Швейцар в фиолетовой ливрее, украшенной воротником из оранжевого меха, и в полумаске — странный опознавательный знак служителей Лабиринта — показал Престимиону и его спутникам их места: ложу, примыкавшую слева к ложе короналя. Там уже находились герцог Свор, принц Сирифорн и кое-кто из его свиты. Со своего места в центре соседней ложи корональ, улыбаясь, махал рукой зрителям противоположной трибуны. Рядом с ним сидел принц Корсибар, а с другой стороны — леди Тизмет и сопровождавшая ее леди Мелитирра. Су-сухирис Санибак-Тастимун устроился прямо за спиной у Корсибара.
Справа от королевской ложи расположились герцог Олджеббин Стойензарский, графы Фархольт и Фаркванор, Мандрикарн Стиский, Ирам Норморкский и еще несколько человек. Почти сразу же после Престимиона прибыл прокуратор Дантирия Самбайл, облаченный в великолепные оранжевые одежды, даже более роскошные, чем у лорда Конфалюма. Он какое-то время стоял, приглядываясь к размещению почетных гостей, и наконец выбрал себе место в ложе герцога Олджеббина, по соседству с сидевшим по другую сторону барьера принцем Корсибаром.
Принц Гонивол, как распорядитель Игр, имел отдельную ложу, расположенную под углом к трибуне и возвышавшуюся над Ареной. Он стоял, спокойно поглядывая по сторонам в ожидании подходящего момента, чтобы начать Игры. Когда, по его мнению, время пришло, он поднял блестящий шелковый шарф в крупную красную и зеленую клетку и три раза широко взмахнул им над головой.
В ответ запели фанфары, послышалась барабанная дробь, подключились трубы, и из ворот в отдаленном углу Арены появились участники первого дня состязаний. Небольшая флотилия парящих лодок доставила их в центр стадиона. Игры открывались соревнованиями по бегу, а затем шло фехтование на дубинках — этими видами спорта занимались в основном самые юные из принцев Замковой горы.
Но, в то время как соперники выходили из своих лодок, выстраивались на поле в шеренги друг против друга, приседали, подскакивали и пританцовывали на месте, готовые немедленно начать выступление, перед ложей короналя на поле появились совсем другие фигуры.
— Смотрите! — воскликнул Престимион, сильно толкнув локтем в ребра Септаха Мелайна. — Даже здесь волшебники!
И впрямь они были вездесущими. Во всем мире не было никакой возможности укрыться от них.
Престимион с глубоким отвращением наблюдал, как устанавливались бронзовые треножники, как на них сыпали и поджигали цветные порошки, как семь долговязых фигур геомантов, — это учение процветало в городе Тидиасе, расположенном неподалеку от вершины Замковой горы — одетых в роскошные костюмы: сверкающая мантия из золотой парчи, именуемая калаутикой, на которую был накинут богато вытканный плащ лагустримор, и высокий медный шлем мииртелла — приняв величественные позы, принялись громко в унисон скандировать свои мистические сентенции:
— Битойс… Зигей… Реммер… Пройархис…
— Что они говорят? — прошептал Престимион.
— Откуда я знаю, — рассмеялся Септах Мелайн.
— Мне кажется, что эти колдуны из Тидиаса, а ведь вы, если я не ошибаюсь, родом из этого города.
— Когда я жил там, то не имел дела с колдунами и не тратил время на изучение их темных искусств, — ответил Септах Мелайн. — Если вам нужен перевод, самый подходящий человек — это Гиялорис.
Престимион кивнул. Но, обернувшись к Гиялорису, он увидел, что могучий великан, опустившись на колени, вместе с геомантами самозабвенно бормочет непонятные заклинания. Из любви к Гиялорису Престимион заставил себя сдержаться и не проявлять раздражение, вызванное происходившим перед ними длинным обрядом.
В любом случае было бы форменным безумием с его стороны выступать против колдовства, имея одного-единственного союзника — Септаха Мелайна. Престимиону начало казаться, что он и Септах Мелайн — последние люди на Маджипуре, не поддавшиеся заклятиям чародеев. Но даже им, как начинал понимать Престимион, следует проявлять больше такта и не выказывать явно свое отвращение к колдовству. Корональ не должен слишком открыто противостоять господствующим настроениям своего времени.
Он поднял взгляд на поле. Колдуны, забрав свои магические штучки, уже удалились, и шла подготовка к началу забегов. Сначала спринт — на него потребуется совсем мало времени — а затем более длинные дистанции: один круг, два круга, шесть кругов, десять…
Престимиону удалось узнать лишь очень немногих из участников. С Замковой горы в составе эскортов королевского семейства, герцогов и иных властителей прибыло очень много молодых рыцарей и гвардейцев. Большинство бегунов были именно из их числа, но по именам он знал лишь нескольких. Принц окинул взглядом поле. Слева развернулась подготовка к боям на дубинках. Этот спорт был ему больше по вкусу, нежели бег; сам он, будучи подростком, добивался в нем заметных успехов.
Герцог Свор, сидевший сбоку от Престимиона, тронул его за рукав.
— Вы хорошо спали этой ночью, принц? — спросил он негромким и странно хриплым голосом.
— Не обратил внимания. Наверно, как обычно.
— А я нет. И видел очень неприятные сны.
— Да? — без всякого интереса откликнулся Престимион. — Со многими случается. Я вам сочувствую. — Он указал пальцем на собиравшихся бойцов с дубинками. — Видите того, в зеленом, на дальней стороне, Свор? А вы, Септах Мелайн? Обратите внимание, как он стоит: словно у него пружины в ногах. А движения запястий! Мысленно он уже работает с дубинкой, а по сигналу лишь приведет в движение руки и ноги. Пожалуй, я поставлю на него. Кто согласен рискнуть пятью кронами на первый бой? Я ставлю на зеленого.
— А прилично ли держать пари на этих Играх, принц? — с сомнением в голосе проворчал Гиялорис.
— А почему нет? Прилично по отношению к кому, Гиялорис? К понтифексу?
Я думаю, его сейчас это мало заботит. Пять крон на зеленого!
— Его зовут Мандралиска, — заметил Септах Мелайн. — Он из числа людей вашего кузена. Мерзкий тип, как и большинство из тех, кого вашему кузену нравится держать подле себя.
— Вы говорите о прокураторе? Он приходится мне очень дальним родственником.
— Но, как я понимаю, все-таки приходится. Как я слышал, этот Мандралиска — его главный дегустатор ядов.
— Кто?
— Стоит рядом с господином и прикладывается к каждому бокалу, который тому подносят, чтобы удостовериться, что пить можно. Я сам видел это на днях.
— А-а, понятно. Что ж, значит, я поставил пять крон на дегустатора яда Дантирии Самбайла! Мандралиска, так вы, кажется, сказали, его зовут?
— Я с удовольствием поставлю пятерку против него из одной лишь неприязни к этому человеку, — сказал Септах Мелайн, подбросив в воздух сверкающую монету. — Этому Мандралиске, как я слышал, вышибить дух из человека так же легко, как и оттолкнуть прохожего на дороге. Я ставлю на мальчика в алом.
— Престимион, что касается этого моего сна… — вновь заговорил Свор тем же тихим напряженным голосом. — Если вы позволите…
Престимион нетерпеливо повернулся к нему.
— Неужели он был настолько ужасным, что вы должны излить его содержание мне прямо сейчас? Ладно, Свор, валяйте. Валяйте! Расскажите его, и покончим на этом.
Маленький человечек запустил пальцы в тугие завитки своей короткой черной бороды; его лицо приняло самое кислое из доступных ему выражений, так что густые нависающие брови сошлись над переносицей, образовав единую линию.
— Мне приснилось, — сказал он после небольшой паузы, — что старый понтифекс наконец умер, и лорд Конфалюм прибыл в Тронный двор, перед всеми нами провозгласил вас короналем, снял с головы корону Горящей Звезды и, держа ее в руках, протянул вам.
— Пока что я не вижу ничего ужасного, — вставил Престимион.
На поле друг перед другом неподвижно застыли четыре пары бойцов на дубинках. Вместо боевых палиц они держали в руках нетолстые гибкие палки из легкого дерева ночной красавицы.
— Вызывайте противников! — отдал команду судья. — Приготовились! Бой!
Как только раздался сигнал к началу соревнований, Престимион подался вперед, всем корпусом покачиваясь в такт движениям бойцов и четкому ритму стремительно мелькавших дубинок. Этот спорт требовал не столько силы, сколько внимания, скорости реакции и ловкости движений запястья. Палки, имитировавшие боевые палицы, были настолько легки, что ими можно было фехтовать быстрее, чем самой легкой рапирой. Необходимо заранее и точно угадывать действия противника, едва ли не читать его мысли; в противном случае шансов парировать удары почти не оставалось.