Причины нападения были ему ясны, хотя это мало что для него значило. Да, граждане Барбадуса вымещали на завоевателях свой гнев. Единственно возможная реакция умирающего, поверженного народа на своих новых властителей. Последние агонизирующие судороги тела, все еще отказывающегося признать, что оно уже мертво.

Но, хоть и вполне естественный, поступок этот не заслуживал прощения, поэтому губернатор уже распорядился вывести на улицы усиленные подразделения на тот случай, если понадобится применить силу. Порядок должен быть восстановлен, даже если в жертву ему придется принести кровь и человеческие жизни.

Барбаден отвернулся от зарешеченного окна и, заложив руки за спину, спустился по железной винтовой лестнице в основной зал библиотеки. Он знал, что первые годы его правления будут сложными — многим великим людям приходилось сталкиваться с подобными трудностями, но именно в их преодолении и ковалось то самое величие.

Сойдя с последней ступеньки, он пересек мрамор библиотеки, полной грудью вдыхая пыльный, плесневелый запах книг, бумаг и манускриптов, кропотливо собранных в течение десятилетий войны, перевозимых за собой из одной кампании в другую. Спокойствие, придающее сил, исходило от фактов и людей, упомянутых на этих страницах, внушающих губернатору умиротворение и уют. Барбаден снял с полки том в золотом переплете — биографию Солара Махария, а затем направился с ней к шкафчику-бару.

Он всегда с почтением относился к великому лорду Солару — человеку прямолинейному и целеустремленному, чьи неудачи всегда проистекали из одной лишь трусости мелочных людишек. Таково уж проклятие подлинных гениев — слишком часто их талант оказывается задавленным бездарностью современников. Лорд Солар Махарий достиг границ известного ныне космоса, стоял на самом краю галактики и осмелился бросить вызов звездам гало.

И только трусливые человечишки, смеющие именовать себя воинами, помешали ему овладеть теми просторами во имя Императора. Слабость духа его спутников стала той самой преградой, которая не позволила Махарию полностью развить свой подлинный потенциал. Лито Барбаден давно уже решил для себя, что никогда подобная слабость, будь она его собственной или чей-либо еще, не заставит его сбиться с пути к величию.

Прежде чем опуститься в единственное кресло и раскрыть гладкие пергаментные страницы, он налил себе изрядную порцию раквира. Губернатор устремил взгляд на столь полюбившиеся ему строки, в чьей красоте таились неоспоримые факты, в чьих изящных изгибах и тщательно выведенных буквах содержалось подлинное течение истории.

Лито Барбаден любил читать исторические книги, и чем более подробными они были, тем лучше. Ведь он был человеком, которому самые мелкие детали казались наисладчайшим лакомством. Историю пишут победители — этот афоризм был стар как само время, и Лито Барбаден знал, что уже вписал в нее свое имя… по крайней мере, на этой планете.

Там, где кто другой узрел бы подлость, он видел силу воли.

То, что остальным казалось холодностью и недостаточной эмоциональностью, он полагал решительностью.

Лито Барбаден привык считать себя человеком, лишенным таких бесполезных чувств, как угрызения совести или же сентиментальность.

Он уважал исключительно логику и здравый смысл, не затуманенный никакими эмоциями, ибо эмоции приводили тех, кто не был тверд в своих убеждениях, к провалу.

Кто-то называл его чудовищем, но этот кто-то был полнейшим дураком.

Эта галактика угрюма и жестока, и только способный сбросить мешающий его полету балласт эмоций мог подняться над жалкими вопросами морали, добра и зла, чтобы делать только то, что должно.

Губернатор отчетливо осознавал это с той самой минуты, как полковник Ландон вместе со всем старшим офицерским составом погиб в ущелье Кореда. Люди частенько называли его Старым Герцогом, что сам Барбаден находил абсурдным. Как вообще могло кому-то прийти в голову подобное прозвище для человека, избравшего делом всей своей жизни стезю войны?

У Ландона кишка была тонка завоевать Салинас. Его страсти гуляли слишком близко к поверхности, он излишне заботился о каждом из своих солдат, а потому не имел шанса прийти к успеху. Для Ландона наиважнейшим казалось вытащить каждого вверенного ему бойца целым и невредимым из стальных клыков войны, но Лито Барбаден понимал: уж если в каком ресурсе у Империума нет недостатка, так это в людях. Машины и оружие были весьма дороги, а вот солдата в любой момент можно было заменить, как всегда можно было восстановить и численность населения на планете.

Еще в первые дни войны против Сынов Салинаса Барбаден пришел к истине: не имеет значения, какое число людей он погубит, на смену им всегда придут новые. Люди были не более чем мерзкими жестокими существами, состоящими из плоти, костей и страстей, бесцельно проживающими жалкие, ничтожные жизни и плодящимися, словно мухи.

Казалось просто немыслимым, что никто больше этого не замечает, что никто не понимает: жизнь вовсе не то, чем стоит настолько дорожить.

Он был единственным, кто осознавал сей жестокий факт, когда пришло время приказать разрушить Хатуриан. Единственным, кто понимал, что размах проявленной им жестокости раздует страсти неприятеля, не оставляя тому иного выхода, кроме как открыто выйти на битву.

Сильван Тайер, казавшийся достойным противником до гибели его семьи, повел своих людей в заведомо проигрышное сражение, и Барбаден даже улыбнулся, вспомнив выжженное поле битвы, где встретили свой конец Сыны Салинаса.

Опять же пример того, как эмоции погубили потенциально великого военачальника.

Следующий час губернатор посвятил чтению, потягивая раквир и перелистывая страницы между избранными цитатами Солара при помощи давным-давно заложенных в книгу закладок. Каждый раз, когда он переворачивал листы, его палец бежал по тексту, пока не утыкался в излюбленную строку.

— В войне на выживание нет места сторонним наблюдателям, — прочитал Барбаден вслух. — Всякий, кто не встает с тобой плечом к плечу, суть враг, которого ты должен сокрушить.

Губернатор улыбнулся, процитировав это изречение, отмечая в нем несомненный гений.

Лаконизм и прямота — вот что он больше всего ценил и чему стремился соответствовать.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал он.

В комнату торопливо вбежал белый как мел Эвершем, как всегда, облаченный в сюртук. Барбаден, оторвав взгляд от книги, обратил внимание, что тот сжимает в руках планшет данных и при этом имеет весьма неопрятный вид.

— Следует заметить, Эвершем, что твой костюм несколько растрепался, — произнес Барбаден. — Очень советую привести себя в порядок до того, как я решу перевести тебя в судомойки.

Судя по всему, Эвершем полагал, что его новости чрезвычайно важны, но все-таки ему хватило здравомыслия застегнуть воротничок и разгладить полы. Он уже собирался раскрыть рот, как Барбаден прервал его.

— Ты знаком с трудами Махари, лорда Солара? — поинтересовался губернатор.

Эвершем покачал головой, и Барбаден понял, что помощник вынужден напрягать всю свою стальную волю, чтобы не сказать что-нибудь, кроме дозволенного.

— Нет, господин. Сожалею, но нет.

— Вот одна из моих излюбленных цитат: «Смысл победы не в том, чтобы одержать верх над врагом или уничтожить его, но в том, чтобы в памяти живых не осталось для него места, чтобы ничто более не напоминало о его существовании. Следует досконально разрушить все, в чем он добился успеха, сжечь любое свидетельство о том, что он вообще когда-либо жил. От такого поражения враг уже никогда не опомнится. Вот в чем смысл победы». Весьма воодушевляет, не правда ли?

— Так точно, господин, — ответил слуга. — Весьма.

— Ты вспотел, Эвершем, — заметил Барбаден. — Неважно себя чувствуешь?

— Никак нет, губернатор, — сказал тот, протягивая ему планшет, словно стремился от него избавиться.

— Скажи-ка мне, — начал Барбаден, не обращая внимания на планшет, — какова природа происходящего в казармах «Клекочущих орлов»?