Сталин не стал настаивать и спросил гостя, имеется ли в Китае собственная метеорологическая служба и не даст ли он разрешение на перевод его трудов в СССР. На самом же деле он прекрасно понимал, какого ответа ждал от него Мао. И, конечно, китайский лидер очень рассчитывал, что Москва аннулирует подписанный с Чан Кайши Договор о советско-китайской дружбе и заключит новый. Уже с ним. Однако Сталин не спешил. И формальные основания у него на сохранение статус-кво были, поскольку договор с Чан Кайши вытекал из достигнутых в Ялте трехсторонних соглашений. Потому без обиняков и сказал, что отказ хотя бы от одного пункта даст США и Великобритании законные основания поставить под вопрос и другие параграфы, в частности те, которые касались советских прав на бывшие владения Японии на Курилах и Южном Сахалине.

Сталин говорил достаточно твердо, как бы сразу же давая Мао понять: если он хочет новых отношений с Москвой, то они будут строиться на его условиях. Тем не менее, подсластил Сталин пилюлю, никто не может помешать правительствам их стран в неформальном рабочем порядке наполнить подписанный документ более современным содержанием.

Мао помрачнел: и здесь с ним говорили с позиции силы. Впрочем, чему удивляться, и не он ли сам сказал после инцидента в Сиани в далеком 1936 году: «Наши отношения со Сталиным — это отношения отца и сына. Или кошки и мышки». И ошибался. Никакой игры с лидером китайских коммунистов

Сталин тогда не вел, он преследовал свои интересы, но его злейшего врага, Чан Кайши, от смерти тем не менее спас.

Случилось же это так. В результате заговора Мао с предавшими Чан Кайши генералами генералиссимус был арестован в Сиани, и Мао ждал, когда заварившие эту кашу генералы сами уберут Чан Кайши. Но... так и не дождался... После ареста Чан Кайши обстановка в стране резко обострилась, и Гоминьдан требовал карательного похода на Сиань. Однако многие трезвомыслящие китайские политики были против. Не был заинтересован в новой вспышке гражданской войны и Сталин, поскольку любая эскалация военных действий неизбежно вела к срыву объединения национальных сил, для которого он уже сделал немало.

В декабре 1936 года «Правда» опубликовала статью, в которой в довольно резкой форме осудила сианьское восстание и призвала к мирному разрешению конфликта. Ну а после того как Коминтерн направил в ЦК КПК прямые директивы прекратить дальнейшее противостояние, китайским коммунистам не оставалось ничего другого, как только дать отбой. В результате всех этих действий Чан Кайши вышел на свободу и в сопровождении одного из предавших его военных отправился в Нанкин.

После освобождения Чан Кайши снова заговорил о создании единого с КПК военного фронта борьбы против Японии. Но выдвинул непременное условие: главнокомандующим и лидером страны должен оставаться он. И, стиснув зубы, Мао был вынужден пойти на это. Вот тогда-то он и произнес свою знаменитую фразу о «кошке с мышкой». Трудно сказать, вспомнил ли он ее после беседы со Сталиным, но «Мышкой» оставаться явно не собирался. К этому времени Мао был уже закаленным политическим бойцом, чтобы так вот сразу сдаваться. Да, от его отношений со Сталиным во многом зависело признание Китая другими странами и его будущее.

И тем не менее он приехал не обижаться, а получать. Получать то, что поможет его стране выстоять. А все остальное было уже не важно. Во всяком случае, пока. И ему надо было разбиться, но заставить этого маленького человека с желтыми кошачьими глазами пойти на уступки! Да и зачем тогда нужна была революция, если Китай и впредь останется подчиненной страной! А одному ему, без поддержки Советского Союза, конечно же, не выплыть...

Сделав вид, что он не совсем понял, о чем речь, Мао снова перешел к иносказаниям, из которых Сталин с удивлением узнал, что уважать Ялтинские соглашения, конечно же, надо и все же следует вызвать в Москву Чжоу Эньлая... для проработки договора. Но уже с ним, лидером китайских коммунистов Мао Цзэдуном...

Сталин был недоволен такой настойчивостью, но точки над «i» ставить не спешил, и следующие две недели Мао провел... на его даче. Предоставленный самому себе, Мао очень напоминал в те дни пленника. По каким-то причинам запланированная на 23 декабря встреча со Сталиным не состоялась, и вот тогда-то Мао впервые за все время нахождения в Москве потерял свое лицо. В ярости стуча кулаком по столу, он кричал навестившим его дипломатам:

— У меня здесь всего три дела: есть, спать и облегчать желудок!

Через два дня Сталин позвонил ему, и на этот раз Мао сам уклонился от встречи под благовидным предлогом. А когда, в конце концов, он позвонил в Кремль, то услышал, что «Иосифа Виссарионовича нет на месте». И кто знает, сколько бы еще времени продлился этот византийский поединок не желавших уступать друг другу владык, если бы западные журналисты не заговорили об... аресте китайского лидера.

Сталин приказал направить к гостю корреспондента ТАСС, и в беседе с ним Мао дал ясно понять, что пробудет в Москве ровно столько, сколько потребуется для достижения соглашения со Сталиным. И... Сталин сдался. 2 января 1950 года Молотов сообщил Мао, что Чжоу Эньлай может выезжать в Москву и что вместо старого договора с Чан Кайши будет подписан новый.

— А как же Ялта? — не скрывая иронии, спросил Мао у Сталина.

— К черту Ялту! — последовал короткий и четкий ответ.

Почему Сталин не выдержал и не укротил, по своему обыкновению, строптивого? Только потому, что он прекрасно понимал ту огромную роль, какую Китай уже очень скоро будет играть на Востоке, и очень опасался, что отвергнутый и обиженный им Мао пойдет на сближение с Западом. И страстное желание той же Великобритании установить с Китаем дипломатические отношения для него уже не было секретом. Да и с перебравшимся на Тайвань Чан Кайши тоже все было ясно. Какие бы он ни выдвигал лозунги, Америка без особого сожаления сдала его, а для Сталина это было пока еще главным...

14 февраля 1950 года Чжоу Эньлай и Вышинский в присутствии Сталина и Мао подписали новый Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и КНР. После подписания договора Сталин, против своего обыкновения и всех дипломатических протоколов, отправился на банкет в гостиницу «Метрополь». Служба охраны установила специальную перегородку из пуленепробиваемого стекла, которое, в конце концов, по просьбе Мао убрали.

Что же касается самих переговоров, то они были мучительными, и, по словам Н. Федоренко, комната, где они велись, напоминала «сцену из какого-то демонического спектакля».

Мао настаивал на том, чтобы СССР помог Китаю в случае нападения на него США. Сталин соглашался, но, в свою очередь, требовал включить в этот параграф следующее условие: «В случае объявления сторонами состояния войны». Но больше всего Мао вывело из себя желание Сталина получить привилегии в Синьцзяне и Маньчжурии. Но как бы там ни было, отправившийся домой Мао был доволен: под новое положение Китая в мире подведен прочный фундамент.

Разгадал ли Мао Сталин? Да кто его знает, может, и разгадал, и отныне он стал для него кем-то вроде китайского Емельяна Пугачева. А вот сам Мао жаловался своим ближайшим сподвижникам: «Он не поверил нам. Он решил, что наша революция — фикция».

Вполне возможно, что китайская революция и была для Сталина «фикцией», но то, что новый договор между СССР и Китаем оказал заметное влияние на политический климат и заставил сторонников «холодной войны» задуматься, несомненно...

Что же касается самого договора, то он производил двойственное впечатление. С одной стороны, КНР обязана была помогать СССР в случае незаконного применения против него силы Японией или «любым другим государством, которое, прямо или косвенно, объединится с Японией в актах агрессии». С другой — Китай не получил никакой гарантии советской помощи в случае поддержанного американцами нападения на него Чан Кайши.

Тем не менее и Сталину пришлось пойти на уступки, которые выразились в согласии Москвы передать Пекину советскую часть собственности Маньчжурской железной дороги после заключения мирного договора с Японией не позже 1952 года. То же самое касалось Порт-Артура и Дайрена.