Господи, я теперь вампир, блин. Как же я буду общаться с людьми? Я бабочка, а они все гусеницы, которым невдомёк, что существуют бабочки. Что мне теперь делать? Вновь начать играть роль Джулии? Обмениваться бессмысленными шуточками? Делать вид, что меня интересует их… что? Их выдуманные миры? Их выдуманные жизни? Их чётко определённые персонажи на крошечных сценах? Их приобретения и утраты, их самоукрашение и самолюбование? Их отчаянная нужда навязывать себя друг другу? Их… о, господи, боже мой… их мнения? Мне кажется, я и минуты не выдержу. Ни единой минутки. Вряд ли даже возможно оживить моё бывшее "я", но как иначе? Что мне делать? Говорить об истине? Я не смогу, это очевидно, но почему нет? Может быть, это простейший выход – просто сформулировать самое возможно простое и понятное выражение истины, и пусть всё будет, как будет. Но как истина вообще звучит? Наверное, мне придётся ограничить все мои будущие разговоры до нескольких простых замечаний: "Не знаю", "Меня это не волнует", "Не знаю, что сказать на этот счёт", "Ваши слова не имеют для меня значения", "Со мной разговаривать бессмысленно", "Разве вы не видите, что я не вполне присутствую здесь?". Но если мне придётся говорить такие вещи, ошибка уже сделана. Я начинаю очень ясно понимать, что значит одиночество. Это совсем не то, что я предполагала. Если я начинаю об этом думать, я придаю ему оттенок романтизма, но это совсем не романтично. Это не простое осознание того, что я одинока, но медленное отрывание всех и каждого, кто убеждает меня в обратном. Я начинаю видеть, куда в действительности ведёт этот путь. И думаю, что смогу там жить, потому что только отсюда это кажется таким ужасным, но дорога туда хуже любого ада. Знаю, всё это было в вашей книге, Джед, но только теперь я начинаю видеть, что всё это на самом деле значит. Я вне игры. Я больше не являюсь частью чего-то, и никогда уже больше не стану.

В этом состоит любопытная проблема, встающая перед человеком, который вышел из своей роли, но ещё носит костюм, т.е. умер заживо. Такой человек больше не в игре, больше не участник пьесы, но он не может сказать об этом другим, потому что для других пьеса это всё, что есть, нет ничего, кроме сцены, нет ничего за её пределами. Этот новый тип роли – не-роль – просто не входит в расчёт и интерпретируется как сумасшествие, а не как истинное здравомыслие. Джулия мертва, но у неё будет достаточно времени, чтобы объяснить это кому-то. Аналогия с вампиром верна. Она живой мёртвец, "нежить", и только такой же, как она, сможет понять, что это значит.

Единственным возможным решением будет порвать все связи и отдалиться от людей. Не знаю, как это сделать. У меня сильные узы со многими людьми, близкая дружба, продолжительные взаимоотношения. Семейные связи очень сильны, особенно с матерью и одной из сестёр. Что мне с этим делать? Они не способны понять, что Джулии, насколько я её помню, больше нет. Я не смогу их убедить, ни один аргумент не достигнет цели, так что же делать? Может, вести себя с ними настолько отталкивающе грубо, что это сможет разрушить чары материнской любви? Даже не могу себе представить, чего это будет стоить. Или просто уйти. Исчезнуть. Сменить имя, покинуть страну, пропáсть. Наверное, так будет лучше всего, поскольку все самые близкие мне люди придерживаются довольно традиционных взглядов и всегда считали меня немного распущенной. Мне даже не придётся далеко уезжать. Можно просто разослать всем короткие записки, где написать, что я, мол, дала торжественное обещание посвятить свою жизнь служению у ног Свами Салами, и уезжаю в его ашрам в далёких Гималаях, где нет ни телефона, ни интернета, всем пока. И хотя это, я уверена, в различной степени их опечалит, но большого удивления не вызовет.

Удивление вызывает то, что эта обречённость на вечное изгнание не висит тяжким грузом на мне. Это скорее некое рабочее затруднение, чем причина для эмоционального расстройства, какого можно было бы ожидать. Может, сейчас это кажется не совсем верным, но я вижу, что будет потом. Мне надо ещё многое сделать – прибраться на чердаке, впустить больше света, но новая реальность постепенно устанавливается. Всё это сон, а я проснулась, и больше никогда снова не поверю в сон.

Только что пробудившийся человек, наверное, мог бы прямо и открыто заявить о своём статусе, примерно так: "Я теперь нечто другое, вам не дано этого понять. Я реализовал истину. Я пробудился". Одна проблема в том, что люди не понимают того, чего не понимают, не знают того, чего не знают. Другая проблема в том, что это означает начать играть ещё одну роль, залезать вновь на сцену, играя просветлённого. Это странно и неестественно, и так же фальшиво, как всякая роль. Роль просветлённого человека это не настоящая роль просветлённого человека. Настоящей роли не существует.

Так что же делать Джулии? Умереть. Это очевидный ответ. Сбросить тело. Покончить с этим. Но почему? Почему бы не жить? Почему не остаться? Почему надо спорить с потоком вещей? По крайней мере, у неё впереди интереснейшие десять лет обучения тому, что значит быть тем, кем она стала. Нет причин выбрасываться из-за этого из окна.

Что же ей остаётся? Она может усесться на горе где-нибудь в Индии и отвечать на дурацкие вопросы в течении следующих сорока или пятидесяти лет. Бессмысленные вопросы людей, которые желают оставаться в удобном окоченевшем состоянии, отвернувшись от истины, а не повернувшись ей навстречу. Люди будут притворно превозносить её, восхвалять бессмысленными речами, высокопарно одаривать её бессмысленными вещами. Можно прийти в ужас, представив себя исполняющим подобную интермедию, и сразу же начинают одолевать сомнения насчёт того, кто всё же это выносит. Но какого чёрта, ты идёшь туда, куда идёшь. Я сам какое-то время занимался тем, что отвечал на вопросы. Я не выбирал этого – я, можно сказать, упал туда. Тогда я не мог видеть большего объединяющего паттерна, в котором это имело бы смысл, пока не осознал, что всё это было ради книги. Потом всё встало на свои места, открылась более широкая картина, и её части стали чётко различимы. Вселенной нужна была пара книг, и все эти сотни диалогов основали фундамент знания и опыта, опираясь на который я смог написать их. Я увидел, что вся моя жизнь была лишь процессом воплощения этих книг.

Когда я иду в магазин или еду в город, я неуклюже надеваю костюм Джулии. Дружелюбная, весёлая, но не слишком. Теперь я не хочу, чтобы что-то отражалось обратно ко мне. Более замкнутая, не такая общительная и открытая, не такая тёплая и обаятельная. В меру. Достаточно милая, чтобы получить, что мне нужно, и уйти. Я вне мнений. Я не нуждаюсь ни в своих мнениях, ни в чьих-либо ещё. Мне не доставляет удовольствия волноваться о том, что думают люди, и меньше всего, что думаю я сама. Я стараюсь потерять чувство собственного достоинства, но оно всё ещё есть. Оно хорошо приспособилось. Оно основывалось на дюжинах, сотнях факторов, а может и больше. Сейчас оно основано только на одном. Ничего больше не имеет значения. Единственная причина действовать "нормально" среди других это сохранить процесс. Ничто не имеет значения, кроме него.

***

Больше нет табу. Для меня нет ничего закрытого, нет ни одного места, куда бы я не могла пойти. Нет рамок. Я ничего не избегаю. Ничего не исключаю. Нет ничего подлого или отвратительного, нет ничего слишком. Единственный критерий, по которому я сужу о чём-то такой: имеет ли это какую-либо ценность для моего процесса пробуждения или нет. Не то, что я ничего не боюсь, просто я должна снести стены, все стены. Если мой глаз оскорбит меня, я вырву его. Если моя рука оскорбит меня, я отрежу её. Нет цены, которую я бы не заплатила. Нет цены слишком высокой.

***

Меня начинает интересовать, какой смысл во всём этом процессе, через который я продираюсь вот уже четырнадцать месяцев. Какой же в этом смысл, чёрт возьми? Кажется, что никакого. Наверное, в этом главный парадокс, его безумный юмор. Кто выигрывает? Никто. Джулии не осталось. Какой смысл в этом полном перевороте? Никакого. Сомнений нет – это абсолютно бессмысленно. Как может такое огромное, трансформирующее, ядерное быть таким бессмысленным? Но именно так и есть. Похоже, то же самое можно сказать обо всём.