Русская интеллигенция XIX столетия видит в Шиллере мужественного борца против реакции, подлинно идейного художника. Потому-то и считают Шиллера «своим» русские революционеры-демократы.

С пылкой горячностью выражает Белинский свое восхищение гуманизмом шиллеровских произведений, называя их «трепещущими пафосом любви ко всему человечному».

«Да здравствует великий Шиллер, благородный адвокат человечества, яркая звезда спасения, эмансипатор общества от кровавых предрассудков предания!» — восклицал Белинский в словах, как бы подводящих итог его многолетнему, пристальному вниманию к творчеству Шиллера.

«Пара такой поэзии никогда не пройдет, пока человек будет стремиться к чему-нибудь лучшему, чем окружающая его действительность», — утверждал Чернышевский. Не соглашаясь с эстетической теорией Шиллера, Чернышевский все же считает его «участником в умственном развитии нашем».

С горячей симпатией отзывается Добролюбов о герое «Заговора Фиеско», неподкупном Веррине: «Это закаленная в республиканстве натура, прямота и безбоязненность республиканца выражаются в каждом слове».

А как справедливы наблюдения Салтыкова-Щедрина: «Сервантес, Гете, Шиллер, Байрон… всегда полагали в основу своих произведений действительные стремления и нужды человечества и, сверх того, умели с полною ясностью определить свои отношения к этим стремлениям и нуждам… Если произведения этих писателей имели в свое время громадное воспитательное значение, если это значение и поныне не утратило своей силы, то объяснения этого факта следует искать именно в их тенденциозности… «Дон Кихот», «Чайльд Гарольд», «Фауст», «Разбойники» — все это произведения в высшей степени тенденциозные…»

«Вчера забыл записать удовольствие, которое мне доставил Шиллер своим «Рудольфом Габсбургским» и некоторыми мелкими философскими стихотворениями, — пишет гений русской литературы Лев Толстой. — Прелестна простота, картинность и правдоподобная тихая поэзия в первом. Во втором же поразило меня, записалось в душе… мысль, что чтобы сделать что-нибудь великое, нужно все силы души устремить на одну точку».

«Разбойники» — любимая драма Л. Толстого. «Они глубоко истинны и верны», — говорил писатель.

Достоевскому было десять лет, когда он впервые увидел на сцене Малого театра «Разбойников» с Мочаловым — Карлом Моором. «Я вызубрил Шиллера, говорил им, бредил им, — вспоминал Достоевский свое детское и оставшееся неизменным впечатление. — Я думаю, что ничего более кстати не сделала судьба в моей жизни, как дала мне узнать великого поэта». «Да, Шиллер действительно вошел в кровь русского общества, особенно в прошедшем и запрошлом поколении. Мы воспитывались на нем, он нам родной и во многом отразился на нашем развитии».

Мочалов — Карл Моор, Фердинанд, Карлос… Каким восторженным сочувствием переполняли сердца зрителей 30—40-х годов XIX века образы этих юных героев, возрожденные гениальным русским трагиком. Игра Мочалова в шиллеровских ролях отражала мечту его поколения о лучшем будущем, стремление отдаться безраздельно тому, что могло бы его приблизить.

А когда в глухую пору реакции под сводами Малого театра впервые раздался проникновенный низкий голос Ермоловой — Иоанны д’Арк и прозвучали бессмертные слова о святости борьбы за родину, современники восприняли их как призыв к действию.

Актриса играла Иоанну с такой мощью эмоционального подъема, что как бы раздвигала рамки шиллеровского образа. Ей удавалось преодолеть и известную его искусственность и некоторую риторичность. «Ермолова… изваяла свою Галатею в «Орлеанской деве» не из мрамора, а из тела, одухотворила ее своим духом, — вспоминает Южин, также выдающийся исполнитель шиллеровских ролей. — Переселилась в нее со всей силой и правдой своего таланта, своей творческой воли…»

Кумиром демократической публики стала Ермолова — Иоанна.

Малому театру было особенно близко сочетание реализма и высокой романтики, присущее Шиллеру. Но и на других русских сценах горячий отклик встречали шиллеровские драмы. Их идеи и образы нередко воспринимались зрителями как перекликающиеся с той политической борьбой, которую вели они сами.

Вот как описывает современный критик реакцию на спектакль «Вильгельм Телль» на сцене Каменец-Подольского театра в декабрьские дни 1905 года: «…После третьей картины с галлереи раздался голос, предложивший публике почтить память погибших борцов за свободу вставанием. Все поднялись и громкими рукоплесканиями выразили свое горячее сочувствие героям освободительной войны. Затем галлерея потребовала, чтобы музыка исполнила похоронный марш. Полиция вытребовала казаков, которые вместе с городовыми стали выдворять публику…»

Когда в 1919 году Большой драматический театр в Петрограде открылся «Дон Карлосом», а вскоре затем поставил и «Разбойников», перед спектаклями, которые давались для красноармейцев, с вступительными лекциями выступает Александр Блок.

Нет, не противопоставление искусства действительности, воспетое буржуазными декадентами, а, напротив, нераздельность их связи ценит в шиллеровском творчестве Александр Блок «Вершина гуманизма, его кульминационный пункт — Шиллер…»

«Пламенным» называет немецкого поэта М. Горький; «активным, призывающим к жизни» — его романтизм.

Неувядаемый венок славы возложили на могилу Шиллера величайшие писатели России и деятели русской сцены.

Но не только с прошлым немецкой культуры, — с ее будущим был связан в их представлении Шиллер. «…Байрон так же есть намек на будущее Англии, как Шиллер намек на будущее Германии…» — утверждал Белинский. Сегодня сбывается это оптимистическое пророчество. Свидетельство тому — победа сил мира и прогресса в Германской Демократической Республике, где творчество Шиллера принадлежит его народу и обрели новую жизнь во всенародной любви и признании творения поэта-гуманиста.

Второю родиною Шиллера стал Советский Союз. Многотысячные тиражи его книг на многих языках народов нашей страны не пылятся на прилавках и полках, его пьесам рукоплещут в театрах союзных республик. И это закономерно. Миллионы советских читателей и зрителей чувствуют себя наследниками шиллеровских духовных богатств. Им дышится легко в атмосфере боевого, политически тенденциозного театра Шиллера, где оружие поэтического слова подчинено благородной борьбе за общественные идеалы.

В закладке фундамента здания социалистического гуманизма участвовали прогрессивные мыслители прошлого. Среди них и немецкий поэт Фридрих Шиллер. Чем светлее и выше становится это здание, тем все значительнее кажутся заслуги предшественников. В ходе времени слава Шиллера возрастает. Доказательству этого можно было бы посвятить многие страницы. Но то был бы особый рассказ — не о жизни Шиллера, а о его бессмертье…

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА ФРИДРИХА ШИЛЛЕРА

1759 — 10 ноября — рождение Шиллера (Марбах, герцогство Вюртембергское).

1763 — мать Шиллера с детьми переезжает в Людвигсбург, к отцу.

1765 — семья перебирается в Лорх.

1766 — снова Людвигсбург.

1768 — Фридрих начинает заниматься в латинской школе.

1772 — латинская школа окончена; первые стихотворения и драмы (не сохранились).

1773 — Шиллер зачислен в Военную академию (Карлсшуле).

1775 — академия переведена из Солитюда в Штутгарт; Шиллер переходит с юридического факультета на медицинский.

1776 — впервые опубликовано стихотворение Шиллера.

1777 — начало работы над «Разбойниками».

1779 — Шиллер читает друзьям сцены из «Разбойников», пишет медицинскую диссертацию.

1780 — академия окончена; Шиллер — полковой лекарь.

1781 — первое издание «Разбойников», напечатанное на средства автора.

1782, январь — триумф «Разбойников» на сцене Мангеймского театра;

февраль — «Антология на 1782 год»;

май — арест Шиллера;

сентябрь — бегство из Вюртемберга;

сентябрь — декабрь — опасаясь преследований, Шиллер под чужим именем переезжает с места на место (Мангейм, Франкфурт-на-Майне, Оггейрсгейм, Бауэрбах)