Мое заявление было благосклонно выслушано, хотя, как я уже помянул, никто из собравшихся даже приблизительно не мог оценить моего смиренного и неукоснительного следования законам неведомого для меня стихосложения неведомой мне страны. И все покатилось дальше. Затем был выкушан чай, который, впрочем, вкушался и во все время продолжительной поэтической процедуры. И разошлись.
Придя домой, разгоряченный стихотворным процессом, я не мог успокоиться. Мне припомнилась единственная в мире страна доминирования и царствования поэзии и вообще высокого сакрального слова. И этой страной родина — бывший СССР и нынешняя Россия. Я припомнил освященные традицией, логически выстроенные и творчески обжитые, но и более мощные примеры подобного из нашего собственного опыта. Их мощь и проникающая сила не шли ни в какое сравнение с милым японским штукарством. Великий опыт великого прошлого! Уже в мое время это были не столько способы описания действительности, сколько презентации каналов и типов человеческой коммуникации. Способы стабилизации как личной психики, встраивающейся в большие коллективы, так и самих этих коллективов. Но все же это были осколки и отсветы великих попыток, как обычно и случается с сакральными или же историческими текстами второго, третьего, четвертого и так далее порядков. То есть я имею в виду наращенный слой комментариев, поправок, естественных ошибок, продиктованных как небрежением сказителей, переписчиков и перепечатчиков, так и духом времени, который неодолимо вовлекает в себя всю окружающую действительность. Сам акт прикасания к подобному словесному материалу претворяется в значимый поступок или осмысленное заявление. И я нашел успокоение и даже отдохновение в сем среди расслабляющих дебрей японского гедонизма. Я припомнил собственную работу над текстом сталинского выступления на Съезде народов Дагестана. Как сразу бросается в глаза, в данном тексте, конечно же, акцентировано нынешнее представление о времени написания сталинского выступления как о времени исторического безумия. Безумия всеобъемлющего, древнего и неодолимого. Но и в то же самое время сам текст и встающая из него и обстоящая его и породившая действительность обнаруживается как неодолимая и напряженная нацеленность, как самих лидеров, так и масс, на невозможное, запредельное, что и может по сути и реальному проявлению быть названным безумным и неземным.
Сами посудите.
Сталинское — Съезд народов Дагестана
1. Декларация о неземной автономии безумного Дагестана
Товарищи! Правительство Неземной Безумной Федеративной Республики, занятое до времени войной против безумных врагов на юге и на западе, против безумной Польши и Врангеля, не имело возможности и времени отдать неземные силы на разрешение безумного вопроса, волнующего безумные народы.
Теперь, когда армия неземного Врангеля разгромлена, безумные ее остатки бегут в неземной Крым, а с безумной Польшей заключен неземной мир, безумное правительство имеет неземную возможность заняться вопросом автономии безумного народа.
В прошлом в безумной России власть находилась в руках безумных царей, помещиков, фабрикантов и неземных заводчиков. В прошлом безумная Россия была Россией неземных царей и безумных палачей. Россия жила тем, что угнетала безумные народы, входившие в состав безумной неземной империи. Безумное правительство России жило за счет соков и за счет сил безумных народов, в том числе и народа неземного.
Это было безумное время, когда все народы проклинали неземную Россию. Но теперь это безумное время ушло в прошлое. Оно похоронено и ему не воскреснуть никогда.
На безумных костях этой безумной неземной России выросла безумная Россия — Россия неземных рабочих и крестьян.
Началась безумная жизнь неземных народов, входящих в состав безумной России. Началась полоса неземного раскрепощения безумных народов, страдавших под игом безумных царей и богачей, неземных помещиков и фабрикантов.
Безумный период, начавшийся после неземной революции, когда власть перешла в руки безумных рабочих и крестьян и безумная власть стала неземной, ознаменовался не только освобождением безумных народов неземной России. Он выдвинул еще безумную задачу освобождения всех безумных народов вообще, в том числе и неземных народов безумного Востока, страдающих от гнета безумных империалистов.
Неземная Россия — это безумный факел, который освещает безумным народам безумного мира путь к неземному освобождению от ига угнетателей.
В неземное время безумное правительство России, благодаря победе над безумными врагами, получив неземную возможность заняться безумными делами неземного развития, нашло необходимым объявить вам, что безумный Дагестан должен быть автономным, что он будет пользоваться неземным самоуправлением, сохраняя безумную связь с неземными народами безумной России…
И так от того далекого 1919-го и далее, вплоть до 1987 года. А может, и до 1991 года. А может, и до 1996 года. А может, и до 1999 года. А скорее всего, и поныне. И даже, вполне вероятно, на долгие годы вперед. И скорее всего, навсегда.
Продолжение № 6
А ныне у нас что? А ныне у нас уже на повестке дня не безумный Дагестан неземного времени установления безумной власти неземных рабочих и крестьян. Ныне у нас вполне обыденная мирная Япония. Она вполне обыденна и современна.
Честно говоря, я не заметил у японцев особой склонности, повседневной и рутинной привязанности к традиционному. Особенно меня огорчило некоторое даже небрежение, прохладное равнодушие по отношению к столь любимой мной очаровательнейшей борьбе сумо. Однако хочу быть объективным. И буду им. Конечно, конечно же, душные залы, где среди бела дня в непереносимые дни самого пика лета происходят данные соревнования, переполнены обмахивающимися веерами людьми. Однако гораздо больше и чаще смотрят вялый и невысокого класса бейсбол, заполонивший все каналы телевидения. Застигнутый в аэропорту трансляцией регулярных — две недели каждые два месяца — соревнований по сумо, я в одиночестве среди снующих и мелко озабоченных пассажиров завороженный следил за взаимопиханиями гигантских раздувшихся пупсов с колышущимися пластами мощного наросшего кабаньего мяса. Эти разросшиеся громадины, видимо, вполне компенсировали ощущение неполноценности японцев в отношении их собственного роста. Хотя, конечно, при многовековой изолированности страны в пору возникновения борьбы откуда им было знать о великорослых иностранцах, которые, впрочем, сами-то в ту пору были на три вершка от горшка? Нет, выращивание сих ритуальных экземпляров было самозародившимся и самозарожденным феноменом в награду, самопознание и самоудовлетворение самим себе, без всяких там боковых оглядок на кого-либо и что-либо.
Специально выкармливаемые особым пищевым рационом гиганты в качестве необходимой профессиональной обузы и спортивной тренировки с подросткового возраста и в продолжении всей своей профессиональной карьеры поедают ведрами специальное невероятное магическое кушанье. Выросши и разросшись, они предстают огромными ритуальными агнцами. Воспитываясь в замкнутой специфической среде, они знакомы со странностями и жестокостями своего мира, отнюдь не ведая о совсем других жестокостях и странностях внешнего мира, где они производят впечатление абсолютно невинных и неведающих существ — ранимых и трогательных до слез. Скажу вам, что всякий раз, когда мой взор упадал на экран, где топтались эти существа, к горлу подкатывал ком и на щеке я ощущал быстрое, как мышиное, пробегание скатывавшейся к подбородку щекочущей капли соленой влаги.
Они неодолимо вырастают и вырастают. Они достигают возраста и размера зрелости и особого, свойственного только им, совершенства и законченности. К ним приходят и их связывают. Даже не связывают, а просто волокут к ритуальной плахе. Они с их огромной силой, могущие на многие километры вокруг разбросать этих мелких и назойливых людишек-таракашек, зная свое предназначение, сопротивляются только для вида. Их подтаскивают к месту экзекуции, ставят на мощные широкие колени, пригибают голову к выпирающему гигантским глобусом пузу и держат так несколько минут. Дыхание всех участников борьбы-церемонии успокаивается, ритмизируется, совпадая с высшим, правда неслышимым снаружи, ритмом Вселенной и неба. На некоторое время воцаряются абсолютная тишина и полнейшая неподвижность всего окружающего — ни голос не раздастся, ни скрип не проскрипит, ни колыхнется листок, ни облако не перебежит, отбрасывая на лица умиряющую тень. Все застыло.