Зайдя домой, я выкинула упаковку презервативов и запасные трусики. А заодно, распрощалась и с мечтами о Майкле Митчелле. Обещала себе забыть обо всех мужчинах на этом свете. Навсегда.

Глава 10.

Все хорошо. Все просто замечательно. В этом я себя убеждала, когда проснулась на следующий день. Но опухшие от слез глаза и мокрая подушка говорили, нет, орали об обратном.

— Заткнись! — прошипела я себе под нос, одолеваемая страшной злостью. — Заткнись, жалкая Кросс, хватит ныть!

Ну, почему, стоило какому-то козлу меня бросить, так я сразу расклеилась? Куда подевалась сильная Ники, та, со стальными яйцами? Мысли о яйцах вызвали новый прилив ярости, и я запустила подушкой в стену. Она упала на пол, туда, где лежал какой-то ком из тряпок, и ком жалобно мяукнул.

— Цези! Это ты? Что ты там забыл? — приговаривала я, вытаскивая его из-под своей пижамы и подушки. Он опять мяукнул. — Ты сбежал с дивана, потому что утонул в моих соплях? Знаю, я была совсем плохой ночью.

Мы с котом устроились на диване. Цезарь был таким теплым и мягким, таким родным существом, что я не выдержала и опять заплакала. Чем я это заслужила? Почему единственное родное мне существо было котом?! Почему?

— Чего ты мяукаешь? Говоришь, что я дура, и так мне и надо?

Цезарь яростно махнул хвостом, попал мне по руке и мяукнул. Я скатилась из полулежащего состояния в лежачее, а Цезарь забрался мне на грудь и лизнул в лицо. Слабо улыбнувшись, я предложила другую версию трактовки его мяуканья:

— Ты говоришь, что Майкл — парнокопытный?

Он, видать, не очень хорошо разбирался в биологии, поэтому просто мяукнул и еще раз лизнул меня. Но когда я уточнила, что Майкл относился к виду козлов, кот начал энергично меня лизать, а затем расположился на моей груди. Стало так спокойно. Ну, и пусть вокруг будут одни козлы. Пока со мной будет этот кот, я все смогу пережить.

— Он, точно, козел, Цези, — хихикнула я сквозь слезы и погладила кота. — Надеюсь, что еще и кастрированный. У меня удар коленом поставлен. В школе меня боялись даже парни из бейсбольной команды, — гордость так и звенела в моем голосе. — Как-то раз Бетч, мудак один, забился с дружками, что трахнет меня после того, как выиграет матч. И что, ты думаешь, я сделала, когда узнала об этом? Заехала ему по бубенчикам прямо на поле, перед всей командой! Теперь у него там точно бубенчики, есть чему звенеть.

Я чувствовала себя психопатом. Минуту назад давилась слезами, теперь смеюсь, разговаривая с котом… И хрен с этим всем! Захочу, буду со своим новым маникюром говорить! Ногти переливались бордовым и были для меня, как красная тряпка для быка. Разозлившись, я попробовала на зуб один ноготь. Огрызки! У меня огрызки, а не ногти! Хочу, и грызу ногти, не собираюсь ни для каких упырей богатеньких вынаряживаться и превращаться в звезду. Я не звезда, я — Ники Кросс. И, лично для меня, это звучало гордо, а на остальных — плевать с высоты птичьего полета.

— Твою мать! Десять минут первого. Капец, Цези. В магазине через час будет перерыв на обед, — я хлопнула себя по лбу. Надо ж было проспать.

Хотя, как проспать… Мне казалось, что я умерла. Надо ж было умереть в рабочий день! А все этот овцебык. Моя извращенная фантазия понеслась во весь опор. Не просто бросил меня, как какую-то шлюху, так еще и день подгадал — прогул на работе мне уже точно был засчитан. Конечно, информация не проблема, чертов король мира! Я вздохнула, чувствуя, как снова начала терять точки опоры. Нервная система была близка к срыву. Вдохнув поглубже и выдохнув, я протерла лицо и встала.

Ничего себе, я — астронавт. Квартира резко перевернулась, дезориентировав меня. Встала я на ощупь. Господи, ну и состояние. Даже после запойных гулянок я себя ощущала человеком, а сейчас… Кое-как я дошла до ванной, ополоснула лицо холодной водой и открыла глаза. В зеркало пока посмотреть не решилась. Еще одно эмоциональное потрясение я не переживу. Но глаза все равно не послушались сигналов моего неадекватного мозга и посмотрели в зеркало.

— Вот как выглядят с утра симпатичные девственницы, когда их не трахают, да еще и вытирают об них ноги, — устало прошептала я, держась за умывальник и пытаясь вложить в свои слова побольше сарказма, чтобы самой поверить в то, что все хорошо.

Но ничего хорошего не было. Я плакала всю ночь, в итоге, глаза мои выглядели, как покусанные пчелами. «Смокиайз» стал «смокифейс», губы — улыбка Джокера, а волосы — прошлогодняя мочалка. Ноги дрожали, руки — тоже, и бабочки, походу, сдохли окончательно. Наконец-то. Раньше нельзя было? Все старания Мел пошли прахом. Столько денег было вложено во вчерашнюю звезду красной ковровой дорожки, и что? Сегодня она превратилась в алкоголичку со стажем.

Дерьмово. На душе — так же. Дверь в мое сердце оказалась выбита так, что даже петли сорвало. Но прежде, чем чинить двери, надо было пройти через еще одно испытание — позвонить моей напарнице Джесс.

— Джесс, привет. Ты не могла бы меня прикрыть? Пожа-алуйста.

— Ники, как ты? Твой голос… ты пила? Или простудилась?

Удачно потрахалась.

— И то, и то. Я напилась вчера холодного молока, видать, ангина началась, — прохрипела в трубку я, поражаясь своему охрипшему голосу.

— Ник, ты вообще не вовремя. Сегодня пятница, и я хотела уйти пораньше. Ты же понимаешь, конец недели, начинается клубная жизнь…

— Может, ты пропустишь один день? Я уверена, конечно, что все тусовщики Ричмонда на один день выпадут из жизни без тебя, но… Короче, Джесс, помоги, пожалуйста.

— А сама-то ты хорошо повеселилась, а, Ник?

Чего? Она, что, по моему голосу определила, что я вчера была с этим козлом?

— Откуда ты знаешь? — Сдалась я, падая на диван уже в кухне. — Я молоко вчера дома пила…

— О, да, охотно верю. Ник, тебе бы точно отлежаться. Сегодня доставили огромный букет лилий и записку с извинениями.

Ну, да, на то ты и Ники Кросс, чтобы тебе всегда не везло. Надеюсь, он не написал в этой записке, что отфутболил меня, выставил из своего дома, как последнюю дуру?

— Да, уж, мы с ним не поладили немного. Так, ерунда… В общем, Джесс, я завтра выйду и субботу отработаю за тебя, ок?

— Конечно. Замётано, подруга. А что делать с цветами и запиской? Ты, кстати, не хочешь знать, что там написано?

Хочу, но в официальной версии — нет.

— Выкинь все. Хотя, нет, цветы подари кому-нибудь на улице, чего им пропадать.

Только я положила трубку, как раздался звонок. Мел. Только не это. Я еще даже ничего не ела, хотя полдня уже прошло.

— Алло.

— Ну, как прошло свидание? Он везде такой же большой, каким кажется?

— Не знаю, Мел. Но козел он точно большой. Мудак с большой буквы М, большой говнюк. Дальше сама придумай… — пробормотала я, доставая шипучие витамины и ставя чайник. —Ничего не было. Настолько не было, что я сейчас опохмеляюсь витаминами.

— Почему?

— Потому что…

Тут крепость рухнула, и слёзы потекли рекой. Речь превратилась в какие-то всхлипы и бормотание, а между ними — слова, которые сливались в нечленораздельное нечто, не имеющее никакого смысла.

— Подожди, минутку, ладно? Я выпью волшебный эликсир энергии на весь день и вернусь к тебе.

Витамины были готовы, и я осушила стакан. И где же эти волшебные волны энергии, несущие по венам бодрость? Хрень. Ничто так не бодрит, как осознание собственной никчемности.

— Ему не нужна я вообще, понимаешь? — Я вернулась к телефону. — Я глупая, Мел? Ведь было очевидно, что это так. Даже простые парни с соседней улицы на меня не смотрят, максимум, что предлагают — это выпить по банке колы. Почему ты меня не остановила? Ты же видела, что я ему не подхожу! Где я, и где он!

— Стоп, Ники! Что значит «где я, и где он»? Даже знать не хочу, где, по твоей версии, ты находишься! Зато знаю, где он. В огромной, жирной, целлюлитной жопе. Запомнила? Этот мудак еще не понял, что потерял, Ники. Я буду у тебя через час. Приготовь носовые платки, а с меня — чай и тортик. Идёт?