- Вот здесь, - показал он немного выше того места, где дорога пересекала реку. - Слева от моста.
- Чу-десно, рас-чудесно, - протянул капитан, вглядываясь в точку, указанную Ракитиным. - Хорошо, что вы здесь окопались. - И поставил на этом месте красный крестик, похожий на маленькую пушечку.
- Какое настроение в расчете? - задал он дежурный вопрос.
- Боевое, - выдал дежурный ответ Ракитин.
О каком настроении могла идти речь? Сидели они там, как обсевки на пашне: ни связи, ни кухни. И рядом никого. Не знали, кто впереди, и есть ли кто-нибудь на флангах. Бывает хуже, но редко. Но что толку жаловаться? Если капитан знает об этом, то зачем говорить. А если не знает, какой он начальник штаба. Тогда и говорить нет смысла.
- Значит, боевое настроение... Эт-то хорошо... - все он знал и все понимал, капитан Крылов. Не всегда служил начальником штаба. Бывал и командиром огневого взвода, и комбатом. И хлебнул в свое время всякого. Потому и ценил свою должность. И место свое: ответственное, нелегкое, но лишенное многих неудобств, с которыми постоянно встречаются комбаты и, тем более, командиры взводов.
- Как местность?
- Торчим, словно оглобля в поле. Со всех сторон видно.
Не нравилась Ракитину местность. А начальника штаба местность как раз и интересовала.
- Вот ты и расскажи...
Он задавал вопросы и требовал обстоятельного ответа на каждый. Есть ли впереди позиции особенности рельефа, дающие возможность скрытого подхода? Как выглядят фланги и насколько их можно прикрыть? Имеются ли скрытые пути отхода и можно ли незаметно подбросить подкрепление? Провели ли разведку и что она дала? Требовал от Ракитина уточнить отдельные детали и положения, и ставил на карте какие-то непонятные сержанту значки.
Простуженный капитан во время разговора несколько раз чихал, стыдливо и сердито прикрываясь ладонью, сдерживая звук, отчего чих у него звучал отрывисто и тихо, как у кошки. Но после каждого такого чиха становился он куда настойчивей и въедливей, уточняя мелочи и выражая недовольство, если Ракитин чего-то не заметил, о чем-то не знал, на что-то не обратил внимание. А особо врезал Ракитину за то, что не провел тот разведку и ничего не знал о противнике.
От этого длинного, на нервах, разговора оба устали и были рады, когда он закончился. Оба остались не особенно высокого мнения друг о друге. Ракитину не понравилось, что капитан придирается к каждой мелочи, а капитана Крылова раздражало, что сержант не знает важных подробностей. И каждый из них был по-своему прав. Один смотрел на обстановку глазами начальника штаба полка, другой - командира орудия.
Оставив в покое Ракитина, капитан выбросил окурок в консервную банку, уже наполовину заполненную, щелчком выбил из пачки другую папиросу и закурил. С трудом разогнул спину, откинулся на стуле, глубоко затянулся и выпустил из ноздрей две длинные сизые струйки дыма.
Глядя куда-то мимо Ракитина, капитан отдался своим штабным мыслям, где сержант и весь его расчет превращались в огневую точку, которую следовало использовать с наибольшей пользой. Такая была служба у капитана, и приходилось ему учитывать не людей с их характерами, а огневые точки с мощью их огня и оперативными возможностями.
Ракитин, не подозревавший, что в мыслях начальника штаба он сейчас лишь часть огневой точки, то есть предмет неодушевленный, глядя на дымившего, как паровозная труба, капитана, вспомнил, что у Афонина кончилась махорка. Афонин вчера карманы выворачивал, крошки разыскивал. Там махорки нет, а здесь настоящие папиросы курят.
- Товарищ капитан, у вас лишней пачки папирос не найдется? - пренебрегая дистанцией, отделяющей командира орудия от начальника штаба полка, спросил Ракитин.
- Пшеничных захотелось? - все еще думая о другом, спросил капитан.
- Так ржаные кончились. А у вас запас должен быть.
Капитан пригнулся, открыл ящик стола, достал пачку "Беломора" и отдал ее Ракитину.
- Получай. Кури, сержант, наедай шею.
Пачку дал, но поморщился. Не папирос было жалко - не понравилась что сержант, как у равного, попросил...
- Спасибо, я потом. - Ракитин сунул пачку в карман. Он не курил. Но и об этом начальнику штаба совершенно необязательно было знать. Тем более видел Ракитин, как поморщился капитан. И вернул бы папиросы, если бы не Афонин.
- Послушай, сержант, - капитан перешел к главному, - с отдыхом придется отложить. Это хорошо, что ты там как следует окопался. Теперь проверь все, людей подтяни. Фрицы готовят танковую атаку. Мост им, понимаешь, нужен. И нам этот мост нужен. Нельзя фрицам мост отдавать. Сейчас отдашь, потом брать придется...
Ракитин слушал и не понимал, чего от него хочет начальник штаба. "Мост фашистам отдавать нельзя!" И козе понятно, что нельзя. Но чтобы мост удержать, нужна сила. Одно орудие, оно и есть - одно. Вчера, Ракитин хорошо помнил это, капитан сказал ему: "Ставь, сержант свое орудие и окапывайся, как следует. К вечеру к вам батарея подойдет, скучать одним не придется. И кухню ждите. Накормят расчеты по высшему разряду, как в ресторане. А через пару дней отправимся в тыл, на пополнение". Прислали, накормили и на отдых отвели. Держи карман шире... Пять ящиков снарядов и три человека - вот и вся сила, что держит сейчас мост. Опарин, Афонин и Бакурский. "Богатырская застава", - как сказал Лихачев.
- Мне ехать надо, - сказал Ракитин. - Там у нас три человека осталось. Только все равно не удержим фрицев одним орудием. И снарядов всего пять ящиков.
- Ты не торопись, - остановил его капитан. - Вчера не сумели направить вам батарею. Сегодня пошлем. Поступишь в распоряжение комбата.
В распоряжение комбата - это уже другое дело. Такое Ракитина устраивало. Появится комбат, ему и решать, как построить оборону участка. Но когда он еще появится, новый комбат? Когда разберется? А там как бы поздно не было. Пока только Ракитин толком и знал обстановку у моста, где стояло их орудие. И решил он влезть не в свое дело:
- Пехота нужна. Без пехоты мост не удержать, товарищ капитан.
- Пе-хо-та, пе-хо-та, - протянул капитан, - сто верст прошла и еще охота...
Он повел взглядом по карте. Возможно разыскивая эту, охотно шагавшую в походной колонне пехоту. Но не нашел. То ли не подошла еще, то ли уже ушла куда-то. И это не понравилось капитану Крылову. А может быть, не понравилось, что сержант, вместо того, чтобы слушать и выполнять его приказы, стал советовать.
- Ты, когда тебя не спрашивают, не высовывайся. Есть две дырочки, вот и сопи! - выдал он Ракитину. - Езжай сейчас на склад, получи боекомплект снарядов, ручной пулемет. И жми на огневую. Ожидай ночной танковой атаки.
Ракитин с удивлением посмотрел на капитана, потому что не бывает ночных танковых атак. Ракитин хоть и не начальник штаба, но это он точно знал.
- Не бывает ночных танковых атак, - сказал он.
- Бывает! - осадил сержанта капитан. Имелись у него указания "сверху", что такую атаку следует ожидать.
- Ночью танк слепой. Идти не может.
- Командир из люка станет отдавать водителю команды, - ввязался в спор капитан.
- Мало толка. Стрелять не сумеет, целиться некуда.
- По огонькам целиться будет.
- Какой дурак ему огоньки приготовит?
И тот и другой еще не исчерпали свои аргументы, и неизвестно как бы дальше пошел спор, если бы капитан Крылов не прибегнул к самому убедительному:
- Ты слушай, когда тебе говорят! А не рассуждай! Умник нашелся. Может, не может! И стой, как следует, когда с тобой офицер разговаривает!
Вовсе и не собирался капитан вступать в спор с сержантом. Просто забылся на какое-то время. А этим только волю дай, на шею сядут. Пришлось поставить сержанта на место.
- Слушаюсь, не рассуждать! - Не было смысла спорить. Капитан все равно окажется прав. - Вопрос разрешите?
За бодрым ракитинским "слушаюсь" не почувствовал капитан должной покорности, и это раздражало.