- Это почему не выдадут?! Что же я теперь, босиком должен ходить?!

- Почему босиком, - возразил Лихачев. - Правый у тебя есть. Можно в правом ходить. Правая нога у человека главная.

- Пошел ты со своими шуточками знаешь куда...

Лихачев знал, поэтому и не пошел. Но шутить перестал.

Почему не выдадут?! - Продолжал возмущаться Опарин. - Мне же не на свадьбу. Я что, босиком воевать должен?

- Сапоги солдату положены на год носки, - стал разъяснять Дрозд. - Как выдали, через год обязаны новые дать. А сейчас не дадут. Шинель на два года, гимнастерка и шаровары на полгода, а сапоги на год. Я знаю. Оформлял заявки на вещевое довольствие для личного состава.

- Командир выбьет, - решил Афонин. - У старшины должен быть запас. А до завтра потерпишь.

- Шпагатом перевяжи, - посоветовал Бабочкин.

- Шпагат долго не выдержит, на машине проволока была. Если эти работнички ее не выбросили, - кивнул Лихачев в сторону Афонина и Бакурского, разбиравших недавно барахло на машине.

- Есть там какая-то проволока. Оставили, - сообщил Афонин. - Можешь закрутить подошву.

- Значит проволокой, - принял совет Опарин и стал обуваться. - Уж больно хреновые сапоги шьют. Портачи! - снова обругал он сапожников, натягивая тяжелый кирзовый сапог. - По пуду каждый! Говнодавы! Вот до войны у меня сапожки были. Шик! Я, как работать пошел, через четыре месяца себе новые сапоги справил. Хромачи... Гармошкой...

- Четыре месяца на сапоги работал? - не поверил Дрозд.

- Я деньги матери отдавал, а на сапоги понемногу с каждой получки откладывал.

- Плохо жили? - спросил Бабочкин.

- Почему плохо? Хорошо жили. У бати бостоновый костюм был, с жилеткой. Шикарное сукно. Лет пятнадцать носил, а как новый. Патефон у нас был. По воскресеньям - мясной обед. По праздникам тоже. Нормально жили.

- Очень даже, неплохо, - оценил Лихачев.

Лихачеву, когда он в училищной общаге жил, кроме "собачьей радости", мясное перепадало редко. А что касается патефонов, то на все училище, у них ни одного патефона не было.

- Хромачи легкие, - с удовольствием вспоминал о довоенных сапогах Опарин. - В них хоть в кино ходи, хоть за девками бегай, хоть пляши. Легкие, как пух. Весной и осенью, конечно, галоши на них надевал. Тоже красивые. Блестели, не хуже сапог.

- На сапоги, еще и галоши? - удивился Дрозд.

- Иначе нельзя. У нас весной и осенью по улице без галош не пройдешь. Абсолютно все раскисает. И тротуары, и дороги. Иногда даже галоши не помогали. Глубоко. Доберешься домой, все голенища в грязи.

- Я где-то читал - резиновые сапоги придумали, - сообщил Бабочкин.

- Бахилы?

- Нет, сапоги, совсем как настоящие.

- Иди ты! - не поверил Опарин. - Как это можно, сапоги - и резиновые?

- А вот делают. Вроде галош, но высокие. Идешь по грязи, а ноги сухие. Даже по воде можно, не промокают.

- На ботинки надеваются?

- Никаких ботинок. Узкие, как настоящие сапоги. Ботинок не надо. Хорошую портянку навернул, натянул сапог и ходи куда хочешь.

- Кто же их такие сделал?

- Ученые придумали. Конкретно кто, не знаю, наверно американцы или англичане.

- До чего наука дошла! - восхитился Опарин. - Резиновые сапоги! Вернусь домой, непременно добуду. Год клячить стану, но куплю. По улице нашей ходить можно будет как хочешь. Хочешь - вдоль, хочешь - поперек. А там сполоснул их, и опять блестят. Добуду!

- Я до армии вообще сапог не носил, - признался Лихачев. - Спортивки с парусиновым верхом на шнурочках. Легкие и дешевые. Подошвы резиновые, а верх светлый, матерчатый. Их мокрым зубным порошком начистишь, потом на солнце посушишь. Они белыми становятся, как снег.

- А зимой валенки? - спросил Опарин. У них, на Алтае, зимой валенки носили.

- Какие валенки? Валенки дорогие. Зимой тоже полуботинки носили, но с кожаным верхом.

- Холодно же.

- Два носка.

- И в двух носках холодно.

- Мы между носками ногу газетой обворачивали. Никакой мороз не берет.

- Где вы столько газет брали? - спросил Бабочкин, который теперь считал, что имеет прямое отношение ко всем газетам. - Покупали?

- Ну да, покупали! - хитро улыбнулся Лихачев. - Это на какие шиши? У нас в училище подшивки газет были. Из этих подшивок и вырывали потихоньку.

- И ничего вам за это не припаяли?

- Так мы тоже соображаем, не все газеты брали. Если где речь вождя или постановление партии и правительства, мы не трогали.

- Тогда конечно, - согласился Бабочкин. - С газетами надо осторожно. А у вас, в горах и лесах, как зимой ходят? - спросил он Афонина. - Тоже газетами пользуетесь?

- К нам газеты не привозят. Редко, если какая-нибудь попадает.

- И как вы? Мерзнете?

- Чего мерзнуть. Мы зимой обуваемся тепло. Иначе нельзя. У нас сначала портянка легкая, потом чулок тонкий, меховой. А потом уже унты, тоже меховые.

- У летчиков... унты... зимой... - вставил Бакурский. - Красиво... тепло...

- Смотри ты, такая глушь, а в мехах ходят, как в кино, - удивился Опарин. - Дорогие, наверно?

Ответить Афонин не успел, потому что на орудийный "пятачок" спустился Ракитин. И почувствовали они, что сержант не в духе. Видно, голова у него опять разболелась.

- Что новенького, командир? - спросил Опарин.

- Старший лейтенант приказал фрицев бить. Как только полезут, так сразу и бить.

- И все? - удивился Лихачев.

- Еще кое-чего сказал. Скорость стрельбы - десять выстрелов в минуту.

- Это мы потянем, - согласился с установкой начальства Опарин.

- Больше ничего не сказал? - Шофера интересовало, не было ли конкретного указания старшего лейтенанта, чтобы его, Лихачева, поставили наводчиком. - А то я хотел спросить...

- Если хочешь спросить, - оборвал его Ракитин, - сходи спроси. Он тебе все скажет. Вы ведь с ним старые знакомые.

- Ладно, не пойду сегодня, - отказался Лихачев. - Как-нибудь в другой раз.

- Если не пойдешь, тогда за дело. Четыре ящика к орудию. Крышки оторвите к чертовой матери. Мешать будут, и так повернуться негде. Расчет такой: я у прицела, Опарин заряжающий, Лихачев замковый, Бабочкин и Дрозд подают снаряды. Афонин и Бакурский идут на свое место, к фугасам. Пора. Ждем атаки.

* * *

Плотный слой туч перекрывал небо и не пропускал ни далекого света звезд, ни мягкого лунного света. Но абсолютной темноты не бывает. Да и привык Афонин к таким безлунным ночам у себя в горах. Бакурский полностью доверял товарищу и послушно следовал за ним.

Они вышли точно к своему окопу, но спустились в него только у дальнего края. Афонин первым делом проверил, здесь ли провод. Конец провода, как его и оставили, свисал в окоп. Затем расстегнул ремень, снял шинель, положил на нее автомат, рядом с ним - ракетницу.

- Холодно же... - сказал Бакурский.

- Ничего. Подрожу и согреюсь, - отшутился Афонин. - Зато оружие в порядке будет.

Бакурский неохотно потянулся к ремню.

- Не снимай, - остановил его Афонин. - Я две пары белья надел. Клади оружие ко мне.

Бакурский послушался, поставил на афонинскую шинель, пулемет, рядом положил коробку с запасными дисками. Хотел было присесть на бруствер.

- Не надо, - посоветовал Афонин. - Лучше, если нас не видно будет. Мы с тобой в секрете, впереди всех, значит, нам и наблюдать за степью. Мало ли кого принесет. Фрицы разведку могут послать. Сидим тихо и наблюдаем.

- Сверху... лучше... видно... - сказал Бакурский.

- Это ты не прав, - не согласился Афонин. - Это у вас с самолетов лучше видно, когда вы наверху. А на земле ночью по-другому. Ночью снизу надо смотреть. Тогда все, что на земле, на фоне неба выделяется. Сейчас небо темное, но все равно лучше снизу смотреть.

Бакурский понял, согласно кивнул и спустился в окоп.

- Ты здесь поглядывай, - распорядился Афонин, - а я до фугаса дойду, провод проверю.

Он выбрался из окопа и неслышно исчез в темноте. Вскоре так же неслышно вернулся.