Состоятельные люди хранили собственных клонов на случай внезапной смерти, клонировали свои семьи и своих друзей. Разумеется, нелегально. И об этом знали все. Джонс полагал, что и сам президент Завода может быть клоном. Но, несмотря на это, Выращенные продолжали быть Выращенными. Продолжали быть отдельным видом.

Из укрытия затемненных линз Джонс изучал лица людей, мимо которых проходил. Рожденные, предрождественский шоппинг. Но лица их говорили о полной замкнутости на себе. Чем теснее группировались Рожденные, тем отчужденнее становились друг для друга, испытывая отчаянную животную потребность в собственной территории. Даже если эта территория ограничивалась нахмуренными бровями и мрачным, упертым в землю взглядом.

Отдаленные ритмичные выкрики заставили его обернуться, хотя он уже знал их источник. У самого ограждения Завода всегда стояла лагерем какая-то группа бастующих. Палатки, дым от костров в бочках, транспаранты, трепещущие на снежном ветру. Одна из групп участвовала в голодной забастовке. Люди были истощены, словно узники концлагеря. Пару недель назад одна женщина совершила самосожжение. Тогда Джонс услышал крики и подобрался к краю своего высотного убежища, чтобы посмотреть. Его восхищало спокойствие женщины, сидевшей со скрещенными ногами в центре маленькой преисподней, — черного силуэта с уже обуглившейся головой. Восхищало то, что она не бегала вокруг и не вопила от боли, то, что она не запаниковала и не потеряла свою решимость. Он восторгался ее силой, ее самоотверженностью. Она пожертвовала собой ради своих товарищей по человеческой расе, и это был акт, который доказывал, что в конечном итоге Рожденные испытывали большую сплоченность, нежели Выращенные. С другой стороны, их общество поощряло подобные чувства, в то время как Выращенных отучали от дружбы, товарищества, привязанностей.

Впрочем, женщина могла быть просто сумасшедшей.

Для того чтобы добраться до находившегося в подвале паба, Джонсу пришлось преодолеть узкий туннель со стенами из сочащегося влагой кирпича и полом из металлической решетки… Под ней слышалось журчание какой-то жидкости. По правую руку отсутствовала целая секция стены — ее место занимала мелкая проволочная сетка. За сеткой виднелась темная комната, из которой глазела на него, как из клетки, целая куча мутантов или инопланетян, а может, и мутировавших инопланетян. Их безмятежность напоминала безмятежность животных, ждущих, когда их накормят или наоборот — подадут к столу (а так оно могло и быть). Они были такими высокими, что их головы скребли потолок. По худобе они не уступали скелетам, а их испещренные трещинами лица выглядели так, словно их разбили, а затем склеили вновь. Волосы их напоминали раздувающиеся на ветру нити паутины, хотя Джонсу казалось, что здешний густой и влажный воздух свивается вокруг его ног.

Биение музыки нарастало до тех пор, пока он не распахнул металлическую дверь и оно не взорвалось ему в лицо, словно мина на растяжке. Сгорбленные спины у стойки бара, на бильярдном столе — тучная обнаженная женщина, медленно вращающая бедрами в танце. Джонс кинул лишь взгляд на ее огромные груди, кружащиеся в задымленном полумраке, словно планеты, — Выращенные Завода не имели сексуальных желаний, среди них даже не было женщин.

За угловым столиком сидел молодой мужчина с огненно-рыжими волосами — такой цвет от природы встречается нечасто. Он улыбнулся и слегка взмахнул рукой. Джонс направился к нему, на ходу снимая очки. Он посмотрел на руки мужчины, лежащие на столе, — может, он прятал пистолет под газетой?

Волосы человека были длинными и жирными, а борода — грязной и неаккуратной, но у него были приятные черты лица и дружелюбный голос.

— Рад, что ты решился прийти. Я — Нэвин Парр. — Они пожали друг другу руки. — Присаживайся. Выпьешь?

— Кофе.

Мужчина помахал официантке, и она принесла им два кофе. Рожденный тоже не стал притуплять свои чувства алкоголем, отметил про себя Джонс.

— Так как ты познакомился с моим другом Мудрингом? — спросил Рожденный, поднимая свою надтреснутую кружку, чтобы сделать осторожный глоток.

— На улице. Он дал мне денег на еду в обмен на небольшую услугу.

— И теперь ты иногда таскаешь для него наркоту. А иногда хранишь у себя пару-другую паленых пушек.

Насупив брови, Джонс уставился на свои руки в перчатках, сплетенные, словно спаривающиеся тарантулы.

— Я разочарован. Я полагал, что Мудринг будет более сдержан в своих словах.

— Пожалуйста, не злись на него. Я же тебе сказал — мы старые приятели. Ладно, в общем… Мне называть тебя мистер Джонс? — Парр широко улыбнулся. — Магниевый? Или просто Маг?

— Все эти имена одинаково бессмысленны.

— Ну, мне раньше как-то не приходилось общаться с Выращенными.

— Мы предпочитаем «тень».

— Замечательно. Мистер Тень. Так сколько тебе?

— Пять.

— Для пятилетнего ты очень даже смышленый.

— Дело в длинноцепочечных молекулах закодированной памяти, вживленных в мозг. Я знал свою работу еще до того, как выбрался из бака.

— Разумеется. Значит, пять? Это, кажется, тот самый возраст, в котором вас замещают, верно? Говорят, в этом возрасте вы начинаете наглеть… Выходить из-под контроля. Ты ведь поэтому и сбежал с Завода, так ведь? Ты знал, что твое время на исходе.

— Да. Я знал, что меня ждет. За два дня из моей бригады убрали девять Выращенных. Все они были моими ровесниками. Надзиратель сказал мне, чтобы я не беспокоился, но я знал…

— Выбрасывают подпорченное мясо. Заменяют его свежим. Их ведь убивают, верно? Старых Выращенных. Их сжигают.

— Да.

— Я слышал, при побеге ты убил двоих. Двоих настоящих людей.

— Мудринг очень разговорчив.

— Дело не только в нем. Ты убил двух человек. Я слышал, тебя ищут. Называют тебя «горячей головой» из-за твоей тату. Можно на нее поглядеть?

— Не слишком-то разумно делать это на людях, верно?

— Ты тут не единственный беглый клон, но ты прав — наше дело требует осмотрительности. Просто я люблю татуировки — у меня и у самого есть. Видишь? — Он закатал рукав, обнажив темную массу, которую Джонс удостоил лишь беглым взглядом. — Я слышал, что они как следует отрываются на ваших тату. Должно быть, кому-то это в кайф.

— Татуировками занимаются роботы. Они просто получают доступ к файлам со стандартными рисунками. В большинстве случаев они не имеют никакого отношения к нашим функциям или избранным для нас именам. Они служат исключительно для нашей идентификации и, возможно, для развлечения наших коллег-людей. Полагаю, это радует их глаз.

— Им не удается тебя изловить, но ты все еще живешь в этом районе, поблизости от Завода. Ты, должно быть, умеешь быть незаметным. Это полезное качество. Так где ты ночуешь?

— Это тебя не касается. Когда я тебе понадоблюсь, оставь сообщение Мудрингу. При нашей встрече он мне его передаст. Мудрингу тоже ни к чему знать, где я живу.

— Мудринг — он твой друг, или это просто бизнес?

— У меня нет друзей.

— Паршиво. Думаю, ты и я могли бы стать друзьями.

— Ты же не имеешь понятия о том, что это для меня значит. Так почему ты выбрал меня? Из-за того, что я Выращенный? А если и так, то по какой причине?

— Повторюсь… Из-за того что ты убил двоих людей при побеге с Завода. Я знаю, что ты сможешь убить еще раз, если дать тебе верный стимул.

— Рад, что мы до этого добрались. И каков мой стимул?

— Пятьсот мьюнитов.

— За убийство? Что-то дешево.

— Только не для Выращенного, за свою жизнь не заработавшего ни монеты. Не для Выращенного, живущего на улице.

— Так кого мне нужно убить?

— А это еще один твой стимул, — сказал Нэвин Парр, снова улыбнувшись. Джонс подумал, что он делал это слишком часто. Сам он редко улыбался. Джонс слышал, что привычка улыбаться — одна из черт, доставшихся Рожденным по наследству от своих животных предков, — изначально улыбка служила угрожающим оскалом. Эта идея его забавляла, заставляла его чувствовать себя следующим звеном эволюции, ведь он нечасто искажал свое лицо на звериный манер. После напряженной паузы, заполненной его улыбкой, Парр продолжил: — Человек, о котором идет речь, — Эфраим Майда.