— Но в этом случае дело действительно очень важно, да кроме того требует молчания.

— Так, что Вы даже надели маску?

— Нет, маска у меня не из-за этого, но я даже должна просить Вас позволить завязать Вам глаза. Я поведу Вас.

— Черт возьми! Дать вести себя с завязанными глазами! Нет, так не годится! Да и можете быть спокойны: я давным-давно привык принимать участие в таких таинственных делах; при моей специальности это случается очень часто. Я никогда ничего не разбалтываю; молчание — наш долг. Но… дело делом! Что об этом говорить! Давайте повязку!

Пока дама складывала для повязки черный шелковый платок, доктор накинул широкий, легкий плащ, вынул из одного из шкафов кожаный футляр и опустил его в карман своего камзола, вместе с двуствольным пистолетом.

— Вы берете с собой оружие? — удивилась дама.

— Непременно! Ведь я не знаю, куда иду. Да и на улицах, много всякого сброда, особенно в этих местах. Нам далеко идти?

— Нет, — ответила дама, завязывая ему глаза. — Вы можете дать честное слово, что ничего не видите?

— Да нет же! Я привык к игре в жмурки.

Дама взяла его за руку, и они вышли на улицу. Клеман скоро понял, что его спутница не похожа на женщину, привыкшую к хитростям и уверткам; она даже не постаралась запутать его, повертывая то направо, то налево, и он сознавал ясно, что они идут по улице де Турнель. Вдруг незнакомка остановилась. Клеман заметил, что она дрожит, и спросил:

— Что с Вами?

— Мне страшно: какие-то люди крадутся за нами… их двое.

— Видите, оружие-то пригодилось! Поверните меня лицом к этим негодяям! — попросил Клеман, а когда его спутница исполнила это, то он, вытянув руку с пистолетом, громко крикнул: — Кто посмеет выслеживать меня, тому я прострелю голову!

— Они исчезли, — прошептала дама, и затем оба они быстро пошли дальше. — Мы пришли, — сказала она через несколько минут, и доктор сперва почувствовал, что они проходят переднюю, лестницу, потом еще две комнаты, а затем услышал громкий стон, доказавший ему, что он — у цели.

— Снимите же повязку! — сказал он.

Платок развязали, и доктор огляделся. Комната, в которой он находился, была убрана очень просто; в ней почти не было мебели; у стены стояла постель, скрытая зелеными занавесами. На камине горели две свечи в серебряных подсвечниках. Не успел доктор хорошенько осмотреть комнату, как свечи погасли, и он очутился в темноте.

— Эй! — крикнул Клеман, — что это? Уж не должен ли я помочь юному гражданину явиться на свет Божий в совершенной тьме?

Из-за занавеса звучный мужской голос ответил:

— Не бойтесь ничего, ободритесь!

— Черт возьми! — со смехом продолжал доктор, — я ничего и никогда не боюсь! Это для меня — дело привычное. Мы живем в такое время, когда маленькие люди являются на свет, где и когда им вздумается. Престранный этот мир!..

— Доктор Клеман! — возразил тот же голос. — Вас призвали сюда для дела, а не для того, чтобы Вы высказывала свои нравственные наблюдения.

— Ну, ладно, ладно, — засмеялся доктор. — Но вот что: у меня страшная жажда; ведь меня вытащили из-за ужина, так что я не успел докончить его; не найдется ли здесь глоток вина?

Послышался стук отворяемого буфета, затем невидимый мужчина подошел к доктору со стаканом, который в темноте налили так полно, что доктор пролил вино, замочив себе рукав.

— Вы довольно неловки, — заметил он, — но вино чудесное.

— Ну, теперь все? — сердито спросил мужской голос.

— Нет еще: налейте второй стакан, господин невидимка, и чокнитесь со мной за здоровье роженицы. Ну, пожалуйста! Работа пойдет лучше.

Мужчина двигался в темноте, очевидно, отыскивая второй стакан, потом приблизился к доктору и чокнулся с ним.

В эту минуту снова прозвучал болезненный стон.

— Ага! — сказал Клеман, — начинается. Итак, я должен орудовать в темноте!

В сопровождении мужчины он подошел к постели и, приглядевшись уже к темноте, мог различить, что роженица схватилась обеими руками за руку мужчины; при этом доктор ясно слышал, как она рвала кружева на его манжетах.

Она страшно стонала, но Клеман, привыкший к подобным сценам, хладнокровно исполнял свое дело.

— Людовик! Я умираю! — услышал он вдруг странный вопль больной, а потом несколько тише: — Анри! Анри!

— Храбрее, храбрее! Дышите глубже! — ободрительно сказал доктор.

Невидимый мужчина почти ничего не говорил, но его руки сильно дрожали. Наконец раздался последний мучительный крик, и новый пришелец явился на свет. Невидимка громко и радостно вскрикнул, когда доктор сказал:

— Что за славный юнец!

В комнате наступила тишина, прерываемая только писком новорожденного, который приветствовал жалобой свое новое существование.

— Теперь я настоятельно требую света, — сказал доктор.

Замаскированная дама принесла свечу; Клеман прошел приготовить ванну для ребенка, который оказался прекрасным здоровым мальчиком. Посвящая теперь все свое внимание больной, доктор видел, что ее лицо было прикрыто тонким носовым платком и что какая-то фигура стояла в ногах постели, прячась в складках занавеса. Кончив свое дело, доктор выпил еще глоток вина, одел камзол и с удовольствием посмотрел на дитя, уже лежавшее в ванне.

— Теперь я здесь лишний, — сказал он, — эта старая женщина, как вижу, знает свое дело. Если бы я опять понадобился, господа, Вы знаете, где найти меня.

— Позвольте мне вручить Вам маленький подарок, — сказала прятавшаяся за занавесом фигура.

Из-за занавеса протянулась рука необыкновенно нежной формы, державшая красный кожаный кошелек, и опустила его в руку доктора. Кошелек оказался весьма увесистым.

Доктор еще раз нагнулся над родильницей, которая в этот момент лежала с открытым лицом. Дама в маске поспешила опять набросить на ее лицо платок, но доктор видел достаточно, и понял, что должен поторопиться уйти.

— Благодарю Вас, — сказал он, — давайте повязку!

Его прежняя спутница завязала ему глаза и снова повела его по тихим улицам.

— Если я не ошибаюсь, — сказал ей доктор, — в этом кошельке не менее ста луидоров.

— Вы не ошиблись.

— Гм! Это — королевский подарок!

— Да, но не надо быть непременно королем, чтобы делать королевские подарки.

— Вы правы; но в сегодняшнее дело, как мне кажется, все-таки замешалась королевская рука. Уж слишком она хороша для простого дворянина. А такую родильницу, как маркиза Монтеспан, также не каждый день встретишь.

— Ради Бога, молчите, несчастный! Из Ваших окон Вы можете видеть башни Бастилии… Больше я ничего не могу сказать Вам.

— Ну, я не из трусливых!

Они подошли к дому доктора, и его спутница, сняв с его глаз повязку, сказала:

— Прощайте, господин Клеман!

— Спокойной ночи, — смеясь ответил врач, — сегодня Вы позвали меня для номера первого; надо надеяться, что на этом дело не остановится; не отнимайте же у меня такой блестящей практики; обещаю Вам полное молчание.

Он вошел в дом, а дама вернулась обратно.

Пикар твердо стоял на своем посту, хотя от усталости под ним буквально подламывались ноги. Не требовалось большого ума, чтобы отгадать, что происходило в доме. Пикар, как уже было сказано, решился извлечь из событий этой ночи свое счастье. Для него осталось загадкой, кто был тот мужчина, который первый явился в дом в сопровождении замаскированной дамы и в наемной карете и все еще оставался в доме. Пикар полагал, что это — какое-нибудь доверенное лицо в этой тайно-явной любовной истории короля, и стремился доказать этому лицу, что он, Пикар, как комиссар полиции города Парижа, знает решительно все, но что он умеет беречь деликатные тайны. Он не сомневался, что маркиза Монтеспан вознаградит его за это. Предаваясь своим размышлениям, он заметил две мужские фигуры, уже давно то появлявшиеся, то исчезавшие на углу улицы Францисканцев и следившие за уходом и приходом дамы в маске.

Несмотря на строгие меры, принятые полицией Рейни против всякого рода бродяг, улицы Парижа далеко еще не были безопасны. Пикар не был трусом, к тому же при нем была его шпага, и, как полицейский чиновник, он имел право рассчитывать на помощь; поэтому он решился заняться наблюдением за двумя подозрительными неизвестными. В это время дверь противоположного дома отворилась, и мужчина, возбудивший в комиссаре такой интерес, вышел на улицу. Он осмотрелся и, не видя нигде экипажа, пошел по улице Францисканцев. Пикар решил следовать за ним, тем более, что бродяги крались за неизвестным, очевидно, с дурными намерениями. Действительно, как только он завернул на улицу де Турнель, они напали на него, не стесняясь тем, что на них падал свет фонаря, висевшего на железных цепях на углу улицы. Пикар, ни минуты не раздумывая, бросился на мошенников, так что те немедленно обратились в бегство.