— Да, — сказал Престимион, — думаю, что вы нашли верное решение: использовать колдовство, чтобы заставить меня в него поверить. Возможно, это единственный способ, которым это можно сделать. — И все трое рассмеялись. Но смеялись они по-разному. Свор и Гиялорис всю жизнь верили в магию и смеялись от всей души. Казалось, они были убеждены в том, что Престимион, выйдя из Триггойна, окажется совсем не тем человеком, который сейчас входил в него. Но смех Престимиона был принужденным. Вообще, все эти дни ему приходилось заставлять себя смеяться в ответ на какие-либо соответствующие реплики своих спутников. После трагедии у Мавестойской дамбы в его душе не осталось места для радости.
Внутри облик города оказался куда менее радостным и невинным, чем виделся с дороги. От мощеной площади, раскинувшейся сразу за воротами, хаотически разбегались во все стороны темные средневековые улицы, каждая из которых так извивалась и петляла, что не имела ни единого прямого отрезка длиннее полутора десятков шагов.
По сторонам улиц тянулись, тесно прижавшись друг к другу, узкие старомодные пятиэтажные дома горчичного цвета. Большая часть их имела остроконечные крыши и слепые фасады, лишь изредка прорезанные крошечными окошками. Порой пару каких-нибудь зданий разделял узкий проход, но каждый из этих коридоров казался закрытым. Оттуда, из темноты, до путников доносился шепот, иногда они чувствовали на себе внимательные, пристальные и недружелюбные взгляды и, случалось, замечали две пары зеленых глаз: на этих улицах мелькало очень много су-сухирисов, а также невероятное количество вруунов. Но каждый встречный независимо от того, к какой расе он принадлежал, человеческой или иной, держался так, будто был посвящен в великие тайны вселенной. Здесь живут те, думал Престимион, кто ежедневно общается и беседует с невидимыми духами и нисколько не сомневается в этом, как будто они сами повенчаны с призрачными супругами. Он еще никогда в жизни не чувствовал в себе такого напряжения и беспокойства, какое ощутил с первых шагов по этому городу.
— Вы, похоже, знаете, куда идти, — заметил он Свору. Они шли в затылок друг другу по улицам, которые были слишком узки и полны народа, чтобы по ним можно было идти втроем плечом к плечу. — Мне казалось, что вы бывали здесь только во сне.
— Но это был очень яркий сон, — ответил Свор. — У меня есть некоторое представление о том, чего мы можем ожидать. Смотрите, вот гостиница. Нам следует прежде всего найти себе жилье.
— Здесь? — воскликнул Престимион. Перед ними было темное, грязное, кривобокое здание, которому на вид было никак не меньше пяти тысяч лет. — Да здесь нельзя устроить даже хлев для свиней!
— Мы не в Малдемаре, о Престимион, — шепотом ответил Свор. — Думаю, что это место нам подойдет. К тому же маловероятно, что нам удастся найти поблизости что-то лучшее.
Комнатки в гостинице оказались крошечными, с низкими потолками и маленькими немытыми окнами, почти не пропускавшими света. Там густо пахло какими-то специями и несвежим мясом, как будто предыдущие постояльцы имели обыкновение готовить пищу в своем жилье. Но после ночлегов в Валмамбре у Престимиона не возникло сильного желания смеяться над своим новым пристанищем. Оно вполне могло показаться роскошным по сравнению с ложем из камней, на котором он лежал, полуокоченевший, скрючившись под усыпанным бесстрастными звездами небом пустыни, или даже плетеной гэйрогской хижиной, пронизываемой насквозь леденящим ветром пополам с песком. Здесь было достаточно чисто, в дальнем конце зала находилась вполне приличная уборная, а матрац Престимиона, хотя и лежал прямо на каменном полу и казался жестким и засаленным от долгого употребления, был покрыт чистыми простынями, да и паразитов в нем оказалось совсем немного.
— Я скоро вернусь, — сказал Свор, после того как они устроились.
Он отсутствовал полтора часа и вернулся в обществе иссохшего седовласого человека, облаченного в простые темные одежды. На глаз ему можно было с одинаковым успехом дать и двести и две тысячи лет: он был настолько тощ, что, казалось, его мог унести любой случайный порыв ветра, а его бледная — белее самой белой бумаги — кожа была почти прозрачной. Свор представил его как Гоминика Халвора; он, по словам маленького герцога, некогда обучал его основам магического искусства и приходился, добавил Свор, отцом Хезмону Горсу, главному магу прежнего короналя лорда Конфалюма.
— Его отец! — не сдержал изумления Престимион. Ему всегда казалось, что мрачный и отрешенный от всего Хезмон Горе должен быть одним из пяти или десяти старейших людей мира, и никогда не приходило в голову, что отец Хезмона Горса мог все еще жить на свете. Но Гоминик Халвор, казалось, не обратил внимания на неучтивость Престимиона. Он лишь улыбнулся и окинул его быстрым взглядом маленьких темных глаз, которые оказались очень живыми и яркими, хотя и были глубоко зарыты в складках и морщинах дряхлой кожи.
— Это — Поливанд из Малдемара, — сказал Свор, указывая на Престимиона. — А это, — он кивнул в сторону Гиялориса, — Гевелдин из Пилиплока. У вас будет еще один ученик; он еще не присоединился к нам, но мы полагаем, что он где-то в Триггойне. Мы готовы приступить к обучению в любое время.
— Тогда мы начнем занятия в семь часов вечера, — сказал Гоминик Халвор. Его голос тоже оказался совершенно не таким, как можно было ожидать: не жалкий слабый свистящий шепот дряхлого старца, но сильный и глубокий голос человека в расцвете сил. Он перевел взгляд на Гиялориса. — Так, Гевелдин, я вижу, что вы уже были некоторым образом посвящены в наши таинства. Но Поливанд обладает аурой совершенного новичка.
— Таков я и есть, — отозвался Престимиои. — Я не имею никаких навыков магии и никоим образом не причастен к ее таинствам.
— Я вижу это, тем более что вы называете наше искусство словом «магия». Мы же предпочитаем говорить о нем как о нашей философии или как о нашей науке.
— Значит, философия… Я постараюсь исправиться и прошу у вас прощения.
— Как вы считаете, достаточно ли вы подготовлены к тому чтобы открыть свой разум нашим знаниям? — спросил старик.
— Ну… — Престимион замялся. Он не был нисколько подготовлен к этому, как, впрочем, и к любому другому повороту, который совершал разговор: Свор привел старика, никого не предупредив и не предложив хоть какого-то плана дальнейших действий.
И Свор, конечно же, не замедлил прервать неловкую паузу.
— Мастер, граф Поливанд глубоко интересуется всеми аспектами великой философии. У него прежде не было возможности для ее изучения, но сейчас он специально для этого прибыл в Триггойн. Как и все мы. И намерены стать самыми преданными вашими учениками.
Все время, пока шли дальнейшие переговоры о предстоящем обучении колдовству, Престимион хранил молчание. Но как только Гоминик Халвор ушел, он повернулся к Свору.
— Что все это значит? Откуда эта идея насчет обучения магии у этого человека? Я считал, что мы наймем здесь волшебников, а не станем сами учиться этому ремеслу. И еще, что это за имена: Поливанд, Гевелдин?
— Не волнуйтесь, Престимион. Нам сейчас никак не обойтись без небольшой маскировки. Разве вы не знаете, что были выпущены указы об аресте всех, кто восстал против правительства лорда Корсибара? Даже здесь, в Триггойне, мы не можем считать себя в полной безопасности. Вы не можете просто завернуть сюда во время прогулки, объявить себя принцем Престимионом Малдемарским и призвать волшебников собираться под ваши знамена, чтобы поддержать ваше восстание, не подвергая себя большой опасности.
— Ну а если этот Гоминик Халвор такой могущественный маг, то неужели он не сможет определить наши истинные личности?
— Конечно, он знает, кто вы такой, — ответил Свор.
— Но тогда…
— Мы должны позаботиться о том, чтобы у него не случилось лишних неприятностей. Предположим, что власти придут к нему и спросят: «Знаете ли вы что-нибудь о местонахождении объявленного вне закона беглого мятежника принца Престимиона, который, как подозревают, находится в этом городе?» Ну а он сможет на это честно ответить, что ему никогда не доводилось иметь дело с человеком, носившим такое имя. И тому подобное.