Василий III Иванович был суровее отца своего, особенно когда дело касалось неповиновения ему, самодержцу. Но, узнав во всех подробностях историю неудавшегося побега, он выпустил Порфирия из тюрьмы, не наказал никого… Порфирий удалился на Белоозеро и провел остаток дней своих среди таких же, как он, подвижников.
Василий Шемяка умер в 1529 году в оковах. Его сын, Иван, скончался иноком Троицкого монастыря в 1561 году.
Пошли, Бог, наследника
В 1524 году Василий послал на Казань крупное войско. Русские воеводы осадили крепость и имели шанс завершить дело полной победой, но удовольствовались они миром в обмен на богатые дары и обещание казанцев исполнить все требования великого князя.
Русское войско вернулось домой, потрепанное на обратном пути болезнью. Самодержец предал опале Ивана Бельского, и лишь защита митрополита спасла полководца от большой беды; затем в Москву явились послы Казани, они обещали по-прежнему быть во всем послушны воле великого князя, просили его утвердить на казанском троне хана Сафа-Гирея.
Василий выполнил их просьбу, но, чтобы окончательно обезвредить восточного соседа, нанес серьезный удар по экономике Казанского ханства: повелел открыть в Нижегородском княжестве новую ярмарку, запретив русским купцам торговать на Казанской ярмарке. Место избрали в Нижегородской земле на берегу Волги, неподалеку от монастыря Святого Макария Унженского. Макарьевская ярмарка не сразу принесла ожидаемые плоды, и первые годы была убыточной для русских, но со временем она стала известной и популярной: сюда приезжали люди из Астрахани и Персии, Армении и других стран. Казанцы терпели огромные убытки.
В 1525 году великий князь, успешно завершив международные и внутренние дела, вдруг вспомнил о второй главной своей задаче: о передаче власти. Это неверно сказано — помнил о ней он всегда. Но если раньше у него была хоть какая-то надежда на то, что Соломония родит ему сына, то сейчас, когда со дня их свадьбы прошло уже двадцать лет, надеяться на супругу было если не бессмысленно, то опасно: время бежало все быстрее, а Соломония не рожала.
Однажды, проезжая по лесу на позолоченной колеснице, Василий III Иванович увидел птичье гнездо и неожиданно для всех заплакал, приговаривая сквозь слезы и не стесняясь слез своих: «Тяжело мне! Кому уподоблюсь я? Ни птицам небесным — они плодовиты, ни зверям земным — и они плодовиты, ни даже водам — и они плодовиты: они играют волнами, в них плещутся рыбы»[150].
Окружавшие его воины смиренно понурили головы, не зная, как помочь самодержцу, да и не к ним обращался Василий, он искренне тянулся душою своею к тому, кто один мог помочь в столь важном деле: «Господи! И земле я не уподоблюсь: земля приносит плоды свои на всякое время и благословляют они тебя, Господи!»
В тот же день, успокоившись, Василий принял решение отправить жену свою Соломонию в монастырь. А приняв его, стал действовать так, как он действовал при покорении Пскова и Рязани, Новгорода-Северского и Казани, поступил так, как поступал со своими сильными и слабыми противниками и своими врагами: осторожно, расчетливо, взвешенно — в начальной стадии того или иного мероприятия, и стремительно, напористо, зло — когда ситуация полностью прояснялась, и он начинал чувствовать себя уверенно. Сцену с птичьим гнездом и свое слезливое откровение великий князь выбросил из головы. Теперь ему было не до лирики. Теперь ему нужно было спешить.
Вернувшись в Москву, Василий посоветовался с боярами, уверенный, что они будут на его стороне, что порфириев среди них больше не найдется. «Кому царствовать после меня на Русской земле? Братья и своих уделов не могут устраивать!» Бояре, сообразив, куда он клонит, покорно кивали головами и приговаривали: «Неплодную смоковницу отсекают и выбрасывают из виноградника!»
Поддержка бояр укрепила желание великого князя, и он собрал самых именитых людей Русского государства на совет и сказал, что отсутствие прямого наследника может привести государство к великим потрясениям. С этим охотно все согласились. Затем великий князь, обвинив Соломонию в бесплодии, спросил, абсолютно уверенный в ответе, нужно ли ему развестись со своей супругой и жениться во второй раз?
Каково же было удивление Василия, когда он услышал отрицательный ответ инока Василия Косого, бывшего князя Патрикеева, а также Максима Грека и князя Семена Федоровича Курбского. Это были высокопочитаемые люди, они свершили в своей жизни немало воинских и мирных подвигов во славу русского народа, во славу Московского государства. Семен Федорович Курбский, например, покорил Москве Пермь и Югру, это в значительной степени укрепило экономическое положение великих князей, сопутствовало успехам Ивана III и Василия III. Можно ли с ним спорить? Можно. И нужно. Когда речь идет о государственной безопасности, о таких важных вопросах, как престолонаследие. Самодержавие в самом чистом своем виде невозможно без прямого наследования власти. Неужели такие мудрые люди не понимают этого?! Неужели они не понимают, что с Соломонией произошла ошибка, что надо исправить эту ошибку?! Почему Василий Косой, Максим Грек и Семен Курбский не хотят, чтобы у законного самодержца появился прямой наследник? Потому, что они — враги Василия III Ивановича. Враги.
Благо, что на том совете не нашлось больше врагов у великого князя, а то бы он разволновался не на шутку. Не разволновался. Спокойно довел свое дело до конца. Митрополит Даниил и почти все духовенство одобрили его план.
А Соломония его любила! В последние годы она чувствовала, что Василий охладел к ней, делала все возможное, чтобы удержать при себе мужа. Женские ее чары оказались бессильными против огромного желания великого князя иметь прямого наследника, и тогда Соломония стала искать чародеев, знающих приворотные средства. Один из них прямо сказал супруге Василия, что родить ей не суждено, но это не остановило Соломонию. Какие только средства не использовала она — все тщетно. Василию нужен был прямой наследник.
Соломония не согласилась добровольно уходить в монастырь. В Рождественском девичьем монастыре к ней явились митрополит и советник великого князя Иван Шигона. Она сопротивлялась, кричала, плакала. Ее постригли насильно. Митрополит Даниил поднес ей кукуль. Она схватила ее, бросила на пол и со злобой и отчаянием стала топтать, уже не жена, не женщина, но инокиня, хотя еще не смирившаяся с этим. Иван Шигона сильно ударил ее плетью, она вскрикнула: «Как ты смеешь бить меня?!» Иван спокойно ответил: «Мне приказал государь».
Надевая кукуль (ризу инокини), Соломония громко и торжественно заявила, будто бы мир и окружавшие ее насильники нуждались в этом: «Свидетельствую перед вами: меня постригли насильно. Пусть отомстят ему за такое оскорбление!» Митрополит и Шигона устало вздохнули, покинули сие богоугодное заведение, а Соломонию отправили в Покровский Суздальский монастырь.
Через некоторое время, как гласят недостоверные, впрочем, легенды, выяснилось, что Соломония беременна! Императорский посол в Москве Герберштейн, современник тех событий, писал, что Соломония родила сына, назвала его Георгием, но отказалась показать его слугам великого князя, заявив высокопарно, что «они недостойны видеть ребенка, а когда он облечется в величие свое, то отомстит за обиду матери»[151]. Те же легенды говорят, что Василий пришел в ужас, узнав об этом, раскаивался, может быть, даже чистосердечно, впрочем, у него к тому времени была вторая жена, с которой тех же самых забот и тревог у него хватало: не рожала новая супруга великого князя Елена Глинская, племянница славного своими подвигами князя Михаила Глинского.
Уж и свадьбу роскошную справили — три дня гуляли, много лет вспоминали. И любил-то Елену великий князь, помолодел любя, бороду обрил, подтянулся, походку изменил, нежил-холил супругу юную, ночи не спал, ласкался с ней, счастливый, а она все не рожала и не рожала! Ни дочери, ни сына. Вот беда!