит. Геринг со своей стороны в очередной раз торжественно заверил представителя чешского народа, что Германия будет свято исполнять данные Чехословакии обязательства.

«На следующий день, — писал в своих воспоминаниях адъютант Гитлера Фриц Видеман, — я выполнял обязанности квартирмейстера Гитлера в Линце и Вене. Прежде всего я поехал через р. Инн в Браунау (место рождения Гитлера. — А.У.), повстречав там всего одну роту австрийских войск, отходивших от границы…

Если сегодня утверждается, будто Гитлер напал на Австрию и захватил ее силой оружия против воли населения, то это не совпадает с моими наблюдениями. Воодушевление, с каким австрийцы встречали германские войска, было единодушным…

Гитлер в течение всего дня пребывания в Вене сиял от радости. Его можно было понять: возвращение в тот самый город, где он некогда мыкался по ночлежкам, в качестве преемника Габсбурга стало одним из самых счастливых мгновений в его жизни. Он с полным основанием заявил:

— Мне верится, была ли на то воля Божья, чтобы в юности я уехал отсюда в рейх, вырос там, стал лидером нации и после этого вернул родину в лоно рейха…

В честь своего триумфального возвращения Гитлер устроил большой совместный парад германских и австрийских войск, чтобы хотя бы внешне продемонстрировать слияние обеих армий…»

С особым чувством фюрер посетил свой родной Линц, с которым у него было связано столько воспоминаний. Его встретили огромные толпы ликующих горожан, которые ходили за ним повсюду. Даже на кладбище, где Гитлер возложил венки на могилы родителей, за ним следовала огромная толпа, почтительно следившая за тем, как фюрер отдавал дань памяти отцу и матери.

Англия и Франция, гаранты независимости Австрии, и не подумали защищать ее. Они лишь стыдливо осудили «германское давление» на Австрию. А вот Сталин не смолчал. Советское правительство заявило о потере австрийским народом независимости и о нависшей над Европой опасности и предложило обсудить создавшееся положение в рамках Лиги Наций или вне ее.

Очевидно, Сталин догадывался, что после столь удачно запущенных фюрером первых пробных шаров в Рейнской области и Австрии следующим его «приобретением» станет Чехословакия. Именно она должна стать разменной монетой в большой политической игре западных государств. Помимо всего прочего Чехословакия являлась главным препятствием для похода на Восток. Так называемый Богемский четырехугольник, расположенный на границах Богемии — Моравии, представлял собой превосходную естественную оборонительную позицию и служил ключом к господству над Центральной Европой. Чехословакия имела прекрасно вооруженную и обученную армию и великолепные оборонные заводы «Шкода», а ее оборонительные сооружения можно было сравнить со знаменитой французской линией Мажино. Конечно же Гитлер с открытием зеленой улицы на Восток очень надеялся на использование военных заводов Чехословакии для вооружения своей армии. Понимал Сталин и то, что после захвата являвшейся воротами в Центральную Европу Чехословакии равновесие сил в ней нарушится и немецкие войска окажутся в опасной близости от советских границ.

Но все это было по большому счету лирикой. Сталин прекрасно понимал, что ни Советский Союз, ни тем более Франция и не подумают вступаться за обреченную на заклание фюреру Чехословакию. Он предложил Лондону и Парижу собраться за круглым столом и договориться о коллективных действиях. Французы не ответили ему вообще. Англичане же ответили отказом, объяснив, что созыв подобной конференции может спровоцировать Гитлера и расколоть пока еще мирную Европу. Через своего посла в Праге Сталин сообщил Бенешу о готовности предпринять необходимые шаги для обеспечения безопасности его страны, но, только при условии, если Франция тоже выступит с подобными предложениями.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Трудно сказать, верил ли чешский посол Герингу, когда тот клятвенно заверял его в том, что Германия никогда не посягнет на его страну. Но то, что Геринг лгал, не вызывало никакого сомнения ни у кого из бывших в курсе приближенных Гитлера. Далеко не случайно приехавший вместе с ним в Вену Борман на одном из торжественных приемов спросил личного адъютанта Гитлера Видемана: «И когда же мы теперь войдем в Чехию?»