Мне показалось, что была зима,

Когда тебя не видел я, мой друг.

Какой мороз стоял, какая тьма,

Какой пустой декабрь царил вокруг!

За это время лето протекло

И уступило осени права.

И осень шла, ступая тяжело, —

Оставшаяся на сносях вдова.

Казалось мне, что все плоды земли

С рождения удел сиротский ждет.

Нет в мире лета, если ты вдали.

Где нет тебя, и птица не поет.

А там, где слышен робкий, жалкий свист,

В предчувствии зимы бледнеет лист.

Нас разлучил апрель цветущий, бурный.

Все оживил он веяньем своим.

В ночи звезда тяжелая Сатурна

Смеялась и плясала вместе с ним.

Но гомон птиц и запахи и краски

Бесчисленных цветов не помогли

Рождению моей весенней сказки.

Не рвал я пестрых первенцев земли.

Раскрывшиеся чаши снежных лилий,

Пурпурных роз душистый первый цвет,

Напоминая, мне не заменили

Ланит и уст, которым равных нет.

Была зима во мне, а блеск весенний

Мне показался тенью милой тени.

Фиалке ранней бросил я упрек:

Лукавая крадет свой запах сладкий

Из уст твоих, и каждый лепесток

Свой бархат у тебя берет украдкой.

У лилий — белизна твоей руки,

Твой темный волос — в почках майорана,

У белой розы — цвет твоей щеки,

У красной розы — твой огонь румяный.

У третьей розы — белой, точно снег,

И красной, как заря, — твое дыханье.

Но дерзкий вор возмездья не избег:

Его червяк съедает в наказанье.

Каких цветов в саду весеннем нет!

И все крадут твой запах или цвет.

Где муза? Что молчат ее уста

О том, кто вдохновлял ее полет?

Иль, песенкой дешевой занята,

Она ничтожным славу воздает?

Пой, суетная муза, для того,

Кто может оценить твою игру,

Кто придает и блеск, и мастерство,

И благородство твоему перу.

Вглядись в его прекрасные черты

И, если в них морщину ты найдешь,

Изобличи убийцу красоты,

Строфою гневной заклейми грабеж.

Пока не поздно, времени быстрей

Бессмертные черты запечатлей!

О ветреная муза, отчего,

Отвергнув правду в блеске красоты,

Ты не рисуешь друга моего,

Чьей доблестью прославлена и ты?

Но, может быть, ты скажешь мне в ответ,

Что красоту не надо украшать,

Что правде придавать не надо цвет

И лучшее не стоит улучшать.

Да, совершенству не нужна хвала,

Но ты ни слов, ни красок не жалей,

Чтоб в славе красота пережила

Свой золотом покрытый мавзолей.

Нетронутым — таким, как в наши дни,

Прекрасный образ миру сохрани!

Люблю, — но реже говорю об этом.

Люблю нежней, — но не для многих глаз.

Торгует чувством тот, кто перед светом

Всю душу выставляет напоказ.

Тебя встречал я песней, как приветом.

Когда любовь нова была для нас.

Так соловей гремит в полночный час

Весной, но флейту забывает летом.

Ночь не лишится прелести своей,

Когда его умолкнут излиянья.

Но музыка, звуча со всех ветвей,

Обычной став, теряет обаянье.

И я умолк, подобно соловью:

Свое пропел и больше не пою.

У бедной музы красок больше нет,

А что за слава открывалась ей!

Но, видно, лучше голый мой сюжет

Без добавленья похвалы моей.

Вот почему писать я перестал.

Но сам взгляни в зеркальное стекло

И убедись, что выше всех похвал

Стеклом отображенное чело.

Все то, что отразила эта гладь,

Не передаст палитра иль резец.

Зачем же нам, пытаясь передать,

Столь совершенный портить образец?

И мы напрасно спорить не хотим

С природой или зеркалом твоим.

Не нахожу я времени примет

В твоих чертах. С тех пор, когда впервые

Тебя я встретил, три зимы седые

Трех пышных лет запорошили след.

Три нежные весны сменили цвет

На сочный плод и листья огневые,

И трижды лес был осенью раздет,

А над тобой не властвуют стихии.

На циферблате, указав нам час,

Покинув цифру, стрелка золотая

Чуть движется невидимо для глаз.

Так на тебе я лет не замечаю.

И если уж закат необходим,

Он был перед рождением твоим.