Плох тот солдат, который не носит в своем «сидоре» маршальский жезл. И, соответственно, плох тот оперативник, который не мечтает о большом, интересном, запутанном деле, где бы он мог проявить во всю мощь свой скрытый талант.

Но где взять такие дела? Едва они появлялись на горизонте, их тотчас же отнимали у нас следователи прокуратуры, белая кость. Нам обычно лишь великодушно разрешалось арестовать подозреваемых и, в лучшем случае, произвести первоначальный допрос.

Фрол Моисеевич, передавая трудное дело прокурорским, чуть ли не кланялся им в ножки за милость.

А я злился. Захватчики! И все-таки пробил и мой час. Только опять совсем не так, как мыслилось…

Приоткрылась дверь микрокабинета, всунулась замасленная до блеска ушанка с оттопыренными лопухами.

— Сашки нет?

— Нет.

— А когда будет?

— Уехал. Совсем.

Последовало удивленное: «Куда?»

На юг.

— Гы… Бьем гада у ворот Ашхабада!— Владелец ушанки в таком же промасленном ватнике, весь заросший черной щетиной, протиснулся к столу.— А кто за него? Ты, старшой, так — нет?

Что-то в нем меня раздражало. Бесцеремонность? Быстрый шарящий взгляд? За несколько секунд он уже все перебрал и все оценил: треснувшее стекло на лампе, стул без перекладин на спинке, мой командирский планшет с желтоватым прозрачным окном для фронтовой карты.

— Я лейтенант,

— Какая разница?

Счас лейтенант, а завт ра старшой, так — нет?

Он сел без приглашения, сдвинул на затылок ушанку. Поманил меня пальцем, сказал тихо и многозначительно:

— Дело наклюну лось. Незаконные хлебные карточки!

Махинации с хлебными карточками принадлежали к числу опасных преступлений. Я с уважением посмотрел на своего собеседника. Вот ведь как можно ошибиться. Человек пришел к нам на помощь, а я…

— Слушаю вес, товарищ.

Он стал рассказывать, беспрестанно подмигивая и щелкая кривыми пальцами с черными ногтями. Работает на нефтебазе, в складе смазочных масел. Ну да Сашка его давно знает. Откуда? Оступился раз, с кем не бывает. Лошадь на четырех ногах, и та спотыкается. Но теперь — ни-ни! Сам завязал и другим советует, так — нет?… Значит, он на складе, а над ним старший. Афиногенов звать, Ванька Афиногенов. Только и славы, что инвалид войны. А промежду прочим еще копнуть надо, есть ли у него там осколок., в груди. Был бы он с осколком в мясе таким прытким, так — нет!… Ну так вот, значит, у того самого Ваньки Афиногенова с десяток дней назад пацаненок помер. Двух или трех там годков. Он этих головастиков наплодил со своей Маруськой — страсть. Пять штук!

Я стал терять терпение:

— А карточки?

— Вот в том и вся штука, старшой! Пацаненок по мер, а он его карточку не сдал, как положено, гад! Бумажка про то, что вроде сдал, у него имеется, а кар точка опять же при нем осталась. Блат или что. Получает по ней и жрет со всей своей бандой. Считай — десять ден по четыреста. Четыре килы! Устроился, понима ешь, так — нет? Ну что, подходит, старшой?— Он снова подмигнул.— Давай уж заявлению напишу. Все равно ведь заставишь.

И потянулся черными пальцами к блокноту.

— Погодите!— Я взял со стола блокнот.— У вас все?

— А что еще?— удивился он.— Было бы еще, я бы сказал. Сам видишь, старшой, я не какой-нибудь…

— Выйдите!— Меня так и подмывало закричать, топ нуть ногой.— Выйдите вон! Ну!

Он посмотрел на меня искоса, покачал головой понимающе и вроде бы даже сочувственно:

— Ручки… Воры пусть народное питание воруют, а тебе ручки марать неохота, так — нет?

И вышел, аккуратно притворив за собой дверь.

Его сапоги пробухали по коридору. Значит, к Фролу Моисеевичу не пошел. К начальнику? Пусть! Антонов с ним тоже церемониться не станет.

Когда пришла секретарша начальника Клава и сказала, что меня срочно требует к себе Антонов, я и тогда не подумал, что это связано со щетинистым «так- нет». Но когда увидел его в приемной, сопящим над какой-то бумагой на уголке Клавиного стола, то понял: начальник отнесся к злосчастной хлебной карточке умершего мальчика иначе, чем я.

Щетинистый увидел меня и насмешливо подмигнул.

Я спросил, вложив в голос сколько смог ехидства:

— Кропаем?

— Раз приказано.— Он притворно вздохнул.— Вот и тебе прикажут, куды денешься, старшой, так — нет?

Входя в кабинет, я уже мысленно яростно спорил. И по тону, каким было произнесено: «Явился по вашему вызову!», Антонов, конечно же, сразу все понял. Сказал с миролюбивым смешком:

— Только не кипятитесь, Виктор Николаевич!

Впервые он назвал меня по имени-отчеству, и я, внутренне негодуя, отверг это, как позорную взятку.

— Пять детей…— начал я.

Антонов поднял руку:

— Знаю! И все равно вы не правы. Налицо серьезное нарушение закона.

— Этот грязный тип…

— Неважно,— снова прервал он, теперь уже рез че.— Сигнал получен, мы обязаны расследовать. Возьмите с собой Трофимовну и поезжайте по адресу… Ну?

Антонов смотрел на меня взглядом гипнотизера, укрощающего льва.

Но я не лев и он не гипнотизер. Сеанс укрощения сегодня не состоится.

— Не понимаю, товарищ майор, чего мы добьемся?— Я нарочно сказал «мы», чтобы не получилось в его адрес.— Посадят на три года, а у него столько маленьких детей!

— Милиция не определяет меру наказания, товарищ лейтенант,— это дело суда. Милиция лишь выявляет нарушителя закона. В данном случае мы имеем дело с явным нарушением и обязаны — понимаете, обязаны! принять соответствующие меры.

Да, формально он прав. Ни один законник не станет на мою сторону. И все-таки, не верю, не верю! Антонов ведь не сухарь, не ходячий параграф. Он просто прячется за букву закона, как за щит. Не хочет брать на себя ответственность?

— Так как же?— постукивает выжидающе каранда шом по столу.

— Хорошо, поеду.

— Давно бы так…-Антонов встал: кончен разговор.

— Товарищ майор, а если хлебная карточка не будет обнаружена?

На мгновение в его умных глазах сверкнула искра и тут же погасла.

— Странный вопрос! На нет и суда нет.

Вот! Ведь мог он сказать: карточка еще не все, опросите соседей, сходите в магазин, где они получают хлеб, на нефтебазу, может быть, там еще кто-нибудь знает. Но не сказал… И Трофимовна — тоже не случайно, пришло мне на ум. Она хоть и самая здоровая из всех наших милиционеров, мужчин и женщин, но и самая жалостливая.

И все-таки неприятный осадок остался. Нет, майор Антонов далеко не рыцарь без страха и упрека; сходство с Дон Кихотом чисто внешнее. Он не против, чтобы я взял ответственность на себя, а сам взять ее не решился…

Щетинистый топтался у двери с исписанным листком в руке.

— Начальнику заносить или сам возьмешь, старшой?

— Давайте сюда!

Я быстро пробежал глазами безграмотную мазню.

— Живут где?

— Косой взвоз, четырнадцать,— ответил он с готовностью.— Над самой рекой. Летом они рыбки подлавливают — обжираются, так — нет?

Теперь, когда он уже был непрочно уверен в успехе, ему и в голову не приходило скрывать истинную причину своей затеи — черную зависть.

— Поедете со мной!— бросил я, уходя.

— Что ты, что ты, старшой! Мне никак!— обеспокоившись, засуетился он.— И ты, смотри, не проговорись ему, что я. Закон такого не дозволяет, слышишь, старшой, так — нет?…

Я наслаждался его растерянностью и явным испугом. Подлец, наглец и отчаянный трус. Великолепное сочетание!

Косой взвоз, четырнадцать…

Мы с Трофимовной с трудом отыскали дом. Чуть живая избенка в три окна, из трубы жиденький светлый дымок, словно пар изо рта умирающего.

А кругом простор… Белые поля до самого горизонта, под крутым обрывом заснеженная гладь реки. По краю обрыва петляет обледенелый крутой спуск с серой, выбитой машинами и повозками колеей. Дорога кое-где огорожена черно-белыми столбиками, но они больше для украшения, чем для подлинной безопасности, Уж если понесет машину на скорости вниз - не остановят жалкие столбишки!