Облик кроткого и смиренного И. П. Белкина, возникающий из предисловия к ним «издателя» и из автобиографического предисловия якобы самого Белкина к «Истории села Горюхина», набросан Пушкиным в добродушно-шутливых тонах. «Пиру воображенья», как характеризовал творческий процесс поэт-романтик в «Разговоре книгопродавца с поэтом», демонстративно противостоит в «Повестях Белкина» «простой пересказ» разного рода происшествий, имевших место в жизни самых обыкновенных людей. Но в этот бесхитростный «пересказ» Пушкин сумел внести столько глубокого гуманного чувства, меткой наблюдательности, тонкого юмора и мягкой иронии и вместе с тем столько жизненной правды, широких типических обобщений, что его «Повести Белкина» являются по существу началом русской высокохудожественной реалистической прозы.
В повестях Пушкин существенно расширяет, демократизирует круг явлений действительности, входящих в сферу его творческого внимания. Наряду с картинами поместной жизни («Метель», «Барышня-крестьянка») перед нами развертывается быт армейского офицерства («Выстрел»), городских ремесленников («Гробовщик»), мелкого чиновничества («Станционный смотритель»), наконец, жизнь крепостного крестьянства («История села Горюхина»).
Если в «Арапе Петра Великого» Пушкин снял с ходулей крупного исторического деятеля, то в «Станционном смотрителе» он приподнял своего маленького, приниженного героя, явив в этой повести, как и вообще в «Повестях Белкина», поистине «натуральную» действительность, жизнь, которая «живет», как восторженно твердил устами одного из своих героев Достоевский. Этим объясняется огромное значение, которое имел «Станционный смотритель» в дальнейшем развитии литературы. Образ смотрителя был прямым предшественником Башмачкина из «Шинели» Гоголя и всех тех «бедных людей», которые вскоре начинают заполнять страницы повестей и романов писателей «натуральной школы» – колыбели русского реализма второй половины XIX века.
Как и «маленькие трагедии», «Повести Белкина» отличаются предельной экономией художественных средств. С первых же строк Пушкин знакомит читателя со своими героями, вводит его в круг событий. Так же скупа и не менее выразительна обрисовка характеров персонажей. Автор почти не дает внешнего портрета героев, почти не останавливается и на их душевных переживаниях. В то же время облик каждого из персонажей проступает с замечательной рельефностью и отчетливостью из его поступков и речей. «Писателю надо не переставая изучать это сокровище»,- писал Лев Толстой о «Повестях Белкина» знакомому литератору.
К циклу «Повестей» непосредственно примыкает незавершенная и самим Пушкиным не публиковавшаяся «История села Горюхина». Тягость крепостной неволи и свое сочувственное отношение к горестям и бедам закрепощенного крестьянства Пушкин подчеркивает уже названием села: «Горюхино» (в течение долгого времени оно печаталось искаженно: «Горохино»). Стоит только вспомнить приводимую Пушкиным запись помещичьего календаря: «4 мая. Снег. Тришка за грубость бит. 6 – корова бурая пала. Сенька за пьянство бит. 8 – погода ясная. 9 – дождь и снег. Тришка бит по погоде». Подобные места придают нарочито наивной, бесхитростной и вместе с тем исполненной сарказма «Истории» характер явной политической сатиры. Недаром манеру «смиренного» горюхинского летописца подхватил и блестяще развил в своей «Истории одного города» наиболее сильный русский политический сатирик Салтыков-Щедрин. В творчестве самого Пушкина «История села Горюхина» является началом того пути, который привел его к созданию «Дубровского», а затем – «Капитанской дочки».
Социально-бытовой роман «Дубровский» (1832-1833) не был завершен. Но если бы не сохранилось пушкинских планов его продолжения, мы считали бы, что имеем дело с законченным текстом. Фигура «благородного разбойника» Владимира Дубровского несколько романтизирована Пушкиным, зато почти все остальные образы романа – от крепостников-помещиков и продажных чиновников-подьячих до крепостных крестьян – даны с величайшей реалистичностью. Особенно выпукло показана фигура дикого и неистового крепостника-самодура Троекурова. Тонким контрастом к нему является облекающий свои крепостнические замашки и инстинкты в формы культурно-утонченного «европеизированного» изящества князь Верейский. Знаток и любитель искусств, страстный поклонник женской красоты, он принадлежит к тому типу русского вельможества XVIII века -«дней Екатерины», характерный представитель которого сравнительно незадолго до того был ярко нарисован Пушкиным в его послании «К вельможе» (1830).
Глубоко правдивы и обрисованы с большим и подлинным сочувствием, лишенным и тени ложной карамзинской «чувствительности», образы крепостных крестьян, особенно фигура кузнеца Архипа. Жестоко расправившись с приказными, Архип с опасностью для жизни выносит из огня беспомощную кошку. Образом кузнеца Архипа великий художник-реалист возражает не только реакционным ненавистникам народа – крестьянства, но словно бы отвечает и себе самому на те опасения «русского бунта, бессмысленного и беспощадного», которые были свойственны ему как политическому мыслителю.
Особое место среди прозаических произведений Пушкина 30-х годов занимает небольшая по объему, но насыщенная глубоким социально-историческим смыслом повесть «Пиковая дама» (1833). В образе главного действующего лица, Германна, с его «профилем Наполеона, а душой Мефистофеля», Пушкин создал тип того нового, буржуазного «героя» – хищника-стяжателя, который стал возникать в это время в русской действительности. «Деньги, вот чего алкала его душа!» – с горечью восклицает разгадавшая Германна Лиза. Человек «сильных страстей и огненного воображения», Германн скрытен, честолюбив, азартен в душе, но расчетлив и бережлив почти до скупости. Ради достижения богатства он готов на все: и увлечь молодую девушку, которую на самом деле не любит, и стать любовником восьмидесятилетней старухи, и даже пойти на преступление. С графической четкостью рисунка даны и остальные образы повести: старой графини, которая была прямо срисована Пушкиным с одной из титулованных старух николаевского двора, и «бедной воспитанницы» Лизы, легкомысленно-беспечного гвардейца Томского и игрока Чекалинского. Описание игры в доме Чекалинского по своему строго эпическому тону и одновременно глубочайшему внутреннему драматизму принадлежит к числу самых замечательных страниц русской повествовательной прозы.
Вообще «Пиковая дама» представляет собой одно из чудес пушкинского искусства. Умение «писать просто, коротко и ясно», проявившееся с такой силой уже в «Повестях Белкина», в «Пиковой даме» достигает еще большего совершенства. Воплощая свой замысел, Пушкин идет прямым путем, ни на минуту – под влиянием внезапных наплывов чувств, капризной игры творческого воображения,- не сходя с него в сторону. Увлекательность фабулы, живость созданных образов, стройность композиции, мастерство повествования, необыкновенно изящного в своей простоте и вместе с тем проникнутого тончайшей иронией,- все это делает «Пиковую даму» одним из лучших образцов новеллы в мировой литературе.
В 30-е годы в связи с резко усилившимися крестьянскими волнениями, в которых современники готовы были видеть начало «новой пугачевщины», Пушкин настойчиво обращается к теме крестьянского восстания. Этой темы он касается в планах продолжения «Истории села Горюхина», видное место занимает она в «Дубровском».
Во весь рост ставится эта тема в последнем большом законченном творении Пушкина «Капитанская дочка».
Задумав повесть-роман из времени крестьянской войны 70-х годов XVIII века, Пушкин отправляется на места, где происходили события,-в Оренбургские степи, в Поволжье, знакомится с природой и бытом края, осматривает поля сражений, расспрашивает стариков очевидцев, собирает изустные рассказы и предания о Пугачеве. По добытым им архивным материалам и первоисточникам он тщательно и пытливо изучает интересующую его эпоху. О серьезности и основательности этого изучения свидетельствует специально-исторический труд, предварительно осуществленный Пушкиным и имевший для своего времени важное научное значение,- «История Пугачева» (1833-1834), названная по требованию Николая I «Историей Пугачевского бунта». И только после того, как исторический материал был Пушкиным совершенно освоен, а «История» написана и опубликована, он приступает к реализации издавна вынашиваемого замысла своего романа. В отличие от Вальтера Скотта и в особенности его многочисленных подражателей, включавших в свои произведения немало вне фабульного историко-археологического материала, в «Капитанской дочке» собственно исторический материал нигде не разрывает художественной ткани повествования, полностью творчески переплавлен.