Пико схватился за голову.

-Это же.... Ты.... Как ты это сделал?

-А вот книга. Узнаешь?

Пико забрал назад томик стихов, что прежде лежал в кармане его куртки.

-Ты карманник?

-Тс-с. Не ори на всю улицу. Посмотрим, какой ужин мы добыли себе сегодня.

В открытом ресторане они заказали роскошную трапезу. Начали с паштета с молотым перцем, потом взяли по тарелке грибного супа. Следом отбивные в сметане с бренди, лапшу с маслом, зеленую фасоль с чесноком, а на десерт Зарко съел клубничное мороженое со льдом, собранным в горах, Пико же заказал пропитанный ромом малиновый кекс. Каждый выпил по бутылке вина, а когда, кряхтя, откинулись на стульях, Зарко знаком подозвал официанта и потребовал графин лучшего коньяку. Потом вытащил из кармана плоскую жестянку с сигарами и предложил одну Пико.

-Изумительно, - сказал Пико. - Лучшая еда за несколько последних месяцев.

-О да, - согласился Зарко, громко рыгнув и пододвинув к себе железный подсвечник, чтобы раскурить сигару. – Вот так живут художники.

-Ты крадешь только у богатых? - спросил Пико.

-Я краду у каждого, кто настолько глуп, чтобы позволить мне добраться до своих денег. Все они у меня в долгу. Я украшаю их жизнь. Мои картины изменяют то, как видит город, под моим взглядом меняются сами их лица.

-Мое изменилось точно, - вежливо признал Пико.

-Ежедневно мои глаза крадут красоту и возвращают сторицей.

-И я когда-то был вором. Правда, не из лучших, - он рассказал Зарко о приключениях в разбойничьей шайке.

-Все художники воры. Любое искусство - воровство. Но шедевры удаются только карманникам. Что за невидаль, красться ночью по дому под какофонию храпа? Но обчистить карманы соседа, пока тот зазевался - вот искусство. Опять же из художника выйдет лучший карманник, чем из поэта. У меня пальцы больше привычны к обману. Я не лгу на словах, но лгу на холсте и бумаге, и неправда моя так прельщает мир, что становится правдой.

-Стихи тоже лгут.

-Пожалуй, раз я им верю.

-А ты влюбляешься в девушек, которых рисуешь?

-Конечно. И в юношей. Зачем иначе рисовать?

-И в меня ты влюблен?

-Твои глаза не отсюда. Они полны тайны, тайны лесов, тайны неба. В них образы, которые не снились этому городу. Я влюблен в неведомое.

-Когда-то ты любил Солью.

-Ах, Солья, Солья... Когда б ты видел ее, плывущей по реке света над бульваром, девушку в огне... Не нашлось бы того, кто не влюбился бы. Я подобрался к ней единственным испытанным способом, как карманник. Раз, после представления, когда она шла в толпе и ела клубнику из бумажного кулька, я пристроился и запустил руку в ее золотые шаровары. Но едва пальцы проникли под ткань, я понял свою ошибку, ибо вместо тонкой подкладки нащупал голую плоть. Карман был не шелковым кошельком, но преддверием к женскому телу. И какому телу. Я грешу напропалую, но даже слепое прикосновение подсказало, что кожа ее цвета лунных лучей, цвета дыхания зимы. Я провел рукой от бедра к ягодицам и ниже, где почувствовал пылающий костер, - она же не отстранилась, позволяя мне проникнуть глубже. На время глаза мои ослепли, все зрение ушло в кончики пальцев, пока наконец я не взглянул в улыбающееся лицо.

-Я карманник, - ляпнул я сдуру, она же в ответ:

-Ну вот, ты и залез в мой кошелек. Что теперь?

Я отвел ее в свою мастерскую, но в ту ночь мы не были близки, хоть одежду она сняла. Она крутилась на веревке под потолком, я рисовал и рисовал, схватывая ее лицо. Потом в ход пошли краски. Ее разметавшиеся волосы... В мире нет ничего подобного, разве что солнце.

-Только больше она не кажется тебе красивой.

-Я послушен зову сердца. Сердце следует велению глаз.

А глаза переметнулись дальше.

Постепенно Пико перезнакомился со всеми шлюхами заведения: с верзилой с ляжками как тыквы; с хорошенькой карлицей; с обладательницей трех грудей; с девушкой, расписанной с ног до головы татуировками цветов, похожей на сад в человеческом обличье; и с мускулистой, точно каменщик, и с безногой. С той, что носила намордник, дабы не вцепляться в горло клиенту; и с девчушками, чьи груди лишь обозначились под блузками; и с тучными, страдавшими одышкой; и с тощими, как скелеты. С теми, чьи атрибуты - плети и крюки, или метелки из перьев для пыли, или мягкие хлыстики с бронзовой рукояткой, - с поставщицами боли, ужаса, ласки.

Он был их домашним любимцем, занимавшим клетку, подвешенную над ареной для их цирковых номеров; при встрече в коридоре ему подмигивали и улыбались, угощали лакомствами - собственноручно приготовленным печеньем и марципанами. На их щедрость он неизменно отвечал любезностью, но на прогулках по-прежнему составлял компанию только Солье.

Одна Нарья не улыбалась ему и не переступала порог его комнаты, хотя он часто перехватывал ее взгляды из углов, а с наступлением темноты замечал в оконном проеме силуэт, обозначенный только разгорающимся и гаснущим огоньком сигареты.

Прошло две недели, как он обосновался в борделе, когда однажды вечером он обратился к Солье.

-Книги, - попросил он. - Мне никак нельзя без книг.

И она отвела его к знакомым торговцам книгами, где Пико выкинул свой заработок на покупку нескольких томов, проглоченных за пару дней, после чего вновь явился с просьбой дать в долг для новых приобретений. Она расхохоталась от такого ненасытного аппетита и, бросив штопать один из своих кричащих нарядов, встала со стула.

-Идем со мной, - сказала она.

Следом за ней он прошел через вестибюль, пустынный в этот ранний час и хранящий следы ночных трудов: помаду на ободках бокалов, переполненные пепельницы. Она привела его в маленький треугольный чулан под лестницей, где зажгла свечу и откинула люк в полу, открыв черную, затхлую яму. Они спускались в холодную тьму, отблески пламени играли на осклизлых камнях. Спешащие по своим мерзким делам крысы украдкой оборачивались через плечо, тараканы сновали по стенам, будто сгустки давно засохшей крови.

Пройдя по туннелю несколько шагов, она остановилась перед новой дверью, где сделанная красным надпись возвещала: «ВХОДИ НА СВОЙ СТРАХ И РИСК». Из дверных петель сочился дым, и Пико с мыслью о драконах спросил:

-Это не опасно?

-Для нас - нет, - ответила Солья. Она постучалась, и через несколько мгновений дверь приоткрылась и в щели показалась дымящаяся сигарета.

Глубоко под борделем, под городом, в заброшенном канализационном тоннеле, в пещере, где не было ничего, кроме книг, Нарья проводила дни отшельником в келье из слов. Сложенные стопками книги раскачивались на полу, как лес из лишенных звука голосов. Посреди книг стоял стол, на котором горели свечи и громоздилась гора бумаг.

-Что надо? - нахмурилась она.

Солья объяснила затруднение Пико.

-Подумай, Нарья, - взмолилась она. - Представь, что месяцы жила без книг и оказалась посреди книжного изобилия, не имея возможности им насладиться.

-Из своей библиотеки в городе у моря я принес три книги, - с готовностью сказал Пико. - И буду рад поменяться.

Нарья откинулась назад, прикусив сигарету, и он уже решил, что их сейчас выставят вон, но она вновь облокотилась на стол и жестом предложила ему присесть на сравнительно устойчивую стопку. Черные глаза пифии горели сквозь дым,

-Книги, - произнесла она.

-Книги, - он весь подался вперед, стиснув руки на коленях.

-Книги, - кивнула она, превращая слово в заклинание, встала и сняла с полки том.

Солья улыбнулась:

-Ну, я вас оставлю.

Каково открыть собственную страсть в ком-то другом? Любовь Пико к книгам представлялась таким редким чудачеством, что ему пришлось замуровать в сердце эту привязанность, как дверь в священную библиотеку. Себя он считал выродком, ненормальным, вроде мужчины, вместо женщин вожделеющего самок других видов - овец или голубок. Но здесь, на другом конце мира, нашлась девушка, почитающая то же, что он, живущая, как и он, в окружении книг, со словами, беспрестанно вихрящимися в голове, как вода в мельничном колесе, в которой были также плотина и омут.