Прижимаю ее голову к груди и нежно целую в лоб. Слез не хватит, чтобы высказать мою утрату, поэтому я молчу. Снежинки крупными хлопьями устилают наши тела, вырывая из реальности.

- Не-е-ет, - кричу я на весь лес, но он не отвечает мне эхом.

- Нет, - вторит мне Михаль другой интонацией. – Зачем так?

- А что тебе не нравится? – удивляюсь я.

- Ну, вот эти победоносные вопли совсем не к месту. Глупость какая-то, - усмехнулась она. – Они картину портят.

Репетиция смерти не менее важна, чем репетиция свадьбы, это ответственный момент, который должен пройти по всем законам жанра.

- Давай тогда я попробую? Покажешь как надо?

Ложусь на землю. Оголенные участки кожи соприкасаются со снегом. Смотрю вверх. Кроны голых деревьев раскачиваются как каланчи, размазывая ветвями фон серого неба, по одной из веток запрыгала белка. А я почему-то всегда думал, что они впадают в спячку.

На моем лице расцвела блаженная улыбка. Тело напряжено от страха перед неизвестностью, точно я на самом деле сейчас умру. Дыхание перехватывает, хотя чувствую биение сердца. Еще жив. Михаль склоняется над моим лицом и нежно закрывает глаза.

Я в темноте.

Нигде и ни в чем. Лежу в обнимку со своими мыслями. Это похоже на погружение под воду. Несколько лет назад мы с семьей путешествовали в Египет, там давали уроки дайвинга. И у меня получалось лучше всех, я сразу очутился под водой, держа инструктора за руку, иначе нельзя. Помню, подняв голову, видел, как солнце слабо проникает под воду, окрашивая ее своими лучами в зеленоватый цвет. У отца первое время вообще не получалось, не мог нырнуть, постоянно бултыхал ногами, поэтому как поплавок всплывал.

Погружение.

Отсчет, от десяти до одного, с перерывами на частые вздохи. Изо рта выходит душа… вылетает полностью. Руки покрываются сталью, ноги заполоняет свинец.

Горячее дыхание у моих губ, поцелуй возвращающий к жизни.

Открываю глаза.

- Я хочу тебя, - сказал вслух голосом наполненным жизнью.

Про суицид

Два раза пытался покончить жизнь самоубийством. И оба раза были из-за несогласия с родителями (с ними до сих пор с нехотением соглашаюсь), из-за одиночества, хотя я всегда был окружен друзьями, и самое последнее, из-за неразделенной любви к девочке по имени Лили, на образ, которой я онанировал – это все вместе как-то комом накатывало. И если бы не Михаль, то я продолжал бы онанировать на нее до сих пор.

С родоками как всегда целая куча заморочек, то им не так, это им не эдак и как вообще следует дальше жить, когда твои предки тебя не понимают?

Одиночеством страдал долго. Несмотря на наше неразлучное братство, я ощущал себя немного белой вороной, иногда хотелось послать всех к черту и быть волком одиночкой. Как в итоге оказался прав.

И Лили. Она была моим идеалом, который я лелеял и обожал с пятого класса. И если бы не ее лесбиянность, напрочь в ней засевшая, то мы были б отличной парочкой. Однако Лили с большими горящими глазами и сиськами что надо – лесбиянка. Причем такая, что в отношениях с девушками многим парням фору даст.

Но этого я не знал и порезал вены от неразделенной любви тупым ножиком, напоминание – маленький, едва заметный шрам на запястье правой руки, мама до сих пор не знает откуда. Сказал, что упал и порезался.

А вот второй раз моих попыток поквитаться с жизнью оказался весьма эффективным. Наглотался антидепрессантов. Целую горсть белых колес запил водкой и улегся под пыльной люстрой, подпевая песням Linkin Park. С утра родители с братом поехали на день рождения какого-то дружка Троя, поэтому я остался один. Целый день пребывал в напряжении, как если бы меня сдавливали тисками, хотя неудачное сравнение, тисками меня не давили. Состояние схожее, будто в автобусной давке. Дискомфорт длинною в часы и мысли о смерти каждые пять минут, толкающие меня сосредоточиться на антидепрессантах.

Меня спасли, потому что уходить из жизни я решил в домашней обстановке в своей комнате, в которую мама по случайности заглянула и застала меня, захлебывающегося в рвоте. По счастливой случайности они вернулись раньше, чем хотели.

По несчастливой случайности - да спасли, быстро довезли до больницы, благо находится она рядом и там, после целой кучи анализов и подхваченной язвы желудка, выяснилось, что у меня еще и рак. И, несмотря на все свои попытки уйти из жизни я хочу жить, а получилось с точностью до наоборот.

Про красавицу

- Эй парень, - Густаф подзывает меня трясущейся рукой и просит наклониться, чтобы что-то сказать. – Она у тебя просто красавица.

Михаль тоже решила походить со мной на эти встречи. Это на самом деле классно и вроде как даже закрепляет за нами статус парочки. У нас есть общее дело. Когда у человека с другим человеком есть, что-то общее, то это просто супер. И это супер еще потому, что помогает забыть о недугах и проблемах.

Михаль разговаривает с новоиспеченными товарищами по фронту, а я стою рядом с Густафом не отвожу от нее взгляд. Да старик прав, она у меня просто красавица.

Про тупых

Вероника считает, что я, как и многие другие – просто заблудшая душа. Но если каждый день буду восхвалять Господа Всемогущего, то болезнь от меня отстанет. Она дает слово и приводит в пример много уникальных случаев исцеления. Проблема в том, что верить на слово – не моя прерогатива. Уж такой я человек, пока не увижу факты – не поверю. Ни одного из тех счастливчиков, которых якобы вылечил Бог, я не знаю. Зато я знал Хлою, которой Бог не помог, знал моего пса Питера, знал Агату.

Но Вероника продолжает убеждать меня в обратном.

Ветка - спасательный круг, брошенный судьбой прямо в жир мировой монашки Вероники, в котором я утопаю.

Ветка без яблок, теперь уже и без листьев, до сих пор тыкается испещренной бородавками рукой в мою комнату. Бог пощадит ветку? Вряд ли. Дела Ему до веток нет.

Меня и это злит. Срываюсь и ору во всю мощь на богобоязненную женщину.

Почему они не понимают, что мне это не поможет? Какой к чертям собачьим Бог? Когда я болею, умираю…

Да это просто в мозгу, в голове не укладывается, что через какие-то там считанные месяцы меня не будет. Все изменится. ВСЕ!

- Послушай, пожалуйста. Тебе не стоит бояться, - она говорит, так, словно только что дух святой проник в ее тело.

- Заткнись, - кричу, срывая голосовые связки.

Какая же она тупая!!! ТУПАЯ-тупая-Тупая-тупаЯ идиотка, возомнившая себя всезнающей.

- Пошла нах*й. Пи*дуй отсюда, ты ничего не понимаешь.

Ее спокойствие заставляет меня прийти еще в больший ужас. Я уже давлюсь слюной, ожидая услышать вердикт – «Не рак это, а бес парня попутал».

Выдохся. Без сил лежу на кровати и глотаю слезы, в комнату с опозданием врывается мама и заклинает меня успокоиться. Но я, чувствуя прилив сил, переключаюсь на нее:

- Да как же ты не понимаешь! Я умру! Нахер мне ваш Бог сдался?

И в тоже время я чувствую себя гораздо выше обстоятельств, на голову. Мудрее… опытнее обеих женщин. Мама в слезах выбегает. Все происходит настолько быстро, что просто не успеваешь замечать мелочи.

Вероника садится ближе, стул страдальчески скрипит под весом ее жирной жопы.

- Феликс, - обращается она даже не ко мне, а будто в пустоту. – Мой муж умирал на моих руках.

Пухлые пальцы Вероники познали горе. Они ощутили, как человека покидает душа и обмякает его тело.

- Перед смертью он сказал мне…

Про цитату

«Умирать не страшно, не видеть тебя страшнее».

Пополнит коллекцию цитат на стене, среди черных точек.

Может Вероника права? Бог – это любовь?

Только больно черствая любовь.

Про прощение

- Эй, Феликс. Феликс Грин! – чей-то звучный голос окликает меня. Настолько знакомый, что становится немного страшно. – Феликс!