I
«Где твой разум, парень бравый?
Все глядишь, глядишь куда-то...
Видно, тут вмешался дьявол!
Проморгали мы, ребята...
Что ты делаешь там — плуг ли
или в нос кольцо? Кому же?
Дотлевают в горне угли,
ты же все глядишь наружу...»
Поднял парень чернобровый
над металлом раскаленным
тяжкий молот двухпудовый,
опустил его со звоном.
Стуки-звоны, звуки-токи, —
наковальня оживает
и мехи надули щеки,
дышат, пышут, подпевают.
Словно звездочки над бездной
вьются искры в дыме черном
над болванкою железной;
пламя вспыхнуло над горном.
«Эй, кузнец!..»
— Жжик! Стуки-звоны... —
Пусть старик бранится строгий
парень, как завороженный
все не сводит глаз с дороги!...
Глянь-ка живо, что за диво...
Кали-Кали-Калиопа! —
Дразнит молот, бьет визгливо:
«Он ты, парень-недотепа!»
— Глянь, там глушь, мрак!
— Боже правый! —
Медлит зорька золотая...
Бьет болванку парень бравый
молот с грохотом роняя.
Не на небе солнце всходит
для юнака молодого, —
он с окошка глаз не сводит,
там он солнца ждет другого.
II
За лесами, за горами,
далеко-далёко,
злой кудесник, тьмы ровесник,
жил в дому высоком.
С ним в светлице молодица
взаперти, как птица,
год за годом ждет свободы,
чахнет и томится.
Злой кудесник, тьмы ровесник
ее охраняет, —
даже солнце из оконца
к ней не проникает.
Но лишь ночью тучи в клочья
месяц разрывает,
из светелки на метелке
дьявол улетает.
Где-то ходит, где-то бродит
чащами лесными
и пирует и толкует
с совами слепыми.
А сиротка, свет-красотка,
у окна садится,
чтоб луною, чтоб ночною
мглою насладиться.
Тут к ней птичка-невеличка
сразу подлетает,
белолицу молодицу
песней утешает.
***
Злой деляга, старый скряга,
ростовщик богатый,
дань взимая, в нашем крае
выстроил палаты.
С давних пор он, старый ворон,
посадил в светлицу,
как сиротку, за решетку,
Калиопу-птицу.
Злой деляга, старый скряга
пленницу, как диво,
от прохожих, от пригожих
бережет ревниво.
Но лишь утром перламутром
неба край зажжется,
злой мошенник с кучей денег
на базар плетется.
Там он бродит, все обходит,
благо день погожий,
у крестьянок спозаранок
покупает кожи.
А красотка за решеткой
рада солнца блеску,
замирает, поднимает
робко занавеску.
Здесь он, рядом... Жарким взглядом
ловит взгляд желанный,
парень стройный, беспокойный,
молодец румяный.
III
Калиопу-белоличку,
в клетку пойманную птичку,
чернобровый, не люби:
свою младость,
свою радость
не губи!
Не для чужа-чуженина
зреет ягодка-малина.
Страсть несчастную смири!
Слышишь, малый!
Разум шалый
собери!
Старый муж не проморгает,
за малиной наблюдает,
чернобровый, так и знай:
будь разумней,
жар безумный
обуздай!
***
Не играй с огнем, не балуй,
а не то сгоришь, пожалуй,
чернобровая, не тронь!
Не шути-ка —
пламя дико,
жжет огонь!
Дьявол в том огне как дома,
не боится искр и грома.
В черном дыме тайно скрыт,
дьявол черный,
злой, проворный
вечно бдит.
Сердце парня, словно печка,
загорится от словечка,
страсть огнем пылает в ней.
Чтоб погасла,
в печку масла
ты не лей!...
IV
Разве в страсти разум может
молодым помочь сердцам?
Ах, зачем ты крылья, Боже,
дал беспечным мотылькам?
Мотылек везде летает,
для него преграды нет —
он целует и ласкает
каждый новый вешний цвет.
Каждый шаг влюбленных труден,
жар любви сжигает кровь...
На беду себе и людям,
Боже, создал ты любовь!
Разве в страсти разум может
молодым помочь сердцам?
Ах, зачем ты крылья, Боже,
дал беспечным мотылькам?
V
Мчит, шумит ручей бурливый,
пена белая, как снег;
и глядит тростник пугливый
на его безумный бег.
Заслоняют берег правый
ветви ивы молодой,
а на левом плющ кудрявый
низко виснет над водой.
Днем и ночью плющ годами
тянет к деревцу уста,
хочет тонкими стеблями
дотянуться до листа.
Истомившись от разлуки,
гнется ива над водой;
то протягивает руки,
то на плющ глядит с тоской.
Но с волною озорною
трудно иве совладать,
ни зимою, ни весною
иву другу не обнять.
VI
Чернобровый поднял молот
двухпудовый
и, вздыхая, опускает,
тихо песню напевает:
«Как мила ты, моя люба,
как нежна ты.
Кто, скажи, тебя ласкает,
стан твой — стебель — обнимает?
Как прекрасны твои косы,
очи ясны.
Две звезды открыли очи —
чей ты свет средь темной ночи?
Два бутона — твои щеки,
два пиона,
губы — вишни, шея — сладость,
и кому такая радость?
Луч несмелый не касался
груди белой...
Кто же грудь твою ласкает
и, счастливый, засыпает?»
***
Шьет бедняжка за решеткой,
словно пташка,
занавеску поднимает,
тихо песню напевает:
«Мой желанный, мой красавец
ненаглядный,
будь мне другом, будь мне братом,
не сжигай мне сердце взглядом!
Взгляд твой сушит мое сердце,
мою душу...
В летний зной лоза томится,
ей росой бы освежиться...
Ей, бедняге, милый сокол,
надо влаги!
А тогда пусть солнце греет
и лоза зазеленеет.