— Боевая тревога! — Командир нажал на ревуны, и из люка носового кубрика выметнулись краснофлотцы, кинулись по своим местам.

Самолеты один за другим пикировали на «охотника», по бортам всплескивались кипящими фонтанами взрывы бомб, рев двигателей катера смешивался с ревом «юнкерсов», и в этом грохоте и гуле совсем слабо слышались голоса орудия и двух спаренных пулеметов. В таком еще несколько минут назад совсем мирном покое эта внезапно вспыхнувшая схватка казалась нелепой, нереальной. Но «юнкерсы» шли уже вторым заходом и, валясь на крыло, с воем бросались вниз.

— Идти зигзагом! — крикнул командир Алексею, передергивая рукоятки машинного телеграфа, меняя ход.

— Есть идти зигзагом! — отрепетовал Алексей команду, круто перекладывая руль. И тут же закричал: — Попали!

Ведущий «юнкерс», получив встречную орудийную очередь, задымил и стал падать в море. Но другие не прекратили атаку, неслись на катер, и было видно, как черными каплями отрываются у них от брюха бомбы.

— Огонь! Огонь! Шлюпку, пояса!.. — только и успел крикнуть командир. Он, видимо, понял, что из-под этого вала им уже не выйти, и это были последние его слова.

…Алексей вынырнул на поверхность, жадно и глубоко захватил побольше воздуха, огляделся растерянно, приходя в себя. «Охотника» уже не было, лишь обломки покачивались на легкой зыби да неподалеку поклевывала носом волну шлюпка. Ее то ли успели спустить на воду, то ли выбросило взрывом.

Самолеты ушли. Стало так тихо, что даже не верилось, будто вся эта беда случилась на самом деле. Но именно так все и было, и теперь следовало решать, как быть дальше. Из восемнадцати членов экипажа их осталось пятеро. Они кое как забрались в шлюпку, вытащили из воды смертельно раненного боцмана, огляделись. Никого больше не оставалось на поверхности. Шлюпка слегка текла, через пулевые пробоины в нее струилась вода. Они законопатили борта. Алексей сел на корме за руль, скомандовал:

— Весла на воду! Пойдем через лиман к протоке: я хорошо знаю те места, — сказал он ребятам. — До Терновской косы вряд ли дойти, а здесь раза в три ближе.

Через полчаса боцман скончался, и они, простившись, похоронили его по морскому обычаю.

Алексей оставался после него старшим и по званию, и по должности, вся ответственность теперь лежала на нем. Гребли в две пары весел, переговариваясь и все еще удивляясь случившемуся, жалея погибших товарищей.

— Место бы запомнить, — сказал Алексей.

— Как тут запомнишь, дорогой, — отозвался Тимур Левадзе, сигнальщик. — На десятки миль море кругом.

Шлюпка под дружными, тренированными взмахами весел шла ходко, и Алексей, поглядывая вперед и следя за небом, как бы вновь не появились вражеские самолеты, а еще хуже — катера, прикидывал: если и дальше пойдет все так же тихо, то часов через пять шесть они должны дойти до протоки, где она впадает в лиман. Только бы не ошибиться курсом, не забрать в сторону. И еще одно беспокоило: что теперь там, в Гнилушах? Кто? Свои или немцы? И, стараясь ускорить приближение, Алексей иногда негромко покрикивал, помогая корпусом:

— Навались, ребята! Навались!

Еще в воде, после взрыва бомбы, они посбрасывали с себя ботинки и фланелевки, остались в одних тельняшках. А теперь скинули и тельняшки, и загорелые, крепкие их плечи, спины лоснились от горячего пота. Изредка окатывались забортной водой, но жаркие лучи полуденного солнца почти тут же иссушали ее. Жара, натужная работа на веслах вызывали жажду, однако пресной воды не было в шлюпке ни капли. Но все же тревожило и угнетало их больше всего то, что при них не осталось никакого оружия.

Как и предполагал Алексей, на исходе дня они вошли в устье протоки, пристали к левому берегу, заросшему кустарником; дальше идти уж не хватало мочи, к тому же здесь сильно сказывалось встречное течение. Не успели еще и весла уложить, как из кустов раздался окрик:

— Стой! Кто идет?!

— Свои, братишка! Моряки с «охотника».

— Там разберутся. Выходи по одному!

Их привели к подполковнику, крепкому, уже в годах, человеку с пышными буденновскими усами и веселыми, пытливыми глазами.

— Это что за флибустьеры?! — воскликнул он, удивленно их разглядывая. — Кто старший? Звание?

— Старшина первой статьи Анисимов! — Алексей, насколько хватало сил, подтянулся. — Моряки с погибшего «морского охотника».

— Не вижу формы, знаков различия. Документы?

— Все это на дне морском, товарищ подполковник. Вместе с тринадцатью нашими боевыми товарищами и самим кораблем…

— Кто потопил?

— Четыре самолета налетели. Одни сбили, а другие…

— Выяснить все, проверить, — кинул подполковник стоявшему рядом капитану. — И одеть! Гимнастерки, сапоги или обмотки, что найдется. Босяки, анархия какая-то…

Моряки заволновались, зароптали протестующе.

— И доложите мне через час!

— Есть, товарищ комполка! — Капитан козырнул подполковнику. И к морякам: — Следуйте за мной, граждане флибустьеры. Разберемся.

Для подполковника Завалишина четверо моряков оказались сущей находкой, словно сам господь бог послал их ему. Он имел приказ: полком немедленно форсировать протоку, выбить немцев с Гнилой косы и развить по ней наступление на север. Легко сказать: выбить, развить… Для этого, понимал комполка, нужно сперва зацепиться за другой берег, а еще раньше — отыскать брод, потому как протока здесь глубока и с орудиями, машинами ее не переплывешь. Надо готовить плавсредства. Из чего? Леса нет, кустарник один, за ним степь. Без брода не обойтись. Но есть ли он вообще где-нибудь поблизости? Во всяком случае, полковым разведчикам нащупать его не удалось. И не мудрено: места совсем незнакомые, а на карте протока значилась судоходной.

Когда капитан доложил Завалишину, что с моряками все обстоятельно выяснено и что один из них, старшин, Анисимов, родился и вырос на этой самой Гнилой косе, плавал тут на паруснике до призыва на флот и знает протоку наизусть, подполковник, глядя на капитана, задумчиво покрутил усы.

— А ну зовите.

Они долго проговорили с Алексеем Анисимовым. Командир полка внимательно слушал, потом сказал:

— Вот ты говоришь, старшина, о перекате, что выше верстах в трех. А как же проплывал ваш парусник через этот самый перекат?

— Тогда осадка судна позволяла, товарищ подполковник. Была в этом перекате неширокая, метров на пять всего, впадина, на ней очень точно выверенные створы стояли. Вот опытные капитаны там и проходили.

— А сейчас как?

— Не знаю. Ведь я не бывал там пять лет, с самого призыва на флот. Помню только: уже тогда протока стала заметно мелеть.

— Вот что, — помолчав, сказал комполка. — Сумеешь отыскать это место? Эти створы или как их там… Брод нужен во что бы то ни стало, старшина. Полк должен форсировать протоку и выбить немцев с Гнилой косы. Понимаешь, какая важная задача стоит?

— Можно попытаться найти, — ответил Алексей, расстегивая в волнении тугой ворот гимнастерки. Завалишин увидел в отвороте голубые полосы тельняшки, но не упрекнул за нарушение формы. — Теперь там небось и вовсе обмелело. Оно и раньше протока была широка, но мелка. Вода до горла не доставала, только вот эта впадина, но ведь ее можно почти перешагнуть.

— Давай, старшина, действуй! — решительно произнес комполка. — Отыщешь — честь и хвала тебе. И награда не обойдет. Дело такое серьезное.

— Да разве за награду я, товарищ подполковник…

— Выполнишь приказание успешно — не помешает. Бери своих морячков и действуй. Завтра поутру и выступайте. Возвратитесь, доложишь лично мне. А сейчас накормят вас как следует — и отдыхать.

Утром Алексей повел свою группу вдоль протоки вверх по течению, держась за кустарниками. Он с трудом узнавал теперь эти места, надеялся только на створы, чтобы по ним уж точно определить, где находится перекат. Лишь к вечеру им удалось набрести на две выгоревшие проплешины.

— Сожгли створы, — сказал Алексей, разглядывая выжженные участки. — Но ничего, и эти кострища что-нибудь подскажут.