— Каждый из вас, дети, находится как бы внутри этого насекомого, насекомое летит, и вместе с ним летите и вы. Вы видите все, что оно видит, и так, как оно видит. Не забудьте, что для этого насекомого час — это почти полгода. Мы смотрим на все, как через микроскоп, но не только микроскоп пространства, но и микроскоп времени…

Через пять минут Дуона выключила аппарат. Дети снова были в мире обычных вещей. Каким маленьким теперь казался аквариум с золотыми рыбками! Но давно ли это все было? Дети чувствовали себя так, словно они совершили длительное путешествие.

— Сколько вы пробыли в мире насекомых? — спросила Дуона. — Пусть на этот вопрос ответит мне Ар. Его ощущения обладают большой точностью. Ну что же вы, Ар, молчите? Разве трудно ответить на этот вопрос?

Мальчик смущенно улыбался.

— Мне показалось, — сказал он, — что я пробыл в том странном мире… — он замялся, как бы мысленно измеряя прошедшее время, — день. Но этот день был очень длинный и очень интересный.

— А вы как думаете, дети? Ну, хотя бы вы, Арзу?

Встала со своего места девочка. Она ответила категорично.

— Я пробыла там неделю. Но это была необычная неделя. Неделя, состоящая из одних дней, без ночей. Я ведь не спала. Я все видела.

Дуона покачала головой.

— Ар был ближе к истине, чем вы, Арзу. Но и он ошибся. Вы пробыли, дети, там всего пять минут.

На лицах детей появилось недоверчивое выражение. Еще никогда чувства так их не обманывали.

После урока Дуона пошла на заседание педагогического совета. Директор школы-интерната Уэг сказал собравшимся педагогам:

— Я только что вернулся из космического путешествия. Мне хотелось бы поделиться с вами своими впечатлениями. На большой космической станции Прозрачная есть школа. Она оборудована во много раз хуже нашей… Там многого нет из того, что есть у нас. Но есть там нечто особенное. Трудности. И даже опасности. Это не тот пригнанный к нашим привычкам и потребностям мир, в котором мы живем. Там анеидайцу все время приходится делать усилия. Даже самое дыхание, которого здесь мы не замечаем, становится проблемой. Природа все время напоминает о себе… Наблюдая жизнь строителей космической станции, я много думал о недостатках нашей воспитательной работы… Вы улыбаетесь. Вы думаете, Уэг опять оседлал своего любимого конька. Но посмотрите на мир, в котором мы живем. Этот мир, благодаря творчеству многих тысяч поколений, стал поразительно приспособленным к анеидайцу. Природа смягчилась, нет острых углов. Это бросается в глаза всем, кому довелось пожить на строящихся космических станциях. Наш мир прекрасен. Но воспитывать, оберегая от острых углов, нельзя. Ведь вы тоже полетите строить новые станции в космосе. У вас должна быть твердая воля. Я хочу, чтобы вы знали: самое прекрасное — это борьба с природой, борьба, не чуждающаяся опасностей. Не нужно смотреть на действительность как на затянувшийся праздник… Каких мужественных, закаленных детей я видел на станции Прозрачная! Сейчас я познакомлю вас с ними…

Уэг включил свою искусственную память, и в учительской возник маленький и далекий мир, космическая станция…

Дуоне это было знакомо. Она рассеянно смотрела на развертывающееся в пространстве бытие, на утраченные мгновения, задержанные искусственной памятью Уэга. Мелькнуло сосредоточенное лицо десятилетней девочки, решавшей сложную задачу с помощью вычисляющей машинки. За маленьким помещением, в котором сидела девочка, сразу за стеной царил вакуум, пустота без воздуха, без предметов… Воображение Уэга убрало перегородку, и на какой-то миг девочка повисла над бездной… У педагогов, не бывавших в космосе, помутнело в голове от ощущения обрывающейся пустоты и бездны…

Картины развертывались одна за другой. Искусственная память Уэга была такой же обстоятельной, как он сам. Часа через полтора Дуона почувствовала себя утомленной. Но Уэг все вспоминал и вспоминал. И не было конца его воспоминаниям.

Приятельница Дуоны Зэа занималась в высшей степени странным делом. Представьте себе, она шила. Шила, держа в руке иголку, как это делали женщины в древнюю эпоху паровых машин, железных дорог и идиллических сельских ландшафтов.

— Напомни, Зэа, — сказала Дуона, — напомни мне. Я забыла это смешное древнее слово…

— Шить, Дуона, шить. И вот я шью. Бабушка подарила мне старинную иголку и показала, как ею пользоваться.

— А зачем?

— Чтобы упражнять пальцы. Нельзя допустить, чтобы за нас все делали биоэнергетические машины. Немножко милого, старинного, медлительного физического труда, немножко домашней работы. Это не только полезно, это приятно.

Вошел муж Зэа, архитектор и композитор Прир.

— Хотите, — спросил он устало и ласково, — я покажу вам дом, который на днях построил?

Он включил оптический аппарат, и в очистившемся пространстве возникли поляна, деревья, излучина речки и дом, светлый и прохладный, словно сотканный из дождевых струй. Чуть слышная мелодия окутывала пространство. Над домом, сотканным из дождевых струй, висело белое полупрозрачное облако. Одно облако на всем небе.

— Кто поселился в этом доме?

— Кто, вы думаете? Великий математик Ок. Он работает над новой математической теорией. Ему нужна тихая музыка, облако в небе и плеск речных волн. И вот мы создали и дом, и ландшафт, и погоду. Он был очень доволен музыкой, нашел ее романтичной, но через полчаса забыл и о погоде, и об облаке, и об излучине реки, весь погрузился в работу. Уже приехали его помощники и ученики и привезли вычислительные машины.

— Опять ты зря старался, — сказала с досадой Зэа. — Ты так долго вынашивал проект, искал нужную мелодию. И все зря.

— Я не думал, что он сразу уйдет в работу. Я надеялся… Но ведь новая математическая теория важнее моего проекта, она нужна обществу, экономике, науке. Нужна всем.

— Я узнаю тебя, Прир, — сказала Дуона. — Ты всегда думаешь о других и почти никогда — о себе. В твоем характере не меньше музыки, чем в этом ландшафте и даже в новой математической теории, над которой трудится Ок.

— Но я все же думаю, что у него сохранится первое впечатление. Хорошее впечатление.

Прир выключил оптический аппарат, далекий ландшафт, окутанный тихой мелодией, исчез.

— Расскажи, Дуона, о себе, — сказал Прир. — Мы давно не видели тебя. Расскажи о своей жизни на космической станции. — Он улыбнулся. — Люди моих склонностей там пока еще не нужны.

— Там своя красота, совсем не похожая на красоту нашего мира. По сейчас я думаю о другом. Вы должны помочь мне разыскать физиолога и кибернетика Рата. В его институте мне сказали, что он уехал обдумывать какую-то новую биотехническую идею, и его сотрудники не знают, где он находится. А может быть, знают, но не хотят сказать.

Прир покачал головой.

— Пожалуй, этого, кроме меня, никто не знает. Еще в начале весны я построил ему временное пристанище для раздумий и лабораторное помещение для экспериментов. Он прямо мне заявил: «Никаких сантиментов и идиллий! Пристанище должно быть отделено от всего, что может мне помешать, внушительной перегородкой. А что касается музыки, лучше обойтись без нее». Мне было нелегко пойти на это. Я ведь не только архитектор, но и музыкант. Да и как можно отделить музыку от архитектуры. Ведь вся современная архитектура пронизана духом музыки… Но я, кажется, нашел именно то, что ему требовалось. Взгляните!

Прир снова включил оптический аппарат. Пространство очистилось. Возник горный перевал. Блеснула молния. Раздался раскат грома. Огромная грозовая туча висела над обрывом.

— А где же пристанище? — спросила Дуона. — Я что-то не вижу.

— За этой стеной, собранной из грозовых туч, — ответил Прир.

Снова блеснула молния, вновь раздался оглушительный удар грома. Казалось, гремело не там, где синела ограда, собранная из туч, а здесь, в комнате.