Он послал к Всеволоду митрополита, и тот передал его слова нарушителю спокойствия: «Я не хищник; но ежели условия наших отцов не кажутся тебе законом священным, то будь государем киевским: иду в Туров»[11].
В других произведениях речь митрополита передается по-иному: «Я, брат, пришел в Киев на место братьев своих, Мстислава и Ярополка, по завещанию отцов наших. Ежели ты, брат, пожелал стола этого и оставил свою вотчину, то я — меньше тебя и пойду в прежнюю свою волость, а Киев тебе».
Всеволод Черниговский, уже пожилой, лысый, толстый, велебородый, большеглазый, с длинным носом и мясистыми руками (такой портрет дает ему В. Н. Татищев), въехал на белом коне в столицу, приблизился к духовенству, сошел с коня и целовал крест. Мономашичи надолго потеряли великокняжеский престол.
Древний обычай
После вокняжения Всеволода дела на юге Руси ухудшились. Началась жестокая борьба князей за богатые области. Центральная власть с каждым годом теряла силу и авторитет. Удельные князья усиливались, выходили из повиновения, доказывали оружием свое превосходство. Ближайшие соседи Киевской Руси, окружавшие страну крутым полумесяцем от Польши на западе до половецких степей на юге и волжских булгар на востоке, всегда рады были помочь в беде какому-нибудь князю. Все равно кому. Лишь бы платили деньги. Все чаще нападали на русские земли западные и северо-западные соседи: литовцы и шведы.
Мономашичи уступили Всеволоду верховную власть по закону старшинства, по обычаям предков. Нарушить их Юрий Владимирович не мог, хотя в течение 300 лет этот обычай несколько раз нарушался, в том числе и Владимиром Мономахом. «По смерти Святополка-Михаила, — пишет Н. М. Карамзин, — граждане Киевские, определив в торжественном совете, что достойнейший из князей российских должен быть великим князем, отправили послов к Мономаху и звали его властвовать в столице. Добродушный Владимир давно уже забыл несправедливость и вражду Святополкову: искренно оплакивал его кончину и в сердечной горести отказался от предложенной ему чести. Вероятно, что он боялся оскорбить Святославичей, которые, будучи детьми старшего Ярославова сына, по тогдашнему обыкновению долженствовали наследовать престол великокняжеский»[12].
Его отказом и временным безвластием воспользовались смутьяны, в городе начались грабежи и погромы. Горожане вновь явились к Мономаху, сказали: «Спаси нас от неистовства черни, от грабителей!..» Владимир, двадцать лет не рисковавший брать власть, на этот раз смирился со своей долей, приехал в Киев. «Народ изъявил необычайную радость, и мятежники усмирились, видя князя великодушного на главном российском престоле».
Какая идиллия! Как счастливо завершился в 1113 году описанный эпизод из истории Руси, когда Киев был еще силен!
В конце тридцатых годов того же столетия положение изменилось в худшую сторону. Войны с половцами и ослабление центральной власти вносили смятение в души киевлян и жителей других городов Поднепровья, объятых междоусобицей. Каждый думал только о себе, эгоизм стал основным качеством людей, повсеместно изменились и моральные нормы. И старый обычай передачи власти лишь усугублял прогрессирующую болезнь. Время древних законов ушло. Это понимали Юрий Владимирович и другие князья. Но удивляет другое: с каким упорством Рюриковичи держались за древние законы.
Видимо, эта вера Рюриковичей в справедливость и вечную пользу старых законов пугала Юрия Владимировича, который не рискнул открыто бросить вызов Всеволоду, перестал активно вмешиваться в дела на юге Руси, занялся проблемами Суздальской земли, не забывая, однако, о главном своем противнике. Относительную пассивность Долгорукого можно объяснить не только его страхом, но и его слабостью, ведь Всеволод Ольгович был противником серьезным. Ему удавалось гасить очаги распри, договариваться с иноземными повелителями, копить силу.
В 1140 году Всеволод стал готовить поход на Суздальскую землю. Юрий Владимирович прибыл в Смоленск к Ростиславу Мстиславичу и заключил с ним союз в борьбе против Всеволода. Новгородцы отказались воевать, как их ни уговаривал сын Юрия, Ростислав, новгородский князь, которому по этой причине пришлось покинуть город, вернуться к отцу. Князь суздальский отомстил новгородцам, отнял у них Торжок, являвшийся для северян своего рода торговыми воротами. Новгородцы по привычке устроили бунт, который закончился избранием во второй раз Юрия Владимировича в князья. Но он вновь дипломатично отказался и отправил к республиканцам сына. Тем временем Всеволод занял наследственный удел Юрия — Остерский Городец. А вскоре и новгородцы преподнесли очередной сюрприз: узнав, что великий князь киевский послал к ним Святополка, они посадили сына Юрия в епископский дом под домашний арест.
Крупная война между Всеволодом Ольговичем и князем суздальским все же не успела разразиться. 1 августа 1146 года великий князь киевский скончался. Н. М. Карамзин дает ему такую характеристику: «…умный и хитрый, памятный отчасти разбоями междоусобия, отчасти государственными благодеяниями! Достигнув престола Киевского, он хотел устройства и тишины; исполнял данное слово, любил справедливость и повелевал с твердостию; одним словом, был лучшим из князей Олегова мятежного рода»[13].
После смерти Всеволода великим князем киевским несколько месяцев был его брат Игорь Ольгович, а затем великокняжеский престол захватил Изяслав, «благословенная отрасль доброго корня», сын Мстислава Великого. Он «мог бы обещать себе и подданным дни счастливые, — пишет Н. М. Карамзин, — ибо народ любил его; но история сего времени не представляет нам ничего, кроме злодейств междоусобия. Храбрые умирали за князей, а не за отечество, которое оплакивало их победы, вредные для его могущества и гражданского образования»[14].
Время правления Изяслава Мстиславича — это время жестокого противостояния двух крупных государственных деятелей: великого князя киевского и князя суздальского. В этом противоборстве не только проявились в полной мере личностные качества вождей, но обозначилась будущая трагедия столицы огромной и совсем недавно сильной державы, суть которой была в том, что русские люди дрались за власть в Киеве, за обладание этим великолепным, сильно раздутым варяжским ветром городом, грабили столицу.
Но вот в чем состояла парадоксальность положения престольного города Киева — он и все его мертвые, а мягче говоря, остаточные богатства если и нужны были князьям, то только в качестве раритета, которым можно было при случае похвалиться внукам: «А я Киев брал, а эта золотая побрякушка из Киева!» Да, такова правда, город, который по красоте и величию считался в Европе третьим после Константинополя и Кордовы, превращался в большую шкатулку не модных, но драгоценных безделушек.
Боровицкий холм
Весна. Март. Новый, 1147 год (в те времена год на Руси начинался 1 марта) застал князей за главным их занятием — грабежами, набегами на владения соседей. Юрий Долгорукий узнал о нападении князя рязанского на Суздальскую землю, оставил Козельск и отправился в свои владения. В это время дела у союзника Догорукого Святослава, княжившего в Новгороде, были совсем плохи. Изяслав Мстиславич, подоспев на помощь черниговцам, осаждавшим Путивль, родной город Святослава, вынудил защитников сдаться, открыть ворота крепости. Победители разграбили богатое имение Святослава, не пощадили даже церковь Святого Вознесения, изъяли утварь, бесценные фолианты, захватили семьсот пленных. Хорошая добыча.
Ободренная успехом рать великого князя направилась к Новгороду, где Святослав ждал помощи своего союзника. Князь суздальский, однако, больше думал о своих владениях. К Святославу он послал сына Ивана. Тот заверил хозяина Новгорода в дружбе отца и сражался в войске Святослава храбро, не щадя себя.