В ряде трудов советских историков и религиоведов мифологическая трактовка образа Христа была основана на тщательном изучении источников, а также ставших в известной мере классическими работ иностранных ученых, примыкавших к мифологической школе. Необходимо назвать в этой связи, прежде всего, книги Н. Румянцева, A. Рановича, Р. Виппера, С. Ковалева, Я. Ленцмана[184]. В них мифологическое решение вопроса о личности Христа связано с общей марксистской концепцией происхождения христианства и с вскрытием социально-классовых корней этой религии на первоначальной стадии ее развития. В основе сложившейся в советском религиоведении традиции по рассматриваемому вопросу лежат работы Ф. Энгельса по истории раннего христианства и методологические указания B. И. Ленина.

Нельзя не отметить того, что в последнее время некоторые советские авторы проявили тенденцию к отказу от мифологического решения проблемы Иисуса. Так, например, в книге И. Свенцицкой «От общины к церкви» историческое существование Христа как основателя христианства рассматривается как факт, не вызывающий сомнений и не требующий доказательств[185]. Декларируется, в частности, что «археологические раскопки обнаружили следы поселения» на том месте, где при Иисусе был Назарет. Кто вел эти раскопки, где опубликованы их результаты, об этом не сказано. Выше мы приводили выдержки из книги Томпсона, из которых явственно следует, что эти следы не обнаружены.

Таким образом, основные аргументы мифологической школы и в наше время остались непоколебленными. Мы не будем здесь излагать их, поскольку выше они были освещены, ограничимся кратко сформулированными тезисами: 1) исторические источники, относящиеся к I веку, хранят полное молчание о личности и деятельности Христа, притом даже в тех случаях, когда, казалось бы, фигура Христа и его судьба не могли не обратить на себя внимание авторов соответствующих исторических, философских и публицистических работ, не могли не фигурировать также в некоторых официальных и полуофициальных документах; 2) в раннехристианской литературе образ Христа эволюционирует по схеме «от бога к человеку» в соответствии с хронологической последовательностью появления того или иного произведения— чем оно древнее, тем меньше в нем конкретных черт образа Христа как человека, тем скуднее его земная биография, тем ближе его облик к образу бога.

До тех пор, пока не найдено ни одно свидетельство о Христе, относящееся к первой трети или в крайнем случае к середине I века и принадлежащее либо очевидцу и участнику евангельских событий, либо человеку, непосредственно передающему свидетельство очевидца, все утверждения об историчности Христа остаются голословными и покоящимися только на христианской традиции, сложившейся в конце I — начале II века. Что касается аргумента об эволюции образа Христа, то он не только сохраняет силу, но в последнее время приобрел еще большее значение.

Евангелие от Иоанна считалось наиболее поздним из всех и, пожалуй, единственное нарушало указанную выше схему эволюции, ибо в нем земные и человеческие черты образа Христа проступают менее явственно, чем у синоптиков: здесь нет ни рождения, ни детства Иисуса, акцент всего повествования перенесен на Слово (Логос), которое было у бога и которое было бог (Иоанн, I, 1–5). В настоящее время, исходя из близости Евангелия от Иоанна по своему духу к кумранским документам, а также из находки папируса Д. Райлендса, некоторые авторы вносят изменение в относительную хронологию евангелий, ставя на первое место Евангелие от Иоанна. Если принять эту гипотезу, то нарушение эволюции образа ликвидируется, и картина данной эволюции пополняется еще одним важным штрихом. Евангелие от Иоанна в этом случае «удобно» укладывается в закономерную схему развития христианской легенды между посланиями и евангелиями синоптиков, что может лишь подтверждать эволюцию «от бога к человеку».

Возможно, в будущем какие-нибудь новые открытия опрокинут все логические соображения, определявшие до сих пор решение вопроса в пользу мифологической теории: новые факты могут породить «новую легенду» и, стало быть, иные выводы, чем те, которым мы следовали до сих пор. Но лишь предвзятый и тенденциозный подход к вопросу может побудить исходить из «возможных» будущих открытий, пренебрегая той ясной картиной, которая основана на фактах, не подлежащих сомнению.

В свете современного этапа развития исторической науки проблему происхождения христианства следует решать, абстрагируясь от личности Христа и от его деятельности, которая с традиционно-церковной точки зрения явилась исходным пунктом истории христианства. В этой связи представляет интерес лишь то, как постепенно выявляются контуры образа Христа, как шла его историзация, его превращение из мистически-туманного агнца и Слова в реального человека с определенной биографией.

История образа Иисуса включала в себя оформление двух элементов вероучения: 1) мессия уже один раз приходил на Землю и должен в будущем прийти еще; 2) при всей его святости и божественности это был человек с реальной земной биографией, родившийся на Земле и погибший или, во всяком случае, тем или иным способом прекративший свое существование. Обе стороны этого процесса историзации нашли свое выражение в новозаветных произведениях первой половины II века, т. е. в Павловых посланиях и в евангелиях. И если в посланиях говорится о начале этого процесса, то в евангелиях он выглядит уже завершенным.

Чтобы разобраться в ходе историзации личности Христа, нужно установить социально обусловленные идеологические причины, вызвавшие потребность в этой историзации. Почему Иисус не мог остаться в фантазии своих поклонников мистическим агнцем, богом, которому только еще предстоит снизойти на Землю, притом явиться не в человеческом, а в божественном облике?

Ряд исторических обстоятельств обусловливал непригодность такого варианта для новой религии. Прежде всего играло роль то, что она находилась в непрестанной борьбе с иудаизмом. Нужно было в этой борьбе выдвигать какие-то новые элементы вероучения, идущие дальше ортодоксально-иудейского ожидания прихода мессии. Учение о том, что он уже приходил и в принципе свою миссию выполнил, представляло собой то новое, что привлекало первохристиан. Это имело особое значение в обстановке подавления освободительных движений Римом, когда ставка на приход воинственного и победоносного мессии оказалась битой самым убедительным аргументом — жизнью. Но уж если мессия приходил, то нужно знать, как это было, в чем выражалась его деятельность, каков был он сам, где родился и жил, как умер и т. д.

Враги христианства требовали все новых аргументов, способных подтвердить истинность последнего. Если мессия уже приходил, говорили они, то что же он делал, где жил, чему учил, как и при каких обстоятельствах оказался в сверхъестественном мире? Отражать эти удары фантазия первохристиан могла, только разработав биографию Христа.

Складывался культ — возникали и закреплялись в религиозном быте новые обряды, источником которых часто были «чужие» религии. Их объяснение в сознании христиан должно было, однако, вытекать из новых мифологических обстоятельств. Возникали новые этиологические мифы, которые должны были связываться с личностью Христа и входить составными элементами в его биографию.

Завоевывал все более прочное положение клир — институт пресвитеров, епископат, складывалась христианская церковь. И здесь, помимо фактической реальности, вытекавшей из того, что в руках церкви сосредоточивалось экономическое и организационное господство, нужна была и идеологическая санкция. С ее помощью требовалось обосновать, что Христос имел учеников-апостолов, положивших начало церкви и передавших в порядке преемственности «благодати» свои полномочия последующим поколениями церковных сановников. В Евангелии от Матфея один из приводимых им эпизодов дает для этого обоснование: Иисус поручает апостолу Петру основать церковь и руководить ею (Матф., XVI, 18–19). Отсюда вытекают претензии епископов и пресвитеров считать себя преемниками и уполномоченными Христа. Но чтобы такая санкция была убедительной, она должна быть одним из элементов готовой и цельной биографии Христа.