— Что-то думает про нас. Может, это такая философская корова?

Под сильными гребками Сомова вода пенно вспучивалась, с концов весла срывались крупные, светлые капли. Надежда Сергеевна опустила в бегущую воду ладонь. Упругие струи скользили меж пальцев, мысли текли неторопливые, спокойные.

— Дядя Володя, — показал рукой Димка, — вон белая лилия в листьях. Сорвем?

— Не надо, — сказала Алена. — Водяные цветы быстро вянут. Пусть живет. Она красивей там.

Часа через полтора они пристали к берегу. Выбрали поляну с редкими березами, с россыпью цветов в траве.

Димка тотчас размотал удочки, принялся ловить рыбу. Алена с книжкой устроилась рядом.

Раза три купались, плавали наперегонки, ныряли, загорали на песке, играли в мяч. Сомов, меняя объективы, отснял целую пленку цветных диапозитивов.

— На экране потом посмотрим себя. Будет что вспомнить.

На уху Димка все-таки наловил — шесть окуней, с десяток мелких плотвичек. Усердное солнце наработалось за день, уже стало клониться к западу, когда в котелке, под рыжими язычками огня, забулькало, зашипело, и далеко вокруг разнесся ароматный запах ухи. Еще какой ароматный!

Нагуляли аппетит. И как было не нагулять! Не могли дождаться, когда сварится уха в котелке. Даже на Алену стали сердиться: она все уверяла, что уха «еще чуть-чуть не дошла».

А насытившись, подобрели и наперебой хвалили Алену: мол, если бы не она, то вкуса настоящей, наваристой, с дымком, ухи так бы и не узнали.

Пожалуй, пора было отправляться в обратный путь, но Сомов вспомнил о книге. Попросил Алену почитать вслух.

— У нее хорошо получается, — похвалил он дочку. — В школе на вечерах первые места занимает.

Димка сначала поморщился — хотел мяч напоследок погонять, а потом и про мяч забыл. Алена прочитала два чеховских рассказа. Один смешной — как у музыканта воры украли одежду, и он остался голый, а второй грустный — про Каштанку.

Вернулись домой поздно. Пока доплыли, да сушили лодку, потом разбирали, в мешки укладывали, несли к дому — малая стрелка на часах уже к девяти подбиралась. Солнце за горизонт завалилось — отдыхать. От сада повеяло прохладой.

Устали. Присели к столу. Глаза сами собой закрываются. А Надежда Сергеевна вдруг улыбнулась и спрашивает:

— А ну, вспоминайте, у кого был в жизни лучший день, чем этот?

Думали, вспоминали. Потом разом согласились, что другого такого хорошего дня в жизни ни у кого из них не было. И Димка согласился с этим. Только в последнюю секунду кольнула мысль: «День-то замечательный, да вот если бы еще письмо от Марины получить…»

«Я сам заработаю»

Димка пришел на старую квартиру, чтобы самому перетряхнуть все газеты. Но не успел он открыть дверь, как бабушка сообщила:

— Любчик целый день названивает. Приехал вчера.

Димка и на газеты махнул рукой — помчался на второй этаж. Может, и без всяких газет узнает, в чем дело.

Димка считал, что сам он прилично загорел. Даже кожа на носу облупилась, новая наросла. И вообще, одна воскресная прогулка в лодке чего стоит. Но посмотрел на Любчика и понял: далеко ему до приятеля. Совсем шоколадным стал Любчик.

Усевшись на диван, они наперебой начали выкладывать друг дружке всякие чудеса. Хоть и много удивительного повидал Любчик на море, но Димкины новости были куда интересней, а главное, значительней. Любчик даже пощупал с уважением твердоватые мозоли на руке друга.

— Значит, слесарем решил стать?

— Что, разве плохая работа?

— Может, и неплохая, — сказал Любчик, — но мы ведь собирались в космонавты. Или учеными.

— Ну… собирались, — смутился Димка.

— А как же теперь?

— Вот сам и становись, — хмуро ответил Димка. — А я…

— Рабочим?

— Рабочим. Да! — решительно сказал он. — Как дядя Володя. Вот у тебя… у тебя даже головы не хватит представить, что он умеет. Любой штамп сделает, самый сложный… Все умеет! Любое приспособление… А думаешь, полетит ракета, полетят космонавты, если такие, как он, не сделают эту ракету? Полетят? Да там всяких деталей, приборов — тысячи… Чего только нет! Кто все это делает? Рабочие. Понял? А ты говоришь!

— А что я говорю?.. — слегка оторопев от такого бурного натиска, сказал Любчик. — Ничего не говорю. Не спорю… Просто мы собирались…

— Мало ли что. — Димка пожал плечами. — Все собираются. Но не всем же в космос лететь. Смешно… И неизвестно: может, и там скоро понадобятся рабочие. Начнут какую-нибудь огромную космическую станцию собирать — как без рабочих обойтись? Тогда и полетим.

Любчик кивнул: ясно, мол, согласен. Как же без рабочих, если эта станция, например, с километр длиной будет…

Потом Любчик показал Димке силомер — в Ялте купил, в спортивном магазине. Долго уговаривал маму — купила все-таки. Не врал Любчик в письме — даже сорок четыре выжал. Димка поднатужился — чуть-чуть не пятьдесят.

— Рабочая рука! — подмигнул он Любчику.

Хотелось, конечно, узнать Димке и про Мисхор.

Все на потом откладывал. Наконец спросил.

— Нет, — сказал Любчик, — не ездил. Не видел. Скоро должна вернуться. — Имени Марины Любчик так и не произнес. — Наверно, черней меня стала. Она же два месяца…

Димка вспомнил про газеты, подтянулся десять раз на турнике и сказал:

— У меня тоже такой. Лично врезал. Из той самой трубы. Приходи — поглядишь… Ух, времени сколько! Полтора часа просидели.

Выйдя на лестницу, Димка заглянул в пустой почтовый ящик и поднялся к себе.

Потом даже и пожалел, что поднялся. Лучше бы сразу на Топольную поехал.

На стуле сидел отец. Волосы всклокочены, глаза красные. Пьяный.

— Димушка, — торопливо поднялась навстречу внуку Елена Трофимовна. — Хоть ты ему скажи — ну чего буянить сюда пришел? Кого теперь винить, что так получилось? Бывает и хуже.

— Не бывает! — сердито сказал Федор Николаевич. — Я для нее… Да вот… — он полез было в карман, но Елена Трофимовна остановила его:

— Да не надо, не показывай ты свои деньги! Надежда, может, побольше твоего зарабатывает.

— Не больше! — Федор Николаевич опять полез в карман и вытащил мятый ком денег. — Сын, сколько тебе дать? Сто рублей дам. Хватит?.. Мало? Больше дам… Чего молчишь?

Опустив глаза, Димка смотрел в пол. Рядом, обняв его рукой, словно птица, которая защищает птенца крылом, стояла бабушка.

— Чего молчишь-то? — кривясь, сказал отец. — Разве от денег отказываются! Бери, когда дают.

— Я сам заработаю, — так и не подняв глаз, проговорил Димка.

— Сам! Сам только штаны пока застегивать умеешь.

Федор Николаевич посидел, поморщился, сунул деньги опять в карман.

Потом мрачно сказал:

— Ну, а выпить, теща, чего-нибудь дашь.

— Не держу, Федор Николаевич. Этого в доме у нас нету.

— Эх, говорить с вами! — Он встал и не совсем твердым шагом направился к выходу. — Сын, — сказал из дверей, — отца, смотри, не забывай. Еще пригожусь.

Как только с шумом захлопнулась дверь, Елена Трофимовна вытерла глаза, стала жаловаться: явился незваный, непрошеный, наговорил глупостей, наоскорблял. Будто кто-то виноват, будто не сам он из дому ушел легких денег искать, сына-несмышленыша оставил…

Слушал Димка бабушкины речи, и грустно ему было, и жалко чего-то. Потом надоело слушать. Поглядел на часы и сказал, что ему пора — завтра рано вставать.

А перетряхнуть газеты так и забыл.

Куда плывут рыбы

Никак не мог предположить Димка, что Алена такая болельщица. Когда двухметровый Дима, перехватив верховой мяч, стремительно прошел к щиту и, прыгнув, чуть ли не сверху положил его в корзину, Алена хлопала, наверно, сильнее всех. Надежда Сергеевна, с удивлением посмотрев на ее руки, улыбнулась:

— Аленушка, не больно?

Понятно, радоваться надо было — этот восьмидесятый мяч оказался победным, но так бурно радоваться… Димка просто не узнавал Алену. Привык видеть ее почти всегда сдержанной, ровной.