— Что, сеньор Торрес очень любил лгать?

— Любил? — переспросил Френсис, чтобы сказать что-нибудь, и поднялся ей навстречу.

— Да, теперь уже он ничего не любит. Тебе непонятны мои слова? Его нет, — пояснила она. — Нет нигде. — И добавила, заметив, что Френсиса заинтересовало это известие: — Он исчез — и это очень хорошо: теперь он уже никогда не вернется. Но он любил лгать, да?

— Несомненно, — ответил Френсис. — Он отчаянный лжец.

Он не мог не заметить, как изменилось ее лицо, когда он так охотно признал лживость Торреса.

— А что он тебе говорил? — спросил Френсис.

— Что его выбрали жениться на мне.

— Лжец, — сухо заметил Френсис.

— Потом он сказал, что тебя выбрали мне в мужья. И это тоже была ложь, — закончила она совсем упавшим голосом.

Френсис отрицательно покачал головой.

Крик радости, невольно вырвавшийся у королевы, тронул сердце Френсиса и породил в нем такую нежность и жалость, что у него даже мелькнуло желание обнять ее и утешить. Она ждала, чтобы он заговорил.

— Я тот, кто женится на тебе, — твердым голосом сказал он. — Ты прекрасна. Когда же наша свадьба?

По лицу ее разлилась такая неуемная радость, что он поклялся, если это будет от него зависеть, никогда не омрачать печалью ее лица. Хотя она и повелительница Затерянных Душ и обладает несказанными сокровищами и сверхъестественной способностью прозревать будущее, для него она просто одинокая, наивная женщина, с сердцем, исполненным любви, но совершенно в ней не искушенным.

— Я расскажу тебе, что еще говорил этот пес Торрес, — радостно начала она. — Он сказал мне, что ты богат и что, прежде чем жениться на мне, ты хочешь знать, какое у меня приданое. Он сказал, что ты послал его посмотреть на мои богатства. Я знаю, что это ложь. Ты ведь женишься на мне не ради этого! — И она презрительно указала на сундук с драгоценностями.

Френсис негодующе покачал головой.

— Тебе нужна я сама, а не это, — победоносно заключила она.

— Да, ты сама, — не мог не солгать Френсис.

И тут он увидел нечто, глубоко его удивившее. Королева — эта деспотичнейшая из правительниц, которая властвовала над судьбами своих подданных, которая распорядилась жизнью Торреса и сочла достаточным лишь вскользь упомянуть об этом, которая избрала себе супруга, даже не спросив его согласия, — эта самая королева вдруг покраснела. По шее, заливая алой волной щеки, лоб и уши, поднялась краска девичьей стыдливости. Смятение королевы передалось и Френсису. Он не знал, что делать: кровь бросилась ему в лицо, окрасив ярким румянцем загорелую кожу. Никогда еще, подумал он, за всю историю рода человеческого не возникало между мужчиной и женщиной более странных отношений. Они оба были до такой степени смущены, что даже ради спасения своей жизни Френсис не мог бы ничего придумать, чтобы разрядить напряжение. И королева вынуждена была заговорить первой.

— А теперь, — сказала она, краснея еще больше, — ты должен проявить свою любовь ко мне.

Френсис попытался заговорить, но губы у него так пересохли, что он лишь облизнул их и промычал что-то нечленораздельное.

— Меня никто никогда не любил, — храбро продолжала королева. — Мой народ не умеет любить. Это не люди, а животные, они не способны ни мыслить, ни рассуждать! Но мы с тобой — мы настоящие мужчина и женщина! А на свете есть и ласка и нежность — это я узнала из своего Зеркала Мира. Но я неопытна. Я не знаю, как это делается. Ты же — ты пришел из большого мира, и ты, конечно, знаешь, что такое любовь. Я жду. Люби же меня!

Она опустилась на ложе, посадила рядом Френсиса и, верная своему слову, стала ждать. А Френсиса, которому надо было любить по приказу, точно всего сковало: он чувствовал, что не в состоянии пошевельнуться.

— Разве я не красива? — спросила после паузы королева. — Неужели ты не жаждешь обнять меня так, как я жажду очутиться в твоих объятиях? Губы мужчины никогда еще не касались моих губ. Каким бывает этот поцелуй — поцелуй в губы? Когда ты коснулся губами моей руки, я ощутила блаженство. Ты поцеловал тогда не только мою руку, но и душу. Мне казалось, что мое сердце бьется в твоих руках. Разве ты этого не чувствовал?

— Ну вот, — сказала она через полчаса; они сидели на ложе, держась за руки, — я рассказала тебе то немногое, что я знаю о себе. А знаю я о своем прошлом только со слов других. Настоящее я вижу ясно в моем Зеркале Мира. Будущее я тоже могу видеть, но смутно, да и не все я понимаю из того, что вижу. Я родилась здесь, как и моя мать и моя бабка. В жизни каждой королевы рано или поздно появлялся возлюбленный. Порой они приходили сюда — так же, как ты. Мать рассказывала мне, что ее мать ушла из долины в поисках возлюбленного и пропадала долго — многие годы. Так же поступила и моя мать. Я знаю потайной ход, где давно умершие конкистадоры охраняют тайны майя и где стоит сам да Васко, шлем которого этот пес Торрес имел дерзость украсть и выдать за свой собственный. Если бы ты не явился, я тоже вынуждена была бы отправиться разыскивать тебя, ибо ты мой суженый и предназначен мне судьбой.

Вошла прислужница, за которой следовал копьеносец; Френсис с трудом уловил, о чем они говорили на своем занятном староиспанском языке. Сердясь и в то же время радуясь, королева вкратце передала ему содержание их разговора:

— Мы должны сейчас же идти в Большой дом. Там будет свадебная церемония. Жрец Солнца упрямится, не знаю почему, — быть может, оттого, что ему не дали пролить вашу кровь на алтаре. Он очень кровожаден. Хоть он и жрец Солнца, но разумом большим не обладает. Мне донесли, что он пытается восстановить народ против нашего брака. Жалкий пес! — Она сжала руки, лицо ее приняло решительное выражение, а глаза засверкали царственным гневом. — Я заставлю его поженить нас по старинному обычаю — перед Большим домом, у алтаря бога Солнца!

— Послушай, Френсис, еще не поздно переменить решение, обратился к нему Генри. — Право, это несправедливо! Ведь я же вытянул коротенькую соломинку! Верно, Леонсия?

Леонсия не могла произнести ни слова. Они стояли все вместе у алтаря, а за ними толпились Затерянные Души. В Большом доме заперлись королева и жрец Солнца.

— Но вам ведь не хотелось бы, чтобы Генри женился на ней, не так ли, Леонсия? — спросил Френсис.

— Как не хотелось бы, чтоб женились и вы, — возразила Леонсия. — Одного только Торреса я с радостью отдала бы ей в мужья. Она мне не нравится. Я не желала бы никому из моих друзей стать ее мужем.

— Да вы, кажется, ревнуете, — заметил Генри. — А Френсис, по-моему, не так уже подавлен своей участью.

— Но она же не какое-то чудовище, — сказал Френсис. — И я готов с достоинством — и даже без особого огорчения — встретить свою судьбу. А кроме того, должен тебе сказать. Генри, раз уж ты завел об этом речь, что она не вышла бы за тебя замуж, как бы ты ни просил.

— Ну, не знаю… — начал было Генри.

— В таком случае спроси у нее сам. Вот она идет. Посмотри, какие у нее стали глаза. Сразу видно: быть беде. А жрец мрачен, как туча. Сделай ей предложение, и ты увидишь, как она его примет, пока я здесь.

Генри упрямо кивнул.

— Хорошо… я это сделаю, но не для того, чтобы показать тебе, какой я покоритель женских сердец, а ради справедливости. Я нечестно вел себя, приняв твою жертву, теперь я хочу быть честным.

И прежде чем они успели ему пометать, он растолкал толпу, подошел к королеве и, оттеснив в сторону жреца, принялся ей что-то с жаром говорить, а королева слушала и смеялась. Но смех ее предназначался не для Генри: она с победоносным видом смеялась над Леонсией.

Не так уж много времени потребовалось королеве на то, чтобы отказать Генри, после чего она подошла к Леонсии и Френсису; жрец следовал за нею по пятам, за ним — Генри, тщетно старавшийся скрыть радость, которую вызвал в нем этот отказ.

— Нет, ты только подумай! — воскликнула королева, обращаясь прямо к Леонсии. — Добрый Генри только что сделал мне предложение. Это уже четвертое за сегодняшний день. Значит, меня тоже любят! Ты когда-нибудь слышала, чтобы четверо мужчин признались женщине в любви в день ее свадьбы?