Что же касается арестов, то они сыграли, возможно, решающую роль в развитии социал-демократического движения в Грузии, и на заседании Тифлисского комитета РСДРП 17 января вдруг выяснилось, что власть в нем перешла к меньшевикам. В Тифлисе появился Н. Жордания, и видные большевики Н.С. Чхеидзе и Н. Рамишвили мгновенно сменили политическую окраску. Оставшимся в меньшинстве большевикам удалось лишь увести у новых хозяев комитета партийную кассу и библиотеку, а также сделать все возможное, чтобы сохранить за собой типографию.

Тем временем напряжение нарастало, все крупные города России были охвачены забастовками, пламя восстания разгоралось все ярче. Казаки и полиция разгоняли многочисленные демонстрации шашками и ружейным огнем. Похороны жертв превращались в многотысячные манифестации и, как правило, заканчивались кровавыми побоищами.

Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, режим в какой уже раз прибегнул к испытанному средству отвлечения народа от политики с помощью межнациональной розни. По Украине, Бессарабии, Белоруссии и Польше прокатились многочисленные еврейские погромы. Не стало исключением и Закавказье, где проживали люди самых разных конфессий.

Поводом к национальной резне в начале февраля в Баку послужило убийство армянином татарина, единоверцы которого отомстили за него, убив нескольких ни в чем не повинных прохожих армянского происхождения.

«Вечером 6 февраля в Баку происходило нечто небывалое, — писал один из очевидцев. — Почти повсюду на улицах, особенно удаленных от центра, то и дело слышны были ружейные и револьверные выстрелы. Убитые и раненые насчитываются за ночь десятками. Весь город объят ужасом».

11 мая 1905 года армянский националист убил губернатора Баку, и снова началась резня между армянами и мусульманами. Межнациональная резня приняла такой размах, что для ее остановки пришлось вызывать войска.

Все это время Коба находился в Баку и пытался хоть как-то противодействовать резне, которую, как многие считали, спровоцировали известные в Закавказье нефтепромышленники Дадаевы и Тагиевы. Он выступал на многотысячных митингах, призывая не допустить подобного случившемуся в Баку и ни под каким видом не поддаваться на провокации.

Как это было ни печально для сторонников Ленина, влияние меньшевиков в Закавказье продолжало расти. Коба, как мог, противостоял им, но все его выступления привели только к тому, что Н. Рамишвили затянул старую песню и снова обозвал его провокатором. «Похоже, — презрительно усмехнулся тот, — у вас все провокаторы, кто бежал из Сибири!» И обычно красноречивый Рамишвили даже не нашел, что ответить.

В середине апреля 1905 года в Тифлисе была созвана Общекавказская конференция. Выразив недоверие Союзному комитету, она избрала свое собственное бюро РСДРП. Так поднятая в Лондоне Лениным волна докатилась до Закавказья, и теперь в нем образовалось два Общекавказских руководящих центра социал-демократического движения, между которыми сразу же развернулась жестокая борьба за сферы влияния.

Как одному из самых видных большевиков, Кобе пришлось поднять брошенную меньшевиками перчатку и возглавить борьбу против их влияния. Вот что сообщал он о своей работе в те дни в письме, адресованном в большевистский центр за границей: «Я опоздал с письмом, товарищи. Не было ни времени, ни охоты писать. Пришлось все время разъезжать по Кавказу, выступать на дискуссиях, ободрять товарищей и т.д. Поход был повсеместный со стороны меньшевиков, и надо было дать отпор. Людей у нас почти не было (и теперь очень мало, в два-три раза меньше, чем у меньшевиков), и приходилось работать за троих... Положение дел у нас таково. Тифлис почти целиком в руках меньшевиков. Половина Баку и Батума тоже у меньшевиков. Другая половина Баку, часть Тифлиса, весь Елисаветполь, весь Кутаисский район с Чи-атурами (марганцево-промышленный район, 9—10 тысяч рабочих) и половина Батума у большевиков. Гурия в руках примиренцев, которые решили перейти к меньшевикам. Курс меньшевиков все еще поднимается».

В конце концов, Коба оказался в Чиатуре, где еще можно было спасти положение. По дороге он заехал в Гори, где его едва не арестовали на собрании местной социал-демократической организации. Но он вовремя успел спуститься в подвал, и полиция лишь чудом не заглянула туда.

Свою работу он начал с создания нелегальной типографии. Покончив с ее организацией, он объездил всю Кутаисскую губернию, где продолжал свои выступления. 12 июня он снова вернулся в Кутаиси, где хоронили А.Г. Цулукидзе. Его похороны, в которых приняли участие почти 50 тысяч человек, превратились в мощную демонстрацию. И власти не решились на ее разгон. Несмотря на опасность ареста, Коба прошел за гробом весь путь от Кутаиси до Хониа.

Через несколько дней в Кутаиси приехал с III съезда РСДРП М.Г. Цхакая. Коба с большой радостью ознакомился с решениями съезда. Он состоялся летом 1905 года в Лондоне и вошел в историю как большевистский. Примерно в это же время меньшевики собрались в Женеве. Открыто призывая к полному расколу между двумя фракциями, Ленин даже не слушал доносившиеся до него из России требования единства перед лицом растущего политического кризиса.

На III съезде РСДРП впервые появились три делегата, которым предстояло сыграть важную роль в истории партии. Это были Л.П. Каменев, М.М. Литвинов и Л.Б. Красин. И именно Красин был единственным партийцем, способным занять независимую от Ленина позицию. И, как отмечал А.В. Луначарский, который на время разойдется с Лениным три года спустя, основным достижением съезда явилось «полное слияние большевиков левого ленинского крыла с большевистским флангом Красина».

Верный себе, Ленин даже теперь отводил всем своим помощникам второстепенную роль. Ну и, само собой понятно, резолюции двух съездов еще раз подчеркнули полнейшее расхождение между двумя фракциями партии. Лондонский съезд признал насущную необходимость «организовать пролетариат для непосредственной борьбы с самодержавием путем вооруженного восстания», в то время как в Женеве продолжали говорить о том, что «партия не должна ставить себе целью захватить или разделить власть во Временном правительстве, а должна оставаться партией крайней революционной оппозиции».

Коба был в восторге: наконец-то он услышал от своего вождя призыв к вооруженному восстанию. И, следуя его указаниям, на заседании Имеретино-Мингрельского комитета призвал начать подготовку к всеобщей политической стачке и вооруженному восстанию. «По инициативе Сосо, — вспоминал позже В. Киасашвили, — мы приступили к организации чиатурского большевистского отряда».

Подготовка к вооруженному восстанию и участившиеся схватки с казаками требовали вооружения революционеров, и Коба принял решение «позаимствовать» в кутаисском цейхгаузе 2000 винтовок с патронами. Для успешного проведения операции был начат подкоп, но из-за каменистой почвы от этой идеи пришлось отказаться. Коба еще более непримиримо стал относиться к меньшевикам, хотя как практик не мог не понимать, что подобная политика только ослабляет борьбу против общего врага. И уже очень скоро ему пришлось пойти на компромисс и договориться с их руководителями о временном перемирии.

Все лето Коба разъезжал по Восточной Грузии, а в августе принял участие в собрании тифлисской общественности по обсуждению утвержденного Николаем II Положения о Булыгинской думе. Социал-демократы пришли на собрание с рабочими, которых сразу же попытались вывести из зала. Началось настоящее побоище, в ходе которого погибли около 100 человек, и уже на следующий день Коба написал листовку, в которой призвал рабочих к забастовке протеста.

В то время он жил в доме, который снимала семья Сванидзе. Она состояла из трех сестер — Александры, Като и Машо, их брата Александра и мужа Александры Михаила Монселидзе, с которым Коба был знаком еще по семинарии. Сестры имели свою собственную швейную мастерскую и пользовались в городе большой популярностью. К ним приходили жены местной знати, крупных чиновников и офицеров. Многих на примерки сопровождали мужья, что обеспечивало дому Сванидзе безопасность. Да и кому взбрело бы в голову обыскивать жилище, где чуть ли не каждый день можно было встретить первых лиц города?